Этюды из детства

Я, как могла, обживала вновь этот чужой для меня после деревни асфальтовый город, где прошли первые три года жизни до отъезда в село. По дороге в школу незаметно здоровалась с деревьями в кленовой аллее, прикасаясь к самому большому листу и загадывая желания про отметки за контрольную или чтоб не вызвали на математике… Я приручала деревья.

Мороженое бывает разное

Были в городе и свои преимущества. В первую очередь, конечно, мороженое. В Ново-Николаевке его привозили на пыльную площадь в большом бидоне и доставали длинной ложкой типа половника из холодных недр, накладывая белые искристые комья в картонные стаканчики. Комья во рту были будто игольчатые, с белыми кристаллами узких ледышек. А в городе мороженое ровным, мягким слоем обволакивало язык и небо, и было оно разное. О чем мы в селе и помыслить не могли возле своего бидона. Пломбир, крем-брюле, эскимо… А рядом стоял киоск с шипучей водой – таких теперь нигде не осталось. Полная тетка в белом халате восседала между двумя стеклянными колбами в форме конуса с краниками внизу и милостиво откручивала по очереди то один краник – с сиропом, то другой – просто с белой от пузырьков газировкой. Стакан с сиропом стоил 4 копейки, а без сиропа – и вовсе копейку. Над стеклянной мойкой для стаканов вовсю вертелись осы.

Естественно, мы с сестрой мечтали быть продавщицами мороженого и газировки, ибо они заведовали самыми заветными лакомствами на свете.

Даже наш двор, нелюбимый, зловещий для меня после переезда, я старалась как-то приручить по-своему.

Двор состоял из солидных, основательных домов, которые строили пленные немцы (мы, дети, этим ужасно гордились), и с главной улицы Ленина в него вела великолепная, высокая и широкая арка. Вот это и было мое любимое пристанище. В арке всегда царил полумрак, даже в самую жуткую жару здесь было прохладно. Я всегда замедляла шаг, входя в нее, поглаживала ненароком ее серые шершавые стены, разглядывала тикающие вразнобой часы и часики под вывеской «Ремонт часов с гарантией». Таких вывесок в городе было много, и всюду было это непонятное мне слово «гарантия». Я дивилась нелогичности взрослых: раз уж повсюду, где идет ремонт часов, следует эта самая гарантия, то и не надо ее упоминать каждый раз, если это само собой разумеется. Для себя решила, что когда у меня будут часы и они сломаются, непременно отыщу такую мастерскую. Где нет этой самой гарантии.

…Во всех моих взрослых уже снах о детстве мне снится именно эта арка, как я сворачиваю в нее с улицы – а дальше сон обрывается.

Окно над аркой

Ну а еще так получилось, что Вовкино окно было над самой аркой, по центру ее овала. С Вовкой мы учились в одном классе, и я считала его своим возлюбленным. Как же можно жить нормальной третьекласснице без тайного возлюбленного? Конечно, мое отношение к нему было совсем иным, чем то пронзительно-щемящее, сладкое чувство, охватившее нас с тем, другим мальчиком в первом классе сельской школы. В нашем здешнем классе мальчишек и так-то было в три раза меньше, чем девочек, да и были они все какие-то плюгавенькие. Вовка же Лопач еще хоть как-то тянул на романтическую роль.

Тайну я доверила только лучшей подружке Таньке Шевченко. И попала почти в полное рабство к ней. Коварная Танька могла теперь добиться от меня чего угодно под страхом, что иначе она «все ему расскажет». Я вообще до спазмов в животе стеснялась мальчишек, даже в лицо боялась посмотреть, когда просила ручку или стирачку (так тогда ластик назывался). А тут такое…

Мне было достаточно посматривать из квартиры на его окошко, а самым страшным и сладким приключением было для меня свернуть из арки направо в их подъезд и тихо красться по лестнице до его дверей, чтоб тут же кубарем мчаться вниз: а вдруг он меня обнаружит, что я ему скажу, как вообще перенесу такое? Нет, не ради встреч с ним это затевалось, просто ритуал такой.

Очевидно, уже тогда состояние влюбленности было мне дороже самого объекта, реального человека. Из всех одноклассников именно Вовкино лицо я совсем не помню. Так, сиреневый туман какой-то…