Факультатив

Две судьбы Марфы-Посадницы

В 1803 году в журнале “Вестник Европы” тридцатисемилетний поэт, прозаик и издатель Николай Карамзин напечатал свою вторую историческую повесть – “Марфа-Посадница, или Покорение Новгорода”. Первая его повесть “Наталья, дочь боярская”, опубликованная за девять лет до этого, имела ошеломляющий успех.

Почти одновременно с повестью о Марфе Карамзин напечатал статью “О случаях и характерах в Российской истории, которые могут быть предметом художества” – ее можно рассматривать как программную для будущего великого историка: “Мысль задавать художникам предметы из отечественной истории… есть лучший способ оживить для нас ее великие характеры и случаи… Должно приучить россиян к уважению собственной истории”.

“Великим случаем” в русской истории было для Карамзина покорение Новгорода Москвой в конце ХV века, а “великим характером” – Марфа-Посадница. Изображению покорения Новгорода и характера Марфы-Посадницы Карамзин впоследствии уделит немало места в своей знаменитой “Истории государства Российского”. Однако эти два изображения – историографа и писателя – не совсем совпадут. Вот это несовпадение и представляет для нас особый интерес.

…Истекали почти два с половиной века татаро-монгольского ига на Руси. Но всем было памятно страшное нашествие орды хана Батыя 1237-1238 года. Сказания, летописи, народные песни передавали имена русских героев. Одно за другим падали тогда под натиском вторгшегося войска русские княжества – “славянские республики”, как называл их Карамзин. Пала Рязань, потом Коломна, Москва, за ними – Владимир и Суздаль. 22 февраля 1238 года после двухнедельной осады сдался Торжок. Впереди оставался Господин Великий Новгород. О богатствах Новгорода, торговавшего со всей Европой, ходили легенды. Измученные осадой Торжка, обеспокоенные наступающей весной с ее гигантским половодьем в этих местах, обильных водою, отряды хана Батыя, не дойдя ста верст до Новгорода, повернули на юг. Новгород и Псков избежали татаро-монгольского нашествия.

В это время в Новгороде княжил Александр Ярославич – через два года он получит всенародное прозвище Невский. Новгородцы призывали на княжение того князя, кого выбирало вече – народное собрание всех представителей населения города. Это вечевое устройство было главным достоянием Новгородской республики. Впоследствии Александр Радищев напишет в книге “Путешествие из Петербурга в Москву”, что это вечевое республиканское устройство Новгорода – “особое гражданское устройство” – было исконной славянской формой правления. Радищев доказывал, что вечевой строй был с глубокой древности присущ Руси. И даже крестьянские сходки, крестьянскую общину (кстати, дожившую до начала ХХ века) Радищев считал восходящими к вече древнерусских городов, а республику – лучшим устройством, чем монархия.

Пока над южной, центральной и северо-восточной частями Руси нависала татаро-монгольская сила, Новгород и Псков свободно торговали с Западом, новгородские купцы ездили по всему миру. И вот парадокс истории: было сброшено татаро-монгольское иго, и почти одновременно погибла новгородская вольность.

Иван III покончил с зависимостью Руси от татаро-монгол в 1480 году. Но перед этим он присоединил Новгородскую республику к Москве, завершая во многом процесс объединения русских земель. Современные историки видят в этом только прогрессивное явление. По-иному думал Карамзин-историк: “История не терпит оптимизма и не должна в происшествиях искать доказательств, что все делается к лучшему, ибо сие мудрование несвойственно обыкновенному здравому смыслу человеческому, для коего она пишется”.

