На чтение: ≈ 15 мин.Древние утверждали, что есть три вещи, которые способны удлинить человеку жизнь, если просто смотреть на них. Это растущая трава, горящий огонь и бегущая вода. С высоких мостов и крутых берегов я люблю наблюдать за стремительными речными потоками. Как хотелось бы вот так по течению жизни! Увы, увы… И однажды подумалось: если нельзя по жизни, то почему бы не воспользоваться течением реки и зовом ветра. И жизнь (хоть на время!) попробовать подчинить им. И вот свершилось. Река подхватила и понесла мой кораблик на север. Красноярск – Игарка (1700 километров) – таким был мой летний двухмесячный маршрут по Енисею от южных сибирских широт до заполярной тундры.
…Светло, просторно, вольно вокруг. Тихо, совсем неслышно движется Енисей. Но сила чувствуется. Со зловещим и опасным шумом схлестываются струи возле бакенов, которые проносятся мимо. За бортом вдруг на стремнине раздается оглушительный всплеск, похожий на взрыв. Вода вскипает, клокочет, покрывается воронками, будто внизу беснуется огромная рыба. Я мгновенно разворачиваю свой резиновый кораблик, чуть съезжаю с жесткого сиденья и тычками весел от себя увожу лодку со стремнины ближе к берегу.Начало моего пути – это прежде всего выбор и оборудование транспортного средства, которому предстояло стать моим домом на воде. Широк и приволен Енисей. На его водных путях хватает места и для многоэтажных белых теплоходов, и для тяжелогруженых барж-самоходок, и для паромов, и для «плотоматок» (буксиров с плотами), и для юрких моторок, и для дощатых остроносых «илимок», и для выдолбленных из осиновых стволов «веток»-однодеревок, и для маленьких жестяных или наскоро из досок сработанных корытообразных «обласков». Нашлось место и для моей трехметровой резиновой надувной лодки. Чтобы считать ее хоть малым, но корабликом, я решил на носу установить мачту.В старину кеты – российские индейцы Приенисейского северного края, кочуя по Енисею и его притокам, жили в крытых берестой лодках-«илимках». Быстро пролетели первые дни сплава, и я приспособился к кочевому водному быту, обжил мое надувное суденышко, которое стало моим домом. В нем особо не развернешься. Спальня, гостиная, кухня – все на полутора квадратных метрах. Но я не жалуюсь на судьбу. Можно вытянуть ноги, даже расслабиться и подремать, можно даже с помощью сухого спирта и банки из-под краски, в которую вставляется кружка, приготовить чай. Этого достаточно, чтоб избежать сладкого плена берегов и шаг за шагом (вернее, гребок за гребком) продвигаться к цели.«Я стал кочевником, чтобы сладострастно прикасаться ко всему, что кочует», – писал Андре Жид. Был я пешим кочевником, потом велосипедным, теперь вот отсчитываю дни водного кочевья. К чему, с какими мыслями и порывами я «прикоснусь», двигаясь вслед за вечно кочующей водой?- Иди левым берегом – строго по буям. Справа увидишь взмыри, это буруны над камнями, – туда не суйся, влево тоже не сдавай – там течение прижимное, а то может закрутить и вниз утянуть. Держись судового хода – твоя резинка не пароход, попрыгаешь на волнах, как мячик, и мигом проскочишь до островка. Там уже спокойнее…Так напутствовал меня перед прохождением Казачинского порога механик блокпоста «Порог» Юрий Пантюхов. Я внимал его советам и наставлениям, повторяя их про себя, как школяр азбучные истины, в то же время тщательно упаковывал вещи, проверяя узлы, потуже затягивал спасжилет. Предстоял первый речной экзамен.Енисей для меня как книга на незнакомом языке, который предстояло выучить. Стремительные струйные потоки, свальные, затяжные и обратные («обратки») течения, водовороты не особенно опасны для моего маневренного суденышка – успевай только вовремя подрабатывать веслами. Другое дело скалы, перекаты, шиверы, галечно-каменистые отмели. Камень Разбойник, Ножевые камни, Проклятая коса, Гнусная протока – я старался побыстрее миновать эти опасные места. В лоции о них ничего не было сказано, но ведь кто-то когда-то не зря так их назвал.