Евгений РЕЙН:

«Любой поэтической эпохе нужен свой «патриарх», – писал не так давно критик Сергей Оробий. – Рейн на эту роль прекрасно подходит». Действительно, Евгений Рейн – один из важнейших авторов, писавших и пишущих на русском языке во второй половине XX века. Поэт, прозаик, сценарист, автор множества книг, собеседник и друг крупнейших писателей своего времени и свидетель его важнейших событий, он, несомненно, принадлежит к числу тех, кто решающим образом определил состав поэтического воздуха столетия начиная с пятидесятых.

Он поздно дебютировал формально: первый его поэтический сборник в нашей стране, «Имена мостов», вышел, когда автору (имевшему к тому времени значительный объем публикаций, в том числе в сам- и тамиздате) было уже под пятьдесят. Зато с 1989 года его книги начали издаваться чуть ли не каждый год, и лишь в последние лет десять стали появляться реже. В одном из своих стихотворений поэт так прокомментировал эту ситуацию: «И все-таки, я ждал – и я дождался, // теперь – держись. // Но я не твой противник, государство, // Я – просто жизнь».
В разговоре с поэтом нам не хотелось делать главным предметом обсуждения прошлое, превращая разговор в подведение итогов, а собеседника (разумеется, живого классика) – в фигуру хрестоматийную и статичную. Куда важнее понять поэта в настоящем, в его сегодняшнем культурном присутствии, тем более что он активно работает и сегодня (в новом веке у него вышло уже девять книг, и это наверняка не предел, Рейн продолжает публиковать новые стихи и эссе в толстых литературных журналах – в «Новом мире», «Знамени», «Дружбе народов», «Звезде») и воспитывает молодых поэтов, ведя семинар в Литературном институте им. А.М.Горького. Об этом Евгений Рейн говорит в эксклюзивном интервью «Учительской газете».

– Евгений Борисович, что у вас пишется сейчас? Чем вы сейчас живете, что привлекает ваше внимание в литературе и за ее пределами?
– Я сейчас больше читаю, нежели пишу. Просматриваю уцелевшие в наше меркантильное время толстые журналы, читаю мемуары, классические и современные стихи, иногда что-то записываю для себя – своего рода заметки на полях…
– Книга ваших стихотворных посланий Иосифу Бродскому, вышедшая почти полтора десятилетия назад, называется «Мой лучший адресат». А сейчас, когда вы пишете стихи, и не только их, есть ли у вас ясно представляемый внутренний адресат?
– Книга, о которой вы говорите, – особый случай. Идея такого издания возникла у моей жены Надежды в год ухода из жизни Иосифа Бродского. Надежда, собственно, и продумала весь проект – от содержания до формата издания. Работа над ним заняла почти десять лет – обычные издательства не «тянули» в финансовом плане такую книгу (альбомный формат, рисунки на полях), и потребовалось время, чтобы найти мецената. А название – строка из моего стихотворения, давнего, 1975 года, действительно адресованного Бродскому, «В Новую Англию»:

А я тебя сравню с приветом
и письмом,
и с трескотней в ночном эфире
и звонком,
с конвертом, что пригрет
за пазухой тайком
и склеен второпях слезой и языком.
Зачем спешил почтарь?
Уже ни ты, ни я
не сможем доказать
вины и правоты,
не сможем отменить
обиды и нытья.
И все-таки любви, которой я и ты
грозили столько раз
за письменным столом.
Мой лучший адресат,
напитки и плоды
напоминают нам,
что мы еще живем.

