Дорогу осилит идущий. След первопроходца

«Via est vita», – говорили древние. Дорога – это жизнь. На все времена, для всех возрастов, чинов и сословий. Я бы, правда, чуть-чуть (всего на одну букву) видоизменил фразу, усилив, одухотворив и возведя в высшую степень ее смысл. «Via вest vita». Дорога – лучшая жизнь. Как же ее сделать такой – лучшей? Ответ один – пуститься в дорогу. Ее зов в каждом из нас. Путешествия развивают в человеке множество положительных качеств, необходимых для счастливой жизни. Для жизни вообще. В дороге удивительным образом решаются самые запутанные житейские проблемы, на ее перекрестках и обочинах находятся ответы на самые сложные вопросы бытия. Попутье и закаляет, и воспитывает, и наставляет, и учит, и утешает. Задумавшись над этим, я стал перебирать различные дорожные случаи, которые отложились в памяти. Многие из них так или иначе повлияли на мою дальнейшую жизнь и выбор в ней своего пути. Так родилась идея обозначить, систематизировать, а главное – наполнить различными смыслами (прежде всего, конечно, сюжетными, своим, а также опытом путешественников всех времен и народов освоенными) причины, почему необходимо путешествовать. У любой дороги должна быть конечная цель. Задумав этот проект, я поставил перед собой задачу: набрать 100 (сто!) таких причин. Не знаю, как и когда завершу этот труд, получится ли из этого книга, станет ли она настольной для педагогов, учителей, воспитателей, но уверен в одном: дорогу осилит идущий. Заметки, которые предлагаю читателям, – это первые шаги…

Стрелка компаса качалась вправо-влево. Не было ей удержу. Казалось, не угомонится, будет шарахаться между западом и востоком: между озерами, протоками, островками, буграми, корягами. Я терпеливо ждал. Знал: одно у стрелки направление. Она остановится между сухим ветвистым осокорем и тремя качалками рогоза, которые отчетливо видны на фоне белого снега. Точнее? Через несколько секунд я узнаю, где север, где юг. Где город, где остров, где я. Что между, позади, вблизи, вокруг. Я стоял на льду озера Двух Беглецов. Так я его назвал, вспомнив, как летом с егерем мы настигли здесь двух нарушителей заповедной тишины плавней. Озеро тремя протоками связано с другими водоемами. Я пошел по той, которая змеилась в северо-восточном направлении и выводила к озеру Прогнои. Когда мы гнались за браконьерами, приходилось в одних местах прыгать в воду и подталкивать лодку с кормы, в других – соскакивать на берег и протягивать между затопленными корягами. Так на моей карте появилась протока Тяни-Толкай.По пути мне то и дело попадались сухие, покореженные старостью деревья, одинокие пни, коряги. По ним брал азимут. Вода тут перед ледоставом приходила, уходила, течение все время менялось. Поэтому стволы внизу были облеплены ледяными дисками, карнизами, столбиками. Хотел обойти островок, на котором плотно друг к дружке, словно штакетины забора, росли осокори, но приметил на коре одного дерева гриб необычной формы. Шагнул к нему, как вдруг слева от меня зашуршал желтый сухой тростник. Повернул голову и увидел кабана. Он поднялся с лежки, немного постоял, то ли прислушиваясь, то ли раздумывая, насколько велика опасность, и рванулся через кусты. Выбежал на лед и помчался по чистому снежному полю, взметая белую пыль. Подошел к лежке, осмотрел кабанью постель из тростника, и мне стало жаль зверя, которого я (лишь мое присутствие, даже намек на него!) согнал с теплого обжитого места. И сразу же мысль: остров Кабана. Старого? Одинокого? Забытого? Нет, лучше просто Кабана, а все эпитеты пусть останутся в памяти…Как только лед надежно прикрыл плавневые водоемы, пришла мысль: обойти все протоки и озерца, где плавал на лодке. По льду ведь можно пробраться в закутки, куда летом из-за ряски и чилима не пробьешься. Протоки, рукава, заливчики, старицы были так перемешаны между собой, так запутаны сообщения между ними, что я часто «сушил» весла, раздумывая, куда направить лодку. Побывал почти везде, но всегда с разных сторон и с разной целью. Не было у меня ясной картины плавневой земли и четкого пути по ней. Плыл и все время ловил себя на мысли: что за поворотом, куда выгребу, успею ли вернуться? А может, тому виною было капризно-изменчивое движение воды, которая постоянно перекраивала остров.