По сказаниям летописцев Новгорода, перед грозными событиями были там страшные знамения: сильная буря сломала крест на главном соборе города – Святой Софии, а в одном из монастырей колокола сами собой печально гудели. В это время всеми делами города заправляла и важное положение на его вече занимала Марфа Борецкая, вдова посадника новгородского Исака Борецкого, известная в истории как Марфа-Посадница. Она была матерью двух взрослых сыновей, Дмитрий был посадником в Новгороде, когда Иван III отправился в поход против него. Сохранилась легенда, что настоятель Соловецкого монастыря Зосима пришел в Новгород искать защиты от боярских приказчиков. Марфа владела в тех краях землями и вначале рассердилась на Зосиму, посчитав земельные притязания монастыря покушением на свою вотчину. Однако потом примирилась с настоятелем и пригласила его в свой дом. На пиру в доме посадницы Зосима сидел грустным и не мог поднять головы; ему померещилось, что все сидящие за столом были без головы. Видение Зосимы сбылось – почти все участники застолья были впоследствии казнены.

В 1471 году Марфа выступила на вече против захватнической политики московского князя по отношению к Новгородской республике. Вече было с ней согласно. В Литву отправили посольство во главе с сыном Борецкой Дмитрием и богатыми подарками. Народ заколебался: одни взяли сторону Борецких, другие уговаривали не изменять православию и не поддаваться князю литовскому Казимиру.

Иван III отправился с войском из Москвы на Новгород 20 июня 1471 года. “Москвитяне изъявляли остервенение неописанное: новгородцы-изменники казались им хуже татар”, – пишет Карамзин. В битве на реке Шелонь новгородцы потерпели поражение, несколько тысяч их было взято в плен и среди них – посадник Новгорода Дмитрий Борецкий, сын Марфы. Иван III прибыл в Русу и велел казнить Дмитрия вместе с другими знатными новгородскими боярами: на площади города им отрубили головы. Остальных заковали в цепи и отослали в Москву (их поселили на Лубянке).

Гордая голова Новгорода склонилась. Новгород пострадал за готовность отдаться Литве. Однако великокняжеский московский престол и князей литовских связывали давние родственные узы. Великий князь литовский Ольгерд (1341-1377) первым браком был женат на витебской княжне Марье Ярославне, вторым браком – на тверской княжне Ульянии Александровне. Их сын Ягайло принял католичество и обвенчался с польской королевой Ядвигой в 1386 году. Двоюродный брат Ягайло – князь Витовт был женат на смоленской княжне Анне, дочь их Софья Витовтовна вышла замуж за сына Дмитрия Донского Василия, их внуком и был Иван III – родной правнук литовского князя Витовта. К нему в Вильну привозили внука – отца Ивана III. Софья Витовтовна жила в Москве в Ваганькове и пользовалась всеобщим уважением.

Новгородское вече 15 января 1478 года (ровно 520 лет тому назад!) прекратило свое существование. Карамзин пишет: “Так Новгород покорился Иоанну, более шести веков слыв в России и в Европе державою народною или Республикою, и действительно имев образ демократии”. 2 февраля 1478 года по распоряжению Ивана III из Новгорода была увезена вместе с внуком, сыном недавно сосланного и сразу же умершего второго сына, взятая под стражу Марфа Борецкая.

Иное мы наблюдаем в повести Карамзина. Вот ее первая фраза: “раздался звук Вечевого колокола, и вздрогнули сердца в Нове-городе”. Успех этого сочинения в русском обществе был так велик, что прозу цитировали наизусть, как стихи.

Уже в предуведомлении к читателям повести Карамзин высказывает свое отношение к присоединению Новгорода к Москве: “Сопротивление новгородцев не есть бунт каких-нибудь якобинцев: они сражались за древние свои устои и права, данные им отчасти самими великими князьями, например Ярославом”. А главную героиню – Марфу-Посадницу называет не иначе, как “Катоном своей республики”. “И летописи, и старинные песни отдают справедливость великому уму Марфы Борецкой, сей чудной женщины, которая умела овладеть народом”, – пишет прозаик Карамзин.

Действие повести переносит нас в Новгород. На вече выступает посланник московского князя, склоняя новгородцев перейти в его подданные. На ступеньки помоста поднимается Марфа. В своей речи она грозит согражданам: если они потеряют вольность, то будут наказаны бедностью – опустеют пристани, зарастут травою улицы, великолепие города исчезнет, и никто не найдет следов дома Ярослава и памятника Вадиму.

