От проявлений экстремизма не застраховано ни одно общество. Особенностями демократических обществ или обществ, стремящихся к демократии, являются открытое осуждение и обсуждение причин, порождающих экстремизм. Такое открытое обсуждение проблем экстремизма во всем мире и в конкретных странах дает основание для выводов о значимости ситуационных факторов для понимания возникновения или эскалации экстремизма для страны в целом и для конкретных регионов.
Очевидно, что для предупреждения экстремистских проявлений нужно учитывать все факторы: и состояние правового пространства и органов безопасности, и политику государства, и социально-экономическое положение групп, и историческое наследие, культурные традиции в обществе и психологическое состояние населения. Ситуационный фактор фокусирует внимание на особенностях сочетания различных обстоятельств в конкретных ситуациях.
Остановимся на ряде таких ситуационных факторов применительно к современному российскому обществу.
Нередко в публичном пространстве и в научной литературе рост политического экстремизма связывается с социальным неблагополучием. Но исторический опыт показывает, что экстремизм имеет место и в экономически вполне благополучных обществах, а в обществах с крайне низким уровнем развития встречается редко.
Проявления экстремизма чаще как раз встречаются в обществах переходного типа, вступающих на путь трансформаций, – не тогда, когда все люди плохо живут, а когда они видят возможности иной жизни. Не просто социальное неблагополучие создает базу экстремизма, а ситуации нарастающих в ряде регионов социальных контрастов. Понижение статуса создает почву для ксенофобии и роста агрессивных настроений отнюдь не только в низших слоях общества, а во всех стратах. И то же обнаруживали зарубежные социологи, работая в богатых демократических странах.
«Благополучные» общества не избавлены от опасностей ксенофобии и агрессии. Чем образованнее общество, тем больше во всех социальных группах потребности к комфорту и продвижению. Удовлетворить эти потребности могут не все. Неудовлетворенность этих потребностей большинством населения обычно приводит к поиску «козла отпущения». Им становится кто-то другой – власть, конкурентные группы. В полиэтническом обществе, особенно с высоким притоком мигрантов, в «образ врага» попадают в первую очередь меньшинства.
В то же время очевидно, что степень неприятия мигрантами принимающего сообщества, распространение негативных установок в отношении коренного населения или даже нацеленность на экстремистские действия напрямую связаны со степенью интеграции группы в принимающее сообщество.
До середины 1980-х годов считалось, что интеграция – процесс односторонний и зависит в основном от желания мигрантов встраиваться в новое сообщество. Этот подход образно был назван «плавильным котлом». В той или иной степени эту модель, фокусирующуюся на формировании единой гражданской нации, сегодня можно увидеть во Франции и Германии. Однако современная ситуация и в этих странах показывает, что овладения ценностями принимающей культуры недостаточно для полноценного вхождения в общество.
С середины 1980-х годов в политике США, Канады стал практиковаться и другой подход к интеграции иноэтничного населения – «мультикультурный». Его основное отличие от «плавильного котла» в том, что интеграция – процесс двусторонний, с двумя субъектами: мигрантами и принимающим сообществом. Интеграция – очень долгий процесс, иногда длящийся поколениями. Если от мигрантов ожидается построение нового дома, то принимающее общество должно дать им почувствовать, что они дома.
Мигрируя, любой человек попадает в состояние кризиса идентичности, или «культурного шока», который лишает человека устойчивых бессознательных сценариев социального поведения и реагирования.
Одним из способов, каким государство и принимающее сообщество могут дать понять прибывающему населению, что оно желанно в стране, является процедура получения гражданства.
Иная ситуация складывается вокруг нелегальных и временных мигрантов, которые не имеют возможности для получения гражданства. Статус нелегальных мигрантов приводит к огромному количеству препятствий для их интеграции. Существует реальная опасность маргинализации этих этнических групп, создания ими оппозиционной и враждебной обществу субкультуры. В такой субкультуре сама идея интеграции в принимающее общество может восприниматься отрицательно. Последствия такой модели для страны очевидны – политическое отчуждение части населения, криминализация этнических групп, их стремление избежать любого взаимодействия с государственными институтами, религиозный фундаментализм. Все это ведет к конфликтам и дестабилизации общества и становится реальной почвой для распространения экстремизма.
Таким образом, можно заключить, что не просто бедность или низкий уровень социально-экономического положения провоцируют агрессию, создают почву для терроризма – во многом причины этих явлений кроятся в отсутствии социальной интеграции и резких социальных контрастах.
Экстремизм и терроризм нельзя сравнивать с вирусом, который человечество откуда-то подхватило. Это внутренний недуг, порождаемый главным образом дисгармоничным развитием в социальной, политической и культурной областях. Сами по себе инерционные процессы способны лишь создать предпосылки для экстремизма. Превращение его в особую идеологию и политическую практику – это всегда дело рук конкретных людей и групп.
Леокадия ДРОБИЖЕВА, доктор исторических наук, профессор, руководитель Центра исследований межнациональных отношений Института социологии РАН
Комментарии