Ефим ШИФРИН:

Мне бы пора остепениться…

тот артист чрезвычайно популярен. Не ошибусь, если скажу, что он в особом представлении не нуждается. Как и многие другие мэтры нашей эстрады: Михаил Евдокимов, Клара Новикова, Ян Арлазоров, Михаил Задорнов, Михаил Жванецкий, Евгений Петросян… По-моему, сегодня российская эстрада, ее сатира – на подьеме. Наверное, потому, что время сейчас такое: без юмора не выжить!

Согласитесь, друзья, у каждого из нас есть свои симпатии и даже любимые артисты. Пусть никто не обижается, но я, к примеру, отношу себя к числу поклонников Ефима Шифрина. Сегодня он находится в расцвете творческих сил, как писали в прошлом веке, артист в ударе. И многоцветье его таланта проявляется ярко и порой неожиданно. Он и драматический актер, и поэт, и спортсмен, и певец, и… очень добрый, отзывчивый друг. Среди тех, кому Ефим Шифрин помогает преодолевать недуг, есть один подросток, который живет в Евпатории со своей мамой. Так вот, Ефим ежегодно приезжает к этому мальчику, страдающему церебральным параличом, и они вместе проводят короткие минуты отдыха. В общении с любимым артистом ребенок заряжается оптимизмом, и кажется, болезнь сдается, отступает. Ефим говорит, что безумно счастлив от этого. Счастлив внести хоть капельку радости и надежды в душу человека.

А как живется самому артисту – интеллигентному, сторонящемуся всякой пошлости и фальши не только в искусстве, но и в человеческих отношениях?

– Ефим, почему ты не хочешь уехать жить за границей? – этот вопрос прозвучал на одном из недавних концертов Шифрина.

– “Ты” – главное, ну “ты”! Вот, может, потому и остаюсь здесь, чтобы научились мы наконец к незнакомым-то людям на “вы” обращаться… Нарочно тут останусь, пока воспитанными не станете, – ответил Ефим Шифрин. – И почерк в записочке молодой такой… А ты чего здесь сидишь? Я родился не в Москве и не в Риге. Я родился в восьмистах километрах от Магадана, в небольшом поселке Сусуман. Поэтому моя привязка к Дальнему Востоку гораздо ближе, чем к Ближнему.

– Вы говорите, что с малых лет знали, что непременно станете артистом. Учителя, родители, друзья вас отговаривали, но вы настойчиво стремились к своей заветной мечте. И она, к счастью, осуществилась. Скажите, с чего все начиналось? Чем вы увлекались в школьные годы?

– У меня была одна пламенная страсть: я собирал фотографии артистов с их автографами. Первая актриса, которую я увидел “живьем” и даже переговорил с ней, была замечательная Маргарита Володина. Помните ее? Исполнительницу главной роли в кинофильме “Оптимистическая трагедия”? С ней была творческая встреча в Юрмале. Я сидел в первом ряду и жутко хохотал к месту или не к месту, когда она рассказывала какие-то смешные истории. Я-то теперь понял цену этим смешным историям – мы их всегда выдумываем сами, ничего с нами никогда не происходит. А тогда у меня это вызвало совершенно щенячий восторг. Я смеялся и старался попасться ей на глаза, чтобы Маргарита Володина меня среди всех отметила, потому что только я, только я, только я хотел быть артистом. И она это заметила – когда я подошел к ней за автографом, Володина сказала: “Ты в первом ряду смеялся? Ты мне очень помог”, и подписала фотографию: “Ефим, ты очень хорошо умеешь слушать. Спасибо и будь счастлив”. Кому только эта фотография не была показана! Я ведь “помог”, понимаете! А дальше – больше. В Ригу очень часто приезжали киноактеры, и я всем им “помогал”, если удавалось попасть на первый ряд. Тогда эти встречи были очень популярны. Была Тамара Носова и подписала свою фотографию: “Желаю милому Фиме большой и счастливой дороги”.

– А вы говорили им, что хотите стать артистом? – этот вопрос задала Ефиму Шифрину ведущая телепередачи “Аншлаг!” Регина Дубовицкая.

