Евгения СИМОНОВА и Зоя КАЙДАНОВСКАЯ: Семья в жизни – самое драгоценное

Под расписным плафоном гостиной Дома-музея Л.Н.Толстого, что на Пречистенке, – гости. Если бы не современная одежда, то могла бы возникнуть иллюзия, что это не наши дни, а вечер тех стародавних времен, когда в одном из уютных московских особняков собирались родные и друзья, чтобы вместе послушать музыку, почитать друг другу стихи. Тем более что вечер вышел особый – семейный и творческий, его героинями стали Евгения Симонова, народная артистка России, лауреат государственных премий и множества театральных фестивалей (к слову, и последней «Золотой маски», где она победила в номинации «Лучшая женская роль» за роль Софьи Андреевны Толстой в спектакле «Русский романс» – читайте о спектакле в следующем номере «УГ»), и Зоя Кайдановская, также актриса Театра им. В.Маяковского. Мать и дочь. И хотя творчества в этот вечер было много – и фрагменты из спектаклей, и песни, и стихи, и проза, и даже дуэты из опер, – главным стал разговор – искренний, доверительный, как случается в кругу близких, – о себе, о семье, о ролях, о путях к творчеству.

Евгения Симонова:- Мы с Зоей – часть большой петербуржской семьи с богатыми традициями. Мы с братом родились в семье удивительной, которая была связана друг с другом не только семейными узами, но и особым родством душ. Начиная с моих замечательных бабушек Зои и Марии. Я счастлива, что две мои дочери носят эти прекрасные имена! Наша семья была очень музыкальной. Практически все играли на каких-то инструментах – на гитаре, на скрипке, на фортепиано. Петь тоже очень любили – русские народные песни, городские романсы и даже оперные дуэты.Зоя Кайдановская:- А я хочу рассказать о своих бабушках. Моих бабушек – родную и двоюродную – звали Ольга и Татьяна, как героинь «Евгения Онегина». Они пели, читали стихи и танцевали, не профессионально, но прилично, потому что с детства мечтали быть балеринами. Они знали нескольких поэтов наизусть. Родная бабушка Ольга преподавала английский язык, сначала в серьезном институте, потом посвятила свою жизнь обучению языкам нас, внучек. А Татьяна Сергеевна преподавала французский язык, всю жизнь проработала в специализированной школе. Дедушка тоже был замечательный. Павел Васильевич Симонов был крупным физиологом. Он часто ездил за границу и всегда привозил какие-то подарки… При этом он любил католические праздники – Рождество, День святого Валентина, когда в Советском Союзе о нем еще не слышали, – и дарил бабушке открытки, поздравляющие с этими праздниками. Он открывал семье американские мюзиклы, а один раз привез толстый талмуд с рождественскими псалмами. И как-то мы с двоюродными сестрами разучили на Рождество несколько псалмов. Это всем понравилось, и традиция петь псалмы распространилась и на семейные дни рождения.Евгения Симонова:- У моей мамы было четыре внучки: две мои и две – моего брата, Юрия Павловича Симонова-Вяземского, ведущего передачи «Умники и умницы». И она ушла на пенсию, потому что родилась Зоя, а я тогда очень много работала. Это была жертва, о которой она никогда не жалела и никогда меня этим не упрекала. И этих девочек она растила с такой любовью, с такой нежностью и так страстно пытаясь вложить в них все, что можно! Сейчас это уже взрослые люди: моей старшей племяннице 41 год, она мать 4 детей, моя младшая племянница – мать 2 детей, у моей Зои – 3 детей, в этом году ее старший сын, мой обожаемый внук Алексей, оканчивает школу. Пока отстает только самая младшая дочь Маруся – все никак не порадует нас своими детьми. И то, что появляются все новые и новые поколения нашей семьи – это, конечно, труд, но и бесконечная радость. И в этом, в общем-то, смысл жизни. Моей, во всяком случае, потому что хотя я и очень люблю свою профессию, но самое драгоценное в моей жизни – это семья, которую я люблю безмерно всей душой.