Речь ее поддержана народом, и участь Новгорода решена – он будет сопротивляться. Марфа отправляется к мудрому отшельнику, живущему на берегу озера Ильмень. Это ее дед. Марфа рассказывает ему о всех своих опасениях и просит благословить замужество ее дочери Ксении, которую Марфа выдает за юношу Мирослава, воеводу. Войско во главе с Мирославом отправляется на битву с ратью Ивана III. Но вот с “высокого места Вадимова” увидела Марфа толпы бегущих и колесницу, прикрытую знаменами: там лежало тело убитого Мирослава. Битва на берегах Шелони проиграна. “Убиты ли сыны мои?” – спрашивает посадница. И ей отвечают: “Оба”. (Как мы знаем, историк Карамзин тут расходится с писателем Карамзиным – так, видимо, было романтичнее и легче рассказать о гибели сыновей).

Марфа призывает сограждан не падать духом, оставаться твердыми и спокойными: “Вольность и Марфа одно знаменовали в великом граде”. Войско московского князя осадило вольный город, начался голод, и “в первый раз народ уже не хотел внимать словам ее… Враги посадницы дерзали называть ее жестокою, честолюбивою, бесчеловечною… Она содрогнулась”. И вновь битва – и вновь поражение новгородцев. Посадник вместе со знатными горожанами вручает московскому князю ключи от Новгорода. Воевода Холмский отправляется в дом Борецкой и допрашивает ее о связях Марфы с Литвой.

Заключенная в своем доме под стражу, Марфа с горестью говорила о неблагодарном народе, который еще недавно “славил Марфу и вольность”, а теперь приветствует “государя всея России и великого Новаграда”. Марфа готова к смерти по примеру доблестных древних героев.

Ночью на Ярославовом дворище был воздвигнут эшафот. Московские воины стояли рядами, воеводы сидели на конях перед своими дружинами. Растворились ворота дома Борецких, и оттуда вышла “Марфа в златой одежде и в белом покрывале. Старец Феодосий несет образ перед нею. Бледная, но твердая Ксения ведет ее за руку”. Марфа сорвала покрывало с головы и громко сказала: “Подданные Иоанна! Умираю гражданкою новогородскою!”

Казнь совершилась, труп Марфы прикрыли черным покрывалом. Ксения упала рядом замертво. Холмский прочитал послание Иоанна, где тот обещал Новгороду “благоустройство, правосудие и безопасность” как “три столпа гражданского счастья”. Перед казнью Борецкой “народ и воины соблюдали мертвое безмолвие”. После казни и чтения Холмского, как пишет Карамзин, “народ еще безмолвствовал” (от Карамзина, видимо, эти слова перешли и к Пушкину в его трагедию “Борис Годунов), пока “граждане наконец воскликнули: “Слава государю российскому!”

Старец Феодосий один похоронил тела Марфы и Ксении на берегу Ильменя-озера.

Так кончается повесть Николая Михайловича Карамзина.

B действительности Марфа Борецкая не была казнена перед своими согражданами, а увезена в Москву, и там ее следы навсегда затерялись. Память о знаменитой новгородской мятежнице так вытравлялась из памяти потомков, так поносилась московскими книжниками, что даже “слабых следов бытия” (слова Марфы в повести) до наших дней не уцелело. Вот уже полтысячи лет историки стремятся доказать, что Иван III был прав, присоединяя Новгород к Москве, и, следовательно, Марфа Борецкая действовала антиисторически, а потому мы должны осудить ее. Однако пришло время нам быть свободнее в своих оценках и взглядах и, не подвергая сомнению необходимость общей объединительной политики Ивана III, воздать должное характеру и самобытной личности Марфы Борецкой, стремившейся отстоять независимость Новгородской республики. Нет сомнения, что это была женщина героическая. А народ безмолвствовал, когда с ужасом осознал неотвратимость своего рокового выбора. Это и показал Карамзин.

Светлана КАЙДАШ