– Сначала стеснялся, – отвечает он, – потом говорил. Есть такой актер Бруно Ойя (не знаю, как сейчас сложилась его судьба), который спросил меня: “А кем ты хочешь быть?”. Я раньше скрывал свою мечту, потому что носил очки, был жутким “гадким утенком”, у меня язык не поворачивался сказать, что хочу быть артистом – я выглядел просто “страшилой”. А потом, когда снял очки, стал чувствовать себя немножко по-другому, увереннее, и ответил Бруно: “Буду артистом!”. Он написал мне: “Фима, будешь артистом – буду рад”. Бруно, радуйтесь! Случилось…

Известно, что сейчас Ефим Шифрин живет в Москве. Но когда его спрашивают, считает ли он себя москвичом, отвечает, что больше всего к нему подходит определение “столичный провинциал”. Продолжает говорить: “У нас в Сусумане”, хотя уехал оттуда тридцать лет назад и его внешний вид, прямо скажем, не напоминает представителя “глубинки”. Подтянут, элегантен, порой экстравагантен в одежде.

– Ощущение провинциала все равно осталось, даже когда в Москве стал ощущать себя, как рыба в воде, – откровенничал Ефим Шифрин в прошедшей две недели назад телепередаче, посвященной его дню рождения. – Я приехал поступать в цирковое училище в купленном по случаю голландском костюме на вырост – то ли 50-го, то ли 52-го размера. Он был очень широк для меня: я в нем просто “плавал”. И сейчас думаю, что комплекс провинциала – это ощущение себя в этом пиджаке. А еще имелись подтяжки, которые, увы, не спасали. Более того, мешали. Когда на вступительных экзаменах я должен был читать “Графа Нулина” и выглядеть мне надлежало этаким франтом, я поминутно подтягивал эти брючки, так, что кто-то из приемной комиссии спросил: “А что у него со штанами?”. Я сказал: “Потом обьясню, если примете”. И, представьте себе, приняли… Не знаю, почему это произошло. Может быть, комиссия циркового училища хотела дождаться моего обьяснения? Но самое смешное знаете в чем?

– В чем же?

– Эта история повторилась на конкурсе. Движение подтягивания осталось как знак моей провинциальности. И на Всесоюзном конкурсе артистов эстрады Мария Владимировна Миронова тоже спрашивала у комиссии: “А что там у него с брюками?”. Мне хотелось тогда тоже крикнуть: “Вы мне дайте первую премию, потом обьясню!” Дали… Наверное, и они хотели дождаться моего обьяснения.

– И что же, до сих пор вы так и не избавились от комплекса провинциала?

– Не избавился. Не чувствую себя столичным жителем. Только сцена спасает.

Об этом Ефим Шифрин поет в концертах такую песенку:

Незаметно пролетело детство,

словно карусель.

Кто открыл большое дело,

кто-то просто полысел.

Разлетелись, словно птицы,

наши судьбы со двора,

Мне б пора остепениться,

мне бы вырасти пора…

Но в плену у Мельпомены

невозможно постареть –

Я рожден для этой сцены,

чтоб на сцене умереть.

И не нужно мне иного:

что хотелось, то сбылось.

Поднят занавес, и снова

выхожу я на помост.

И звучит во мне такая музыка

веселый механизм души…

Звонкий смех над городом закружится,

А когда мне выкрикнут на “бис”,

Как на сцену, выйду я на улицу –

Я не могу без этой сцены –

Я артист!

Очень трогательно, как говорится, доверительно до глубины души, поет Ефим Шифрин эту песенку.

Кстати сказать, астрологи утверждают, что рожденные под знаком Овна одарены силой и энергией. Оптимистичны, честолюбивы, импульсивны, склонны к преувеличениям. Мы выяснили, что Ефим Шифрин с такими характеристиками по отношению к себе отчасти согласен.

Записал Валерий ЕРМОЛОВ

P.S. Мы благодарим Регину Дубовицкую, ведущую телепередачи “Аншлаг”, организовавшую для нас встречу с очень занятым, загруженным выше головы репетициями и концертами Ефимом Шифриным.

Фото Владимира МОРОЗОВА

О[[apostrophe]]Ген╡и

Трамвайных кондукторов бестактная публика часто выводит из себя; но им запрещено возражать и тем облегчать свою душу. Вот рассказ одного из кондукторов о случае, имевшем место несколько дней назад.

В числе пассажиров – а вагон был переполнен – находилась чрезвычайно изящно одетая дама с маленьким мальчиком.

– Кондуктор, – сказала она томно, – дайте мне знать, когда будет Роу-стрит.

Когда вагон поравнялся с этой улицей, кондуктор дернул веревку звонка и остановил вагон.

