ЕГЭ как инструмент обучения и воспитания

И он к устам моим приник,

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный и лукавый…

Александр Пушкин

Но забыли мы, что осиянно

Только слово средь земных тревог,

И в Евангелии от Иоанна

Сказано, что Слово это – Бог.

Мы ему поставили пределом

Скудные пределы естества,

И, как пчелы в улье опустелом,

Дурно пахнут мертвые слова.

Николай Гумилев

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

 Свободным и чистым тебя пронесем,

И внукам дадим, и от плена спасем Навеки.

Анна Ахматова

Ничего слова не весят,

Ни шиша они не стоят,

И хлебов из них не месят,

И дома из них не строят.

Их на плечи не накинешь

И в стаканы не нальешь,

Больше скажешь – раньше сгинешь,

А смолчишь – не пропадешь.

Ничего слова не значат,

Ни фига они не могут,

Те, кто думает иначе,

Вымирают понемногу.

Нет души – сплошное тело,

Есть живот; но нет живого.

Наступают люди дела.

Исчезают люди слова.

Но когда пройдут и канут

Годы, денежки и флаги,

Расцветут слова и станут

Нашей жизнью – на бумаге.

Мария Протасова, 16 лет

Первого сентября 2022 года исполнилось 70 лет с того дня, когда я впервые вошел в класс как учитель. Время подводить итоги. И начать придется с ЕГЭ.

После первого ЕГЭ по русскому языку в институте усовершенствования учителей, где я проработал 10 лет, собрали учителей русского языка, ученики которых хорошо сдали этот экзамен. Каждый из нас получил городскую грамоту и купон на тысячу рублей для покупки косметики.

В нашем институте висел привычный призыв: «Наша цель – коммунизм!». На сей раз на втором этаже я аж вздрогнул: «Наша цель – ЕГЭ». Но ЕГЭ не может быть целью! Федеральный институт педагогических измерений (ФИПИ), в котором и создали все задания нового экзамена, занимается измерениями, способами их, технологиями, приемами. Отсюда и новый лозунг: «Сдадим на сто баллов!». Но ведь ни тонометр, ни УЗИ, ни рентген, ни анализ крови, ни даже компьютерная томография целью медицины не являются, как и больницы и поликлиники; ее цель – сохранение жизни и здоровья людей.

Подруга моей тещи была замужем за одним из ведущих советских специалистов советской статистики. Однажды они пригласили нас к себе в высотный дом у Красных Ворот. Имя хозяина дома я не помню. Фамилия его – Соболь. Так вот, Соболь рассказал, как вскоре после войны Сталин поручил ему сделать расчет обменного курса рубля на доллар. С каким предложением Соболь пришел к Сталину, он не сказал. Я же понимал, что спрашивать об этом не нужно. Сталин перечеркнул все расчеты и написал: «60 копеек».

Через много лет, уже близко к пенсии, меня впервые выпустили за границу. Я пошел в банк, где мне обменяли 200 рублей (это выше моей учительской зарплаты) на доллары.

За десять лет работы в институте я посетил около тысячи уроков русского языка и литературы, каждый раз знакомясь с тетрадями учеников. Каждый год два раза мы проводили наши городские сочинения. Так что мне приходилось порой читать по тысяче ученических сочинений. Пять лет я был председателем городской медальной комиссии. Мы перепроверяли сочинения кандидатов на медаль. Счет шел на тысячи. Естественно, не все я сам читал. Но все спорные работы мы обсуждали. И после института я работал в городских и районных медальных комиссиях. Так что, чего стоят школьные экзамены по литературе и русскому языку, я знаю очень хорошо. К тому же, работая в институте, я продолжал преподавать в школе.

При проверке медальных работ происходили самые неожиданные случаи. Однажды я сам проверял сочинение, полностью списанное с моей статьи и оцененное в школе четверкой. За него надо было ставить двойку. Переписать сочинение было невозможно. Я понимал трагедию девушки, которая написала это сочинение, судьбу учителя и директора школы. Был бы скандал на весь город. Вызвал директора школы: «Вот вам сочинение из вашей школы. Мы его не читали. А может быть, вы его вообще забыли нам принести».

В другой раз осечка произошла на заключительном заседании медальной комиссии. Ведет его заведующий городским отделом народного образования Георгий Асеев. Входит очередной директор школы.

– Вы представили на медаль две работы: ученика Петрова и ученика Сидорова. С оценкой Петрова комиссия согласна. Он получает медаль. Оценку Сидорова комиссия снизила, и медаль он не может получить.