Евгения Симонова:- Мой отец был известным нейрофизиологом и всегда говорил, что к ребенку надо относиться как к сложившейся личности. Поэтому ко всем нашим увлечениям и желанием заниматься тем или иным делом относились с уважением и пониманием. Мама очень хотела, чтобы я поступала в педагогический – она сама была замечательным педагогом, и одно время я думала пойти по ее стопам, но потом захотела поступать в театральный институт. И первым, кто отозвался на мое заявление, была бабушка Зоя: она стала сочинять программу для поступления, которая состояла в основном из поэзии и прозы Серебряного века. Того периода в русской литературе и культуре, который соответствовал ее молодости – она очень гордилась, что, к примеру, Северянина слышала живьем еще в Петербурге-Петрограде.Она открыла мне Гиппиус, Мережковского, Северянина, Надсона, Мирру Лохвицкую. Эти стихи были очень красивые, очень сюжетные, зрелищные. Я помню с детства эти картины, эти образы – там были какие-то королевы, принцессы, замки, роковые страсти. Что-то я понимала, что-то не очень, но это был какой-то удивительный мир, очень красивый, манящий! Поэтому первая моя программа была вся из стихотворений Серебряного века, и я благополучно с ней провалилась всюду, но любовь к этой поэзии у меня сохранилась на всю жизнь.Евгения Симонова:- После училища я была принята в труппу Театра им. Маяковского. Это был 1976 год, когда театр находился в зените славы, там была уникальная труппа: старшее поколение – Тенин, Сухаревская, Козырева, Бабанова, поколение сорокалетних – Доронина, Немоляева, Мизери, Охлупин, Лазарев и младшее поколение – Костолевский, Гундарева, Филиппов, Шендрикова. Руководил театром Андрей Александрович Гончаров.Первым спектаклем, с которого началась моя творческая биография, была «Чайка» Чехова. Я играла Нину Заречную. Это роль очень трудная, в ней есть такой секрет: в 1-м, 2-м, 3-м актах это молодая девушка, а между 3-м и 4-м актами проходит два года, и очень страшные, когда Нина теряет ребенка, любовь, наступает полное разочарование, в общем, крах полный. И она появляется в 4-м акте уже прошедшей очень тяжелый путь.Мне не хватало ни профессионального опыта, ни человеческого. И у меня были очень сильные партнеры – Игорь Охлупин и Татьяна Доронина. Татьяна Васильевна играла гениально, это была лучшая Аркадина, которую я видела. И существовать рядом с ней на сцене было адски трудно. Она была настолько яркой и самодостаточной фигурой, что мне к ней было никак не приблизиться. Все время казалось, что меня выдавливают. В конце 3-го акта у Чехова написано, что заканчивается сцена между Аркадиной и Тригориным, Аркадина уходит со сцены, и должна выходить Нина Заречная. Но Татьяна Васильевна решила – и режиссер не мог с ней не согласиться (спорить с ней было практически невозможно), – что она задержится, увидит Нину, и та увидит ее. И тогда произойдет как бы передача Тригорина Нине. Доронина придумала красивый этюд. В этой сцене она смотрела на меня пронизывающим взглядом, потом брала Охлупина-Тригорина за волосы, поднимала его лицо и смотрела на него. Это была такая гамма чувств – тоска, любовь, ненависть! Потом она отпускала его голову и делала такой жест шикарный, что она мне его отдает, но в этом жесте было выражение такой силы, такого величия, что было ясно, что это временное. И она под грохот аплодисментов уходила.