Так или иначе, но, когда в плавнях поработал мороз и вода стала твердью, зазудело: пойди, узнай и открой. Так решился составить карту плавневых водоемов. Для начала хотя бы водной системы между озером Осокоровьм и Старым Днепром. Для этого я воспользовался отцовским компасом, на обратной стороне которого было выцарапано: «30.07.44 г. П.П.С.». Отец рассказывал, что нашел его на фронте в пустой сельской школе, побитой пулями и осколками. С тех пор с ним не расставался. Компас не раз выручал его на войне. Теперь он должен был помочь мне….Стрелка замерла, и все четыре стороны света встали на свои места. Я быстро набросал в блокноте контуры озера и направился к протоке. Природа застыла как бы оглушенная – ни шороха, ни писка, ни треска не прорывалось через снеговую толщу. Онемела земля. Но даже не это смущало. Под снегом исчезли все тропы. Сначала я ориентировался по руслам проток. Потом, приняв один из заснеженных плесов за полянку, а следующую за ней кривую протоку за овражек, сбился с намеченного пути и закружил по придавленным тишиной плавням. Я едва узнавал знакомые раньше по многим приметам осокори и вербы и часто в растерянности останавливался, гадая, в каком направлении проложить по снежной целине тропу. Но такое состояние длилось недолго. Меня все больше увлекал процесс выбора пути, его зигзаги заставляли по-новому вглядываться в пни и корни, пространство между деревьями, в котором могла пролечь моя тропа, наполнялось осязаемым для меня смыслом. Прошло совсем немного времени, и стали чаще попадаться звериные тропки. Рядом с ними моя тропа ложилась увереннее и целенаправленнее.Когда закончилось блуждание по плавням и я шагал по раскисшему проселку, пришло понимание: какой бы путь я ни выбрал на этой новой заснеженной земле, он навсегда останется моим путем. И он даст (уже дал!) мне силу самому прокладывать пути через другие новые земли и незнакомые островные пустоши. Так впоследствии и случилось.…Мое любое путешествие – это всегда новый маршрут, путь по terra incognita. «Достойный человек не идет по следам других людей», – утверждал Конфуций. Первопроходец – именно такой человек, достойный. Марко Поло и Афанасий Никитин, Фернандо Магеллан и Семен Дежнев, Давид Ливингстон и Миклухо-Маклай, Фритьоф Нансен и Григорий Седов, Тур Хейердал и Федор Конюхов – всех этих людей влекло неизведанное, своя дорога. Своя новая дорога. И все они были достойны того пути, которое выбрали. Новый путь одиночки становится дорогой для многих. Возможно (и так часто случается), путники не вспомнят о том, кто первый прошел этим путем, кто его впервые проложил, но память все-таки останется. И никуда не денется след пионера-первопроходца.Как правило, в жизни мы выбираем уже проторенные дороги. Шагается по ним тоже нелегко, хватает и ухабов, и рытвин, и распутий. И все же нередко, когда дорога пройдена, возникает не удовлетворение, а сожаление, что прошагал по чужим следам, что повторил чужой путь. Нет, это, как правило, бывает весьма благородно и почетно – повторить путь именитого предшественника. Тем самым как бы укрепить его авторитет и само дорожное протяжение сделать настоящим путем для потомков. Ведь один след – это еще только цель, направление. Лишь цепочка следов, причем многократно повторенная, превращает едва заметную (и то для опытного следопыта) стежку в торную тропу. Часто даже мучительный выбор своего пути – это на самом деле выбор пути из числа предложенных путей, которые хоть и ведут к разным целям, но четко расчерчены, проложены по заранее известным маршрутам. А вот свой новый путь нередко устремлен в неизвестность, в никуда. Да таким он может и оказаться. Путем в никуда. Но все равно это будет твой и только твой дорожный (жизненный!) опыт, назидание для других, что такой дороги нет и быть не может или, наоборот, эта новая твоя дорога самый удобный и желанный путь для многих. Ведь, как говорят в народе, верная дорога порой проходит через бездорожье. В молодости я как-то совершил путешествие к Черному морю, повторив путь торговцев-чумаков. Его в народе называли «Чумацкий шлях» (так, кстати, именовали и звездный Млечный путь). Конкретной столбовой дорогой его трудно назвать. Скорее это символ романтического, вольного, однако небезопасного промысла. Дело в том, что в черноземной полуденной степи торная дорога быстро раскисала, расползалась и становилась непроходимой для волов и тяжелых возов. Поэтому каждый обоз прокладывал свою колею, двигался своей дорогой, прокладывал свой путь в Диком поле. Была одна цель и одно направление – за солью к морю, однако каждая поездка – новый путь, новая колея. Каждый чумак вполне заслуженно ощущал себя первопроходцем. «Где просторно, там и торно», – утверждали бывалые торговцы о степном безбрежье. «Куда ведет степное бездорожье – не все ль равно! Но посреди реки гудит камыш, дымится Запорожье, курятся чубы, веют бунчуки». Может, именно эти строки когда-то заставили вспомнить предков и позвали меня в дорогу. Тогда, правда, я не знал, куда она приведет, как ни сном, ни духом не ведал, что бездорожье станет моей судьбой. И я ничуть не жалею об этом…Проторенная дорога – исключительно твой путь, жизненный личностный выбор, дорога (пусть даже это узенькая, едва заметная тропка) по бездорожью – это, бесспорно, тоже твой выбор, твоей личной судьбы нить Ариадны, однако часто одновременно поступок (нередко подвиг!) во имя и для пользы общего блага. «Пионер» и «пример» – в моем советском детстве эти слова часто рифмовались школьными наставниками. Ушло детство, но рифма осталась. Каждый наш день – это, безусловно, множество разных, как правило, уже не раз пройденных, освоенных нами и другими стежек-дорожек. Но так хочется порою, так соблазнительно (не всем, конечно, далеко не всем!) вырваться из этой чересчур правильной, причесанной, вымеренной кем-то дорожной повседневности, свернуть с наезженной колеи, ощутить себя пионером-первопроходцем. Не важно, кстати, в каком деле (пусть даже в самом малом), на каком отрезке жизненного пути. Вспоминаю лыжную прогулку в подмосковном лесу. Глухо шумели верхушки деревьев – то слева, то справа от меня поскрипывало, постанывало, позванивало. Было темно и морозно. Я решил спрямить дорогу и сошел с лыжни. Снег под деревьями был покрыт корочкой – полозья лыж с хрустом ломали ее, утопая в снежном пуху. Я проваливался почти до колена. Торопился. Скоро рубашка под свитером стала мокрой. Трудно было идти по целине. Я огибал сосны то справа, то слева и вдруг поймал себя на мысли: в этот ночной час всё – я, всё – со мной, шаг вправо (почему так, почему именно в этот момент и именно вправо?) – одна дорога, шаг влево – другое направление. Но все время новый путь, рождение новой дороги – двух узких полос на снегу. И всплеснулась радость, и торжество ударило по душевным струнам – мой и только мой выбор этой дороги. И он останется всегда за мной, если вдруг кому-­то там за лесом захочется оборвать мои другие, мною однажды выбранные протяжения. Наконец выбрался на старую лыжню. Впереди между ветками замелькали огоньки. Лыжи легко заскользили по двум дорожкам, которые появились в лесу совсем недавно, может, вчера, а может, и сегодня. Накатанная лыжня бежала и бежала вперед – к огням, теплу, голосам. Сзади в темноте осталась проложенная мною лыжня. По ней скоро засколь­зят чьи-то лыжи. Может, завтра, а может, и сегодня.…Уже давно сошел лед. Пора смолить и красить лодку. В плавни пришла вода. А может, и не уходила? Я жду, когда угомонится стрелка старого компаса. Она никак не остановится, все мечется между западом и востоком, между городом и островом, между зимой и летом. Я не знаю, каким будет и куда проляжет мой путь. Но уверен: это всегда будет моя другая дорога. Мой новый путь.