Если бы кухня имела уши

Сегодня я решился написать откровенно о моей собственной семье. Опасное решение – вздумаешь похвастаться, выставишь себя на посмешище – ведь и дети, читающие твою писанину, скажут: “Вранье все это”. Поэтому постараюсь поточнее. Делаю это в целях обмена опытом, который в нашем доме, кажется мне, довольно-таки положительный. Сначала я хотел написать о какой-нибудь другой хорошей семье, но потом решил, что о своей знаю больше.

В нашей квартире три комнаты и семь жильцов: мы с Татьяной и дети. По одному в комнату – розовая мечта юности – не получается, и все мы, как можем, отгораживаем себе личное пространство, некоторые – реальными (картонными) стенами, другие – воображаемыми. При этом кухня естественным образом становится центром.
А теперь я помечтаю, какой могла бы быть Кухня (с большой буквы). Это большой зал, освещенный хрустальной люстрой, в центре – огромный стол, покрытый шелковой скатертью, окруженный стульями с высокими спинками. Нет, наша кухня маленькая, но большой стол в середине есть, да, покрытый клеенкой, ну и что.
Хорошо, когда семья дружная. Наша семья – не совсем дружная. Потому что бывает разное, чего уж тут. И ругаемся, и (редко очень) деремся. Очень часто старшие пугают, что накажут, а иногда (правда, тоже редко) и наказывают. Споры идут всех со всеми, в том числе – очень жаркие между поколениями. Но одно у нас есть – мы не закрываемся друг от друга и живем вместе. И на кухне у нас варится НЕ ТОЛЬКО ПИЩА МАТЕРИАЛЬНАЯ, НО И ОЧЕНЬ ДАЖЕ ДУХОВНАЯ. А приготовление пищи любого сорта – процесс длительный и подчас связанный с высокими температурами. Кипение – характеристика не только жидкости (впрочем, ведь человек на 95% состоит из воды), но и духа. А если горячо, то и жжется.
На днях Петруша обиделся. Вечером поздно пришел домой, сразу шмыг на кухню: кто там? – но мама была усталая. И он пошел спать, и я услышал обиженное: “Даже не выслушала!” При этом я подумал, ведь есть семьи, где дети, возвращаясь домой, совсем не желают ни с кем общаться, а если “родители лезут”, огрызаются, как мокрые щенки. И вытянуть из них ничего невозможно: немы как могила. Кстати, такой была моя собственная семья, та, которую социологи называют “генетической”: общение моих родителей с нами, со мной и сестрой,как правило, заканчивалось “скандалом”, длинной перебранкой. Но об этом – не хочется, лучше вспомню наши вчерашние разговоры с детьми на кухне.
Утром Сима и Вера рассказывали свои сны.
Сима (9 лет): Кошмарики снились. Волны в море утаскивали, а я за железную ЭТУ уцепилась. Волны с пятиэтажные дома. Выбралась как-то, не помню, на берег. Ну и проснулась…
За свою жизнь я слышал так много детских снов, что впору стать специалистом. ТАКОЙ сон – не слишком хорошо. Свидетельствует о неуспешности в чем-то (в арифметике? в компьютерной игре?). Как бы потеря контроля над какой-то проблемной ситуацией: “волны с пятиэтажные дома” грозят утащить в море, то есть в неприятность.
Сны важны. И как сигнал неблагополучия, и как средство общения, потому что выводят на правильную дорожку в разговоре. Кроме того, само вспоминание и проговаривание снов дает, мне кажется, терапевтический эффект. Я одно время очень сильно заинтересовался снами: стал читать “Толкование сновидений” Фрейда. Интересно, но не будешь же детям истолковывать сновидения по Фрейду. Затем открыл Юнга и других снотолкователей. Когда толкуешь сны, важна не теория, а практика. Сны, как известно, суть отражения реальности в символической форме, и нужно научиться эти символы толковать. Хрестоматийный пример: когда ребенок видит своего брата ослепшим, то это вовсе не злое предзнаменование, а символическое “высказывание”: он меня не замечает. И этот сон не может “отрегулировать” ситуацию. Но если В ПРИСУТСТВИИ БРАТА мы об этом утром поговорим, то что-то может измениться в их отношениях.