После выхода книги я написал еще какое-то количество стихов, связанных с памятью Бродского, но в целом говорить о конкретном адресате было бы не совсем верно. Мой собеседник – прежде всего моя память, моя жизнь, если угодно, и все, что в этой жизни происходило.
– Вы преподаете на кафедре литературного творчества в Литературном институте и руководите там поэтическим семинаром. Что вам дает общение с молодыми поэтами?
– Да, в этом учебном году я набрал новый курс. И, думаю, мне очень повезло (увы, есть с чем сравнить). Пришли замечательные молодые поэты, с ними очень интересно работать, давать задания и обсуждать результаты. Поверите ли: в нынешнем моем семинаре нет слабых студентов! При этом они очень разные, но у всех, безусловно, большой творческий потенциал.
– Как бы вы оценили общий уровень сегодняшних молодых поэтов – кругозор, уровень образования, стилистические и иные пристрастия? Замечаете ли вы какие-то общие поколенческие черты у тех, кому сейчас примерно двадцать?
– Сложный вопрос. Уровень у них очень разный. Еще несколько лет назад на собеседовании многие абитуриенты – заметьте, они поступали в Литературный институт на кафедру творчества! – не могли ответить на вопрос, когда умер Пушкин. И это не шутка. (Впрочем, тогда же, несколько лет назад, один знакомый музыкант рассказывал мне, что абитуриенты, поступавшие в консерваторию на скрипичное отделение, не знали, кто такой Ойстрах, и это тоже не шутка.) На вопрос, кто ваш любимый поэт, поступавшие чаще всего называли Асадова и Бродского. Первого – по зову сердца и общему уровню интеллекта, второго – из конъюнктурных соображений.
С тех пор, к счастью, положение изменилось. Сейчас в моем семинаре люди, весьма образованные, читающие, много знающие. Это весьма обнадеживает. Видимо, миновал какой-то временной цикл, и молодые поэты сделали самый правильный для себя выбор – обратились к книгам.
– Поскольку газета, которой предназначен этот наш разговор, «Учительская», не могу не задать вопрос: чему и, главное, как учите?
– Увы, научить писать стихи невозможно. Человек может любить стихи, может даже отлично разбираться в поэзии, но, если у него отсутствуют способности, он в самом лучшем случае немного поднатореет в версификации. Но это не более чем совокупность механических приемов. Единственное условие: человек должен быть наделен поэтическим даром. Если такая одаренность есть, ее можно развивать, ставить какие-то задачи, будить воображение, пытаться научить студента претворять собственные жизненные впечатления и опыт в творчество. Кроме того, на семинары постоянно приглашаются разные поэты, и вот такое живое общение очень много дает молодым стихотворцам.
– Но зачем вообще надо учиться литературному творчеству? Вы же, например, будучи по образованию инженером, научили себя сами (правда?), что никак не помешало вам стать одним из самых значительных поэтов своего поколения. Понятно, что для вас имело формирующее значение общение и с Анной Ахматовой, и с друзьями-поэтами, в числе которых был Иосиф Бродский, но это все-таки другое…
– Литературный институт помимо специализации дает очень качественное общее гуманитарное образование. Списки литературы по каждому предмету напоминают скорее бесконечные свитки. И, прочитав хотя бы часть из этих списков (а я знаю студентов, которые действительно прочитывают все), просто невозможно остаться необразованным человеком.
Мое же литературное образование основывалось на постоянном и самом разнообразном чтении. Мне было интересно читать стихи, труды по теории стиха, обзоры, рецензии. Моим любимым занятием в юности было посещение книжных барахолок в Ленинграде. Там попадались самые редкие и бесценные издания. Помимо постоянного общения со своими друзьями-поэтами я познакомился с крупнейшими поэтами и писателями ХХ века – Пастернаком, Заболоцким, Зощенко, Катаевым, Олешей, Чуковским, Тарковским, не говоря уже о многолетнем и постоянном общении с Анной Ахматовой. Очень много для меня значила дружба с поэтами старшего поколения – Аркадием Штейнбергом, Александром Межировым, Семеном Липкиным. Все это рано или поздно оказывалось в моем творческом арсенале.
– Повлияло на ваши отношения со словом техническое образование, дало ли оно что-нибудь в этом отношении вообще или осталось просто фактом биографии?
– Это факт биографии, однажды это даже навредило. О случае с «царской» водкой из стихотворения Ахматовой я уже когда-то написал воспоминания.
– Вы много переводили с разных языков. Дала ли что-нибудь вашему чувству и пониманию русского слова переводческая работа?
– В СССР перевод был задействован на государственном уровне. Это был прежде всего заработок, в моем случае тоже. Но для моих собственных стихов эта работа не стала убийственной, возможно, потому что в отличие от того же Штейнберга, который сегодня известен прежде всего как переводчик, или от Липкина, очень много переводившего, я занимался переводами все же не в чрезмерных объемах.
– Евгений Борисович, что в современной культуре и словесности вызывает у вас тревогу и неприятие?
– Отсутствие самоцензуры, порожденное Интернетом, и как следствие беспросветная глупость пишущего. Подмена подлинного таланта на разрекламированный в СМИ эрзац.
– Перечитываете ли вы свои стихи? Есть ли что-то, что вы сейчас написали бы иначе?
– Перечитываю нечасто. Иногда, конечно, могу поправить слово, сократить… Но, я считаю, старые стихи ни в коем случае нельзя переписывать целиком, как это делал Пастернак и даже порой Ахматова. По-моему, это никогда не может быть плодотворным.