Евгений Вирячев, Вологда: Добро пожаловать на «Солярис»!.

Мне всегда было интересно: насколько сильно воздействует постоянно обновляющаяся ученическая масса на менталитет педагога? Насколько она подчиняет его своей воле? Помните, у Шаталова: «Огурец в банке с рассолом обречен быть соленым!»?

Вы читали фантастический роман Станислава Лема «Солярис»? Напомню, в нем земляне в далеком космосе столкнулись с невероятной формой разума – с мыслящим океаном. Все их попытки вступить в контакт с загадочной разумной стихией оказались безрезультатны. Более того, постепенно они поняли, что это океан изучает их, а не они его. Точнее, у океана это получалось лучше.

Наши ученики в школе тоже загадочная разумная стихия. Когда мы, учителя, приходим к ним на урок, ставим оценки, пытаемся разобраться в их взаимоотношениях, изменить поведение или повысить мотивацию, они для нас в немалой степени предмет исследования. Но школьники тоже изучают нас, обмениваясь на перемене и ВКонтакте поставленными диагнозами (пренебрег кавычками, уж извините). Поразительно, как они всего за пару минут «сканируют» нового учителя, вошедшего к ним в класс! А вердикт эти тридцать присяжных выносят сразу и навсегда.

В романе «Солярис» океан начинает исследовать человека и уже этим травмирует его. Ведь это кажется нелепым, как если бы пациент, находясь под врачебным наблюдением, одновременно сам лечил врача. Мы привыкли рассматривать познание как односторонний процесс. Ученые в лаборатории нажимают звонок, дают банан обезьяне, вырабатывая у последней условный рефлекс. Но, возможно, с точки зрения обезьяны, условный рефлекс – это когда по звонку вбегают люди в белых халатах и дают банан?

Вам не приходит аналогия со школьным звонком? Не хватает лишь белых халатов.

Воспитание – процесс воздействия на человека (учитель обязан изменять личность ученика, разве не в этом суть его работы?). Любое действие вызывает противодействие. Школьный «Солярис» – неудержимый живой океан, где учителю одних только знаний недостаточно. Необходима внутренняя установка: «Я пытаюсь изменить их, понимая, что они все время пытаются изменить меня». Попытки эти чаще неосознанные, но как вода камень точит, так школьный поток за много-много лет подтачивает коренной берег учительского мировосприятия. Общеизвестно, что работа педагога – один из наиболее деформирующих личность человека видов деятельности.

Однажды в курилке – нерабочем туалете на последнем этаже школы – в минуту откровенности я услышал:

– У меня такое ощущение, что за двадцать лет педстажа эти малолетние монстры переломали мне все конечности, морду лица и позвоночник, и теперь я полностью парализован, лишен зрения, слуха, а также вкуса полноценной духовной пищи, недоступной моему уже беззубому рту.

Удивленный красотой пассажа, но ощутив неприкрытое отчаяние своего товарища, я решил смягчить иронией его неожиданную исповедь:

– Радуйся! Это должно тебе давать нереальное ощущение внутренней свободы.

– Да, у меня внутри теперь бескрайнее, залитое солнцем васильковое поле…

– Вот видишь!

– …усыпанное их трупиками!

– ?! …

А вот другой пример. Одна моя знакомая, свернув однажды с педагогической стези, неожиданно вернулась в школу. Спустя год при встрече я поинтересовался:

– Как тебя приняли?

– Как блудную дочь. Не очень умную. Но все вы просто не понимаете своего счастья. Потому что не лишались его.

– Рад за тебя. Любимая работа – это…

– Я не работаю. Я отдыхаю.

Немного уязвленный таким подходом, я уточнил:

– То есть у тебя нет абсолютно никаких проблем с детьми?

– Я их принимаю такими, какие они есть.

– И ничего не хочешь изменить?

Снисходительная улыбка коснулась ее губ:

– Изменяться надо нам.

Это не просто два разных взгляда. Это два разных продукта деятельности школьного Соляриса. Уточню – я не хочу свести все лишь к вопросам профессионального выгорания и его антагониста – стрессовой выносливости. Это важно, но мне интересно также, насколько сильно воздействует ученическая масса, постоянно обновляющаяся (быстрее, чем учитель), на менталитет педагога, насколько она подчиняет его своей воле? Помните у Шаталова: «Огурец в банке с рассолом обречен быть соленым!» Это он об учениках. Но разве не все мы в одной банке?

В романе «Солярис» океан-волшебник то ли в качестве эксперимента, то ли развлекаясь, проникал в память человека, и… в каюте главного героя, Криса, неожиданно появляется его молодая жена, погибшая много лет назад, – ее фантом, точная физическая копия с сознанием и памятью оригинала. Спустя время Крис после долгих душевных коллизий уничтожает этот суррогат, этот призрак из прошлого, живой упрек (дело в том, что его настоящая жена покончила с собой после размолвки с ним). Напрасно! Океан тут же восстановил копию.

Специфика педагогической деятельности такова, что учитель постоянно обращается к своему опыту – это его инструмент. Прошлое как помогает, так и мешает, возвращая нам наших призраков, главный из которых – страх ошибки. Педагогические ошибки невозможно исправить. Их можно забыть. Но они вернутся. Как фантомы Соляриса. Это лишает учителя доли уверенности. Он становится похож на Криса, которого бесит разумный океан – ни подчинить, ни понять его он не в состоянии.

Что же делать? Если мы осознаем мощное воздействие на себя ученической массы – неукротимой, необузданной и в чем-то безжалостной, то что же нам, школьным учителям, с этим делать? Активно сопротивляться, отстаивая свои незыблемые идеалы (в конце концов, мы должны воспитывать детей, а не наоборот)? Или гибко приспосабливаться, пусть где-то теряя свою индивидуальность, твердость, независимость, но при этом постоянно совершенствуясь, как вирус гриппа после атаки антител?

Возможно, читатель найдет и третий ответ.

В романе Лема мыслящий океан не стремился причинить вред незваным гостям – землянам. Как и наши школьники, которые в целом с симпатией относятся к своим педагогам, принимая их за… инопланетян, которые вторглись на их планету с целью установить контакт.

Welcome! Добро пожаловать на «Солярис»!

Об авторе:

Евгений Вирячев, лауреат Всероссийского конкурса «Учитель года России-2007», преподаватель-организатор ОБЖ школы №7, Вологда