Вера (15 лет): Мой сон. Перекресток. Туннель. Я стою где-то на перекрестке. Из туннеля выбегает учительница. У нее – большая голова и ранена нога. И я за ней пошла, чтобы помочь. И вдруг ее сбивает мотоцикл. Следующий кадр. Я сижу в суде и понимаю, что ее сбили ее же ученики…
Истолковывать такое – совсем просто, если способен смотреть на вещи честно. Вера симпатизирует учительнице, хочет ей помочь, отношение – покровительственное, как у матери к дочке. Вероятно, сон отразил извечную “классовую войну” школьников и педагогов. Тема частая и насущная. Мы просто любим себя обманывать, думая, что в школе – мир и благодать.
В обед – дискуссия. Мы с Татьяной в ужасе (тема та же).
Петя: У нас вел урок Тубельский. Мы весь урок шумели и болтали. А Роман Соколов стал гудеть. А Тубельский ему говорит: “Ведь это ты гудишь. Ну признайся честно”. А он говорит: “Нет, не я”.
Мама: И вы с Глебом тоже болтали?
(Пауза)
Петя: Тубельского жалко. Он потом сказал: сколько классов видел, но такого не видел. Тубельский старается, чтобы нам в школе было хорошо, но ничего не выходит. Я из школы хочу уходить.
Папа: А куда ты пойдешь, ну куда пойдешь? Думаешь, в другой школе будет лучше? Вот, придумал, если ты уроков не учишь?
Непроизвольно сбиваюсь на менторский тон. Ловлю себя на этом. Ничего себе семейка: все враздрызг. (Глеб: Па, помоги по геометрии). Вот и Глеб тоже, наверное, опять двойка, раз просит помочь, а ведь у мальчика отличные способности к математике.
Вечером.
Никита: Па, почитаешь сценарий?
Папа: Нет, мы же договорились – ты все сам делаешь. Ты – самостоятельный. Никита – старший, учится на кинорежиссера. Задача – чтобы он стал НЕЗАВИСИМОЙ личностью. Во всяком случае – от меня с Татьяной. В других семьях бывает, что сын или дочь с родными на первый взгляд почти не связаны, отталкиваются друг от друга, но на бессознательном уровне – сильная зависимость. Я бы хотел, чтобы у нас было буквально наоборот, но – не получается. Поэтому после нескольких минут уговариваний – обсуждаю с Никитой сценарий. (Зная при этом, что мои мнения будут восприниматься чуть ли не как директивы – и это ОЧЕНЬ ПЛОХО). Никита в плане техники общения меня превосходит: врожденные способности. И поэтому он быстро и технично уговаривает меня вновь встать в позицию ведущего. Парадоксальная ситуация: кто кем управляет?
И, наконец, вечером в кухне появляется Вера из студии с рулоном рисунков. Рассматриваем, обсуждаем. Вера заходила на другие курсы по рисунку, делится впечатлениями.
Вера: Там ТАК рисуют! Там совсем другой уровень. Для меня был просто удар: мне столько еще учиться, чтобы рисовать, как они. А знаешь, пап, меня Тур похвалил. (Тур – ее учитель по рисунку). Никого не похвалил, а меня похвалил.
Папа: Значит, самое приятное, что никого не похвалил, только тебя, да?
Лицо смурное, глаза потемнели, сверкнули слезой. Творческие муки. Хоть и творческие, а муки. Что такое учение? Надо учиться терпеть, ведь жизнь – не мед, а тренажер души. Много слез, много ссор, много любви, много ненависти, много – всего. Пытаюсь это ей объяснить. Я много лет пытаюсь им всем это объяснить. Может быть, только это одно и объясняю. Пока – неудачно, но не теряю надежды.
Расходимся неохотно. Уже 11 часов, а всем еще так хочется поговорить.
На самом деле – это лишь малая часть вчерашних разговоров. Если бы положить на наш кухонный стол диктофон да записать все, что у нас на кухне говорится, ну, скажем, за неделю, – интересный был бы материал для психологии и педагогики. Да и для нас самих. А что? Может быть, так и сделать?

Евгений БЕЛЯКОВ