В нескольких местах Енисей перерезают горные кряжи. Часто они образуют выступающие в реку красивые утесы, которые здесь называют быками. Памятен мне, например, освещенный закатным солнцем высокий, с характерным изгибом Утиный Столб, о котором в подаренной мне енисейскими речниками лоции сказано: «Клинообразный, лишенный растительности утес, напоминающий спину двугорбого верблюда и хорошо видимый при следовании в обоих направлениях». Я не рискнул приблизиться к нему – слишком шумно кипела вода под скалой и хаотично, подозрительно высоко подпрыгивали волны.Характерной особенностью Нижнего Енисея являются левобережные песчаные пустоши и правобережные каменистые мысы-«корги», которые похожи то на застывших крокодилов, то на щук или осетров, устремленных в енисейские плеса. Нередко при северном ветре, который гонит по Енисею опасные волны с «беляками» (белыми барашками), я удлинял свой путь, огибая берег под защитой этих каменистых мысков. Бывало, приходилось и волоком тащить лодку. В старину это, кстати, был самый распространенный способ транспортировки суден. Занимались им артели енисейских бурлаков – «лямщиков». На иных особенно бурных притоках (в частности, на Нижней Тунгуске) «лямщиков», не вовремя ослабивших веревку, случалось, сдергивало с камней и уносило бешеным потоком. За «коргами» и галечниковыми косами нередко встречаются курьи – длинные, сравнительно узкие заводи. Здесь, в тиховодье, самые лучшие «уловы» – уловистые места, где легко можно поймать на блесну пятикилограммовую щучку или выудить увесистого окуня….Потоки, перехлестываясь, со всех сторон набрасывались на мою лодку, будто забавляясь, крутили и подкидывали ее. Вода с грозным ревом клокотала в опасной близости от кромки бортов, перекрывая крики чаек, что носились над пенными волнами, брызги покрывали одежду, лицо. Несколько лет назад (меня об этом предупреждали) на сливах Казачинского порога перевернулась байдарка одного иностранца, которого чудом спасли оказавшиеся поблизости рыбаки. Но не о нем думалось в бурных водах, а о тех сотнях путешественниках-земляках, которые до меня на плотах, каяках, лодках-однодеревках, барках проходили порог. После Казачинского порога, самого опасного и трудного скального участка на Енисее, я понял, что мне это удастся…На одном из моих флажков – казак с мушкетом на плече. Это герб Запорожья. «Пойду на Низ грыз, чтоб никто голову не грыз», – говорили мои казацкие предки, которые даже сложили песню про казака Супруна. Сколько себя помню, их голос (зов?) то тише, то громче всегда во мне. На этот раз мой путь пролег по Енисею. Конечно, вместе с казаками. На этот раз с енисейскими. Я постоянно чувствовал их плечо, поддержку в пути. В Красноярске атаман краевого войскового казачьего общества Сергей Глотов вручил мне ракетницу с патронами, в Подтесово директор местного речного училища Николай Худолеев, который является товарищем (есть такое звание в казачьем реестре) станичного атамана, снабдил меня лоцманскими картами, в Енисейске (бывшем казачьем остроге, который был форпостом освоения Восточной Сибири) глава местных казаков Николай Барышников одарил меня спиннингом. В Енисейске я задержался на пару дней и в благодарность за теплый (горячий!) прием сварил казакам украинский борщ. Как привет от братьев-запорожцев. «Такого у нас еще не было, – удивлялся Николай. – Борщ весь выхлебали, а водка осталась». Прощальное застолье состоялось в доме атамана. «Любо!» – звучало над притихшим Енисеем, эхом ему вторило украинское «Будьмо!».