И меня уже почти никто не слушал. Я понимала, что мне нужно бороться с этим, и решила, что окажу сопротивление Татьяне Васильевне. И я придумала как. Бессонной ночью я поняла, что весь этот виртуозный этюд она делает для меня, потому что я на нее смотрю. А если я выйду, увижу ее и отвернусь, то она не сможет этого сделать. И вот этот самый 3-й акт, я выхожу и думаю: хоть умру от разрыва сердца, но не повернусь, что бы там ни произошло. И была пауза. В театре это очень страшно. Даже когда маленькая задержка. А тут – пять минут. В зале начали двигаться. А я стою. Это так страшно, до сих пор помню…И тут я наконец услышала шаги. Но шаги не удалялись. Они приближались. Доронина подошла ко мне, взяла меня за руку и развернула на себя. У нее такое лицо было в этот момент – прекрасное. А Охлупин смотрел на нас глазами, круглыми от ужаса. И она сыграла все. Посмотрела на меня, оценила, потом посмотрела на него, вся жизнь у нее пробежала перед глазами, и она меня отшвырнула так, что я улетела за кулисы, и под гром аплодисментов ушла со сцены. Так я была повержена. Сколько слез я выплакала! Но, как сказал Пастернак, «поражение от победы ты сам не должен отличать». Бывают такие поражения, которые дают, может быть, даже больше, чем победы.Зоя Кайдановская:- Мой приход в театр Маяковского случился в детстве. Я, естественно, была ребенком закулисья. Меня все знали, любили, я тоже очень любила там бывать, и у нас с мамой даже были свои традиции. Например, в спектакле «В отсутствие любви и смерти» мама лежала около кулисы на раскладушке. В это время она незаметно протягивала руку за кулисы, я подползала, и мы держались за руки. Это было такое чувство, такое единение! А в спектакле «Смотрите, кто пришел» мама брала в руки яблоко, потирала его, и я знала, что она принесет его мне и я его съем… Но когда один актер, когда я уже училась в ГИТИСе, спросил: «Ну, что, Зоя, ты, конечно, пойдешь в Театр Маяковского работать?», я ответила: «Нет, там же мама». Я все время боролась с комплексами «театрального» ребенка. И поборола. Сейчас я свою жизнь тоже, как и мама, не представляю без Театра Маяковского.Евгения Симонова:- Моя младшая дочь, Мария Эшпай, – пианистка. Она внучка знаменитого композитора Андрея Эшпая. Сейчас учится и живет в Дании.Мы породнились с семьей Эшпаев больше 30 лет назад. Мой муж Андрей Андреевич Эшпай – замечательный, талантливый человек, кинорежиссер, который снял много прекрасных фильмов. И так сложилось, что мы с Зоей снимались почти во всех фильмах Андрея. В фильме «Многоточие», который на разных фестивалях получил много призов, у меня много эпизодов, а у Зои – один, но потрясающий. Один знакомый сказал, что если бы Оскара давали за эпизод, то Зоя должна была бы его получить. А потом был фильм «Элизиум» о Серебряном веке, о треугольнике Волошин – Гумилев – Черубина де Габриак. И Зоя играла Черубину. Нас связывают и семейные, и творческие узы. А еще нас с Андреем связывает одна большая работа – моноспектакль по роману Льва Толстого «Анна Каренина». Он назывался «Исповедь Анны». Андрей придумал потрясающе: вынул из романа монологи Анны, включая внутренние. И получилась действительно исповедь, построенная в хронологическом порядке. Это был очень интересный и трудный спектакль. У нас была огромная декорация, которая трансформировалась, замечательная музыка Андрея Леденева и пластика, поставленная Михаилом Лавровским, знаменитым танцовщиком. Я появлялась в белой накидке, потом, когда говорила о муже, ее снимала и оказывалась в сюртуке Каренина. Я снимала его, и на мне был уже мундир с эполетами Вронского, и я все время превращалась то в того, то в другого. И была очень красивая сцена, когда висели оба мундира – Каренина и Вронского, и я играла с двумя рукавами: и этот меня не пускал, и этот задерживал. Этот спектакль для меня безумно важен, после этого мне показалось, что я перешла в какое-то иное качество. Мечтаю его восстановить. Ведь там еще и текст божественный. Что такое учить текст Толстого? Это такое наслаждение!