– Тогда я прошу снизить оценку за сочинение Петрова.

Немая сцена.

– Петров – мой сын. Я не могу сегодня на выпускном вечере дать своему сыну медаль, а другому мальчику ее не дать.

Асеев поворачивается ко мне:

– Лев Соломонович, вы можете сейчас на сочинении Петрова написать, что с пятеркой за сочинение вы согласны?

– Да, конечно.

Я многое читал об экзаменах в дореволюционной гимназии. Может быть, Ленин был не прав, когда сказал, что старая школа была школой муштры и зубрежки. Старая гимназия была разной, были и первоклас­сные учебные заведения. И тем не менее вот что о ней говорили современники.

Николай Пирогов, великий хирург и великий организатор народного образования, в своих замечаниях на отчеты морских учебных заведений в 1856 году написал: «Я почти ежегодно убеждаюсь, что экзаменационное направление в наших училищах вредно, оно возбуждает наклонность учащихся учиться для экзаменов, а не для науки».

Другой выдающийся деятель русской школы, Владимир Стоюнин, считал необходимым истинное знание науки отделить от официально-школьного знания, которое он называл экзаменационным и классно-переводным.

А в статье самого Стоюнина о русской школе, перечитывая сейчас его однотомник, я встретил слово, от которого аж вздрогнул: баллопромышленничество. Не Стоюнин изобрел это слово. Он взял его из статьи педагога Роббера, напечатанной в «Русском вестнике», во втором номере за 1859 год.

О том же печалился и Владимир Водовозов: «Но тщедушное руководство лежит по-прежнему на столе, и его непременно следует вызубрить. Таким образом, экзамен почти никогда не соответствует тому, чем занимается мыслящий преподаватель в классе».

Много раз обращался к этой теме на рубеже веков и Василий Розанов. «Учитель прежде всего готовит учеников к экзамену, за успешность которых он формально отвечает перед начальством, да и ответственен перед учениками». И получается, что «мотив испытания зрелости – ревизионный, а не педагогический». А посему «центр тяжести преподавания переносится на сплошное компактное торопливое усвоение фактов: фактов географических, фактов исторических, даже фактов Божественных, но всегда и непременно фактов, без всякого около них размышления».

С болью говорил о том, что даже Божественное приносится в жертву вызубренному, выученному, отец Иоанн Кронштадтский: «Закон Божий не есть предмет преподавания. К евангельскому слову нельзя подходить с позиции исполнения программы, выставления оценок и ответов на экзамене. Результаты такой постановки учения поистине чудовищны. Есть учебники, в которых по пунктам означено, что требуется для спасения души человеческой, и экзаменатор сбрасывает цифру тому, кто не может припомнить эту цифру… Где, наконец, прежде всего вера, о коей мы лицемерно заботимся…»

Все говорят об одном и том же. О том, что третичное, четвертичное, пятеричное объявляется первичным и самым главным. И что все высокое, подлинное, духовное, истинное, человеческое подменяется мусором незначимых фактов и фактиков, которые становятся нервом учения.

Но как все это близко и знакомо! Мы еще поговорим и о том, как ко всему этому относятся современные зарубежные педагоги самой высокой пробы.

А теперь обратимся к нашим родным осинам.

В фундаментальной биографии академика Сахарова меня задел один эпизод. Офицер службы безопасности вечером докладывает начальству:

– Сахаров сегодня не работал.

– А что он тогда делал?

– Весь день он ходил по коридору вперед и назад.

Но ведь и сегодня порой не только ученики наши, но и учителя и репетиторы убеждены, что работа по подготовке к экзамену сводится не к думанию прежде всего, а к выучиванию, запоминанию. Сегодня даже широко распространено такое слово: натаскивать.

Я решил заглянуть в словарь Даля: натаскивать ученика – вдалбливать в него сведения, приготовить к экзамену на скорую руку.

Однажды я сидел ассистентом на экзамене по литературе в 8‑м классе. Сдавал весь класс. Собрали деньги и купили в киоске института усовершенствования учителей сборник с ответами на вопросы всех билетов. А я слушал и сверял со своим экземпляром, поражаясь, как все так точно выучено. Зато какие успехи в учебе, какая статистика, какой рейтинг! Но к чему все это сплошь и рядом приводит…

Ректор Московского государственного университета Виктор Садовничий рассказывал, что они в конце первого курса вынуждены порой человек тридцать (и не только на факультете математики) отчислять. Студенты эти честно и хорошо сдали экзамены в школе и поступили к ним. Но оказалось, что учиться в университете они больше не могут. У нас школы гордятся количеством своих выпускников, которые поступили в вуз. Но задача школы не только, да и не столько подготовить к поступлению, сколько подготовить школьников к высшему образованию.