Дважды в одну и ту же реку ступить невозможно. То, что происходило на берегах Днепра и Енисея, принадлежит истории. Другое ныне предназначение у российских и украинских казаков. Какое? «Казак – это идущий к началу и стоящий за ним» – так несколько витиевато, но в общем-то понятно высказался кто-то из моих новых казацких друзей на енисейских берегах о роли казачества. Для Сибири сегодня это, наверное, очень актуально. Начало сибирского казачества – это в то же время и начало планомерного освоения земли за Уралом. Сегодня власть в раздумье: как осваивать сибирский Север, как сохранить от разграбления его уникальные природные богатства. А может, вспомнив былое, поручить это дело казакам? Может, они (естественно, с поправкой на время и его реалии) могли бы проявить себя на северных рубежах государства – стать там хозяинами и одновременно стражами порядка….Они выплывают из солнечно-дымчатой дали, и постепенно, являя детали то в виде песчаных обрывистых откосов, то в виде лесистых шапок или одиноких деревьев-великанов, которые служат хорошими ориентирами для капитанов, заполняют все речное пространство. В среднем и нижнем течении Енисей трудно представить без островных земель. Это и окруженные неспокойной водой многокилометровые островные материки, и «осередки» – небольшие острова посредине реки, радваивающие ее русло, и песчаные «опечки» – плоские островки, оголяющиеся только в межень, и «ерки», «оторвыши» – маленькие островки, соседствующие с большими.Где-то через месяц, пройдя почти половину пути, я достиг Вороговского архипелага – самого, пожалуй, большого скопления островных земель на Енисее. Их хаотичное нагромождение, из которого в тумане не выбраться и за неделю, – серьезное препятствие для путешествующего люда. Можно, конечно, обойти «многоостровье» (утверждают, что оно насчитывает 99 больших и малых островов, образующих бесчисленное количество проток и рукавов) по судовому ходу, буи и створы вдоль правого коренного берега которого не дадут сбиться с курса. Но мне почему-то не захотелось воспользоваться фарватерной разметкой, хватит, подумал я, плыть по чьей-то, пусть правильной и во всем разумной дорожной указке (неужели так часто и в жизни?), пора и свой путь проторить. И я выбрал безлюдный и дикий левый берег. Два дня я греб по широким протокам-проспектам – сначала Заимской, потом Пантелеевской, Хахалевской. Попутно заходил в боковые протоки-улочки, которые здесь называют шарами. Они уводили в таежную, пугающую своей неизведанностью и немотой таежную глушь. По одной речушке проскользнул длинный, явно самодельный катерок. Скорее всего это вороговские староверы доставляют грузы к скитам, где обитают их собратья по вере. Я хотел последовать за суденышком, но оно скрылось за островком, а потом бесследно исчезло, нырнув в какой-то канальчик. Я вернулся на магистральную протоку и снова греб, стараясь не отвлекаться, вновь поймать ритм, который, как и в разноголосице жизненных больших и малых дел, помогает обрести гармонию, уверенность.Так без приключений (медвежьи следы на песчаном берегу, где провел ночь, и подозрительный хруст за стеной палатки не в счет) достиг Осиновского порога. Его солнечно-искрящаяся неопасная стремнина быстро донесла меня до Щек – узкого ущелеобразного прохода. Весной здесь ледяные глыбы с грохотом вздыбливаются на высоту многоэтажного дома, и пока Енисей не перемелет эти гигантские торосы, не пробьет закупорившую ущелье ледяную пробку, вся пойма выше затора превращается в безбрежный разлив. Сразу за Щеками два, пожалуй, самых знаменитых енисейских острова – Кораблик и Барочка. Про них даже речники песню сложили. Утесы действительно похожи на два идущих в кильватере огромных судна, случайно заплывшие сюда с океанских северных широт.Продолжение следует
Выбор читателей
Комментарии