– Роу-стрит, мэ’эм, – сказал он, проталкиваясь ближе, чтобы помочь даме выйти.

Дама поставила маленького мальчика на колени и указала ему в окно на дощечку с названием улицы, прикрепленную к забору.

– Посмотри, Фредди, – сказала она, – вот эта высокая прямая буква со смешной завитушкой вверху – “р”. Постарайся запомнить. Можете пускать вагон, кондуктор. Мы выходим в Грэй-стрите.

– Предложенная цена?

Аукционер высоко поднял детскую лошадь-качалку, поломанную и грязную. Она принадлежала кому-то из младших членов семьи человека, чья движимость продавалась с молотка.

Он был разорен вконец. Он отдал все, что у него было, своим кредиторам – дом, обстановку, лошадей, товары и землю. Он стоял в толпе и смотрел, как вещи, составлявшие его домашний очаг и доставшиеся ему от родителей, расходились по сотням незнакомых рук.

Женщина в густой вуали опиралась на его руку.

– Предложенная цена?

Аукционер высоко поднял игрушку, чтоб ее было видно всем. Детские ручонки оборвали и без того скудную гриву; уздечка была перекручена и потерта от прикосновений нежных пальчиков. Толпа молчала.

Женщина под густой вуалью зарыдала и протянула руки.

– Нет, нет, нет! – вырвалось у нее.

Мужчина был бледен от волнения. Маленькое существо, когда-то скакавшее на этой лошадке, много лет назад ушло и потерялось в широком мире. Это было все, что осталось в воспоминание о счастливых днях детства.

Аукционер со странным влажным блеском в глазах передал мужчине игрушку, не говоря ни слова. Тот схватил ее жадными руками и вместе с женщиной под густой вуалью поспешил прочь.

По толпе пробежал шепот сочувствия.

Мужчина и женщина вошли в одну из пустых комнат и поставили на пол лошадь-качалку. Он вынул перочинный нож, вспорол грудь лошади и извлек оттуда пачку кредиток. Он пересчитал их и сказал:

– Меня мороз подирает по коже при мысли, что кто-нибудь мог предложить за нее несколько центов. Восемь тысяч пятьсот долларов, – но этот аукционер чуть-чуть не испортил всей штуки!

Как ужасно было бы жить, если бы мы умели читать в мыслях друг друга! Можно с уверенностью сказать, что при таком положении вещей люди думали бы не иначе, как шепотом!

В качестве примера этому можно привести случай, имевший место в Хаустоне. Несколько месяцев назад очаровательная юная леди посетила наш город и дала ряд публичных сеансов чтения мыслей, проявив в этом отношении настоящие чудеса. Она легко разгадывала мысли любого из присутствовавших, находила спрятанный предмет после того, как брала за руку человека, его спрятавшего, и читала фразы, написанные на маленьких клочках бумаги людьми, отстоявшими от нее на значительном расстоянии.

Один из молодых людей Хаустона влюбился в нее, и после продолжительного ухаживания дело кончилось браком. Они занялись домашним хозяйством и некоторое время были счастливейшими из смертных.

В один прекрасный вечер они сидели на веранде своего домика, держа друг друга за руки, охваченные тем чувством близости и взаимного понимания, которое может дать только разделенная любовь. Вдруг она вскочила на ноги и сшибла его с веранды огромным цветочным горшком. Он поднялся в полнейшем изумлении, с чудовищной шишкой на голове, и попросил ее – если это ей не трудно – дать обьяснения.

– Тебе не удастся одурачить меня, – сказала она, сверкая глазами. – Ты думал сейчас о рыжеволосой девушке по имени Мод с золотой коронкой на одном из передних зубов, одетой в легкую розовую кофточку и черную шелковую юбку. Ты представлял ее стоящей на Руск-авеню под кедровым деревом и жующей гуммипепсин, и называющей тебя “душечкой”, и играющей твоей часовой цепочкой, и чувствующей, как твоя рука обвивает ее талию, и говорящей: “Ах, Джордж, дай же мне перевести дыхание!” в то время как мать зовет – не дозовется ее ужинать. Пожалуйста, не отрицай этого! И не являйся на порог дома прежде, чем заставишь себя думать о чем-нибудь лучшем!

Тут входная дверь захлопнулась, и Джордж остался наедине с разбитым цветочным горшком.

Журнал “ЗИФ”, 1926 г.