Я 16 лет проработал в единственной в СССР школе, где были театральные классы. Туда принимали по конкурсу. А когда ученики оканчивали школу, то в театральные училища тоже поступали по строгому конкурсу. Однажды я был на таком экзамене. Там смотрели не только на то, что они умеют и знают, а прежде всего на то, на что они способны в будущем.

На меня сильное впечатление произвела статья Марии Портнягиной в 27‑м номере журнала «Огонек» за 2019 год. Не могу не сделать несколько пространных выписок.

«В Тюменском госуниверситете проводят эксперименты: там ввели двуязычный бакалавриат с возможностью выбора предметов и пригласили преподавателей из-за рубежа. Какими увидели российских студентов профессора, узнал «Огонек».

Поточные лекции отсутствуют как явление. Обучение главным образом проходит в группах по 20 человек. В среднем у студента 12-13 пар в неделю, или 18-20 часов занятий. При этом в стенах кампуса студент проводит в среднем 6-7 часов в день. Получается, что примерно половина учебного времени приходится на самостоятельное обучение.

В штате сейчас 21 преподаватель из 7 стран, включая США, Канаду, Бельгию, Италию, Великобританию, Ирландию.

На заграничных профессоров возложили миссию – установка на диалог, а не на трансляцию знаний. Вот только готовы ли к этому российские студенты? Пусть они и продвинутые ребята, которым удалось пройти двухступенчатый отбор при поступлении (по результатам ЕГЭ и конкурсу).

Учеба на первом курсе начинается с 6‑недельного интенсива, который называется «реабилитация после ЕГЭ». Его суть в том, что на семинарах студенты разбирают разные тексты – художественные, научные, публицистические, а также изображения и видео. Задача – научиться работать с ними, уметь их интерпретировать и писать собственные тексты.

Какой диагноз вынесла нашим студентам зарубежная профессура? Перечислим по пунктам из отчетной публикации, составленной на основе отзывов преподавателей.

Наших студентов отличает неспособность услышать мнение, противоположное своему. Более того, действует установка: признание, что изменил свою точку зрения, сродни поражению. Иностранные гости при­шли к убеждению, что наши студенты не способны включаться в свободную дискуссию.

Российские студенты боятся ошибаться, сказать вслух что-то, возможно, неточное, а также не решаются задавать вопросы, если что-то неясно, непонятно. При этом им крайне важно одобрение преподавателя. Студенты полагают, что роль преподавателя сводится к чтению лекций и задаванию вопросов, а задача учащихся – отвечать на вопросы, если они могут (если не могут – молчать)».

Творческое письмо российские студенты заменяют простым пересказом прочитанного. Мы с вами еще увидим, что за это самое творческое письмо баллы снижают. За искажение авторской позиции в художественном произведении вообще ставят ноль.

Формулируя проще, зарубежные профессора настроены на диалог с учащимися, но в ответ им – тишина. Разумеется, в истоках проблем они не разбирались и настроены работать с теми, кого преподнесла им российская школа, транслирующая монологическую форму передачи знаний, готовящая в жизнь не свободного гражданина, а успешно сдавших ЕГЭ.

Сам я много раз слышал от своих учеников, когда не соглашался с их сочинительной частью ЕГЭ по русскому языку по время всякого рода тренировок: «Конечно, я так не думаю. Но я решила, что раз они нам такой текст прислали, то так и нужно писать»; «А разве на экзамене можно говорить нет, разве не обязательно только да?»; «На экзамене не место искать истину. Тут нужно зарабатывать баллы. Так что приходится соглашаться». Увы, соглашаться нередко учат и учителя, и репетиторы. С большим трудом мне все-таки удается перевести все сочинения на свои собственные пути, о чем у нас еще будет разговор.

И вот над чем меня заставил задуматься этот журнальный текст. Главная цель наших учеников, их родителей, и учителей, и репетиторов – поступить в вуз, да еще обязательно на бюджет. Понять их можно. Со многими занимались репетиторы. В 2021 году родители заплатили репетиторам своих детей один триллион рублей. Это подсчитали в РАНХиГС. Многих натаскивали. Но были среди репетиторов и мастера самого высокого класса.

Лев Айзерман