Днепр от истока до устья. По следам викингов

Чайка нырнула под пролет моста и, скользнув над хортицкими скалами, понеслась дальше, туда, где Днепр раздвигал берега и разливался до горизонта. Здесь, за днепровскими порогами, прошло мое детство. На берегу Днепра родился мой отец. В приднепровских плавнях пас коров дед. С деда все и началось. Однажды, набив карманы сухарями, он отправился искать исток Днепра: очень ему было любопытно, в каких краях, с какого самого первого родничка берет начало Славутич. В дорогу он пустился, едва солнце поднялось над левадами, а к вечеру «под конвоем» дальних родичей, которые перехватили его километров за десять выше по течению, уже был доставлен в село.

Отец тоже мечтал попить воды из днепровских истоков. Он отшагал не одну сотню километров фронтовых дорог. Добраться до начала Днепра солдату не составляло труда. Я к тому времени уже знал, что на свете существуют пирамида Хеопса, заоблачный Эверест, Бермудский треугольник. Но, слушая рассказы отца о смоленских болотах, студеных ключах, рождающихся во мхах, суровых лесных людях, уверенных, что Днепр и Волга в верховьях соединены под землей каналом, я забывал о заморских чудесах, и одного мне хотелось: своими глазами увидеть рождение Реки.

В общем, пришло время и настал мой черед собирать рюкзак и ехать на Смоленщину. Я замыслил не просто добраться до истока, а от него проехать-пройти по всему Днепру, мысленно и в путевых заметках обозначить все его протяжение от смоленских мхов до моря. Селение Бочарово Сычевского района, рядом с которым расположен исток Днепра, – смоленская глубинка. После дождя деревня выглядела довольно неприветливо. Улицы были пустынны, а избы казались нежилыми. Об истоке Днепра тут знает каждый. Это своеобразная достопримечательность, визитная карточка края.

Днепровские плесы – крохотные лужицы, в которых, правда, уже шмыгает рыбья мелочь, ручьи, впадающие в основное русло, начинаются сразу за околицей, однако до истока еще добрых семь километров. Семь «добрых» бочаровских километров это – разбитые колеи, раскисшие после дождя обочины, мочажины и болотца. В общем, липкая дорожная грязь по колено – без сапог не пробраться. Лишь на светлых сухих взгорках глаз радовали заросшие сиреневым люпином поляны. Дорога свернула налево, а мы по едва заметной тропинке через мелколесье прошли к истоку. Я приблизился к серому колодезному срубу. Совсем близко чернела вода. Она была неподвижной и казалась густой и тяжелой.

Я наклонился, зачерпнул ладонью воду. Понюхал, дотронулся губами. Вода была прохладной, чистой, хотя явно отдавала болотом. Но это была днепровская вода! Самая первая. И ручеек в двух шагах от сруба уже назывался Днепром. Уже был началом реки. Дальше на юг он примет родники и речушки, наберет силу, окрепнет, напоит города и веси, закрутит турбины гидростанций, превратится в моря. Здесь же, на Валдайской возвышенности, на высоте 253 метров над уровнем моря, днепровская вода беззащитна и ранима. Здесь она обнажена и всем доступна, тут среди мхов и болот она еще в колыбели. Недаром на Руси издавна истоки некоторых рек, места их зарождения называли «колыбельками».

В моем блокноте есть выписка из старинной летописи: «Днепр бо потече из Оковьского леса и потечеть на полдне; а Двина из того же леса потечеть, а идеть на полунощье и впадеть в море Варяжское; из того же леса потече Волга на всток». Это, пожалуй, первое упоминание об истоках Днепра и других рек. «Ока» на угро-финском означает «вода», «река». Зеленая чаща на водораздельной гряде – это «лес, дающий воду». Мне, правда, в старинном названии окружающего исток леса больше слышится «око». И само собой приходит на ум суждение, что родники ранимы, как глаза, и беречь их нужно, как зеницу ока.

Самый первый приток

Когда бывшему бочаровскому трактористу, а ныне пенсионеру Ивану Новикову, у которого я остановился на ночлег, понадобилось наловить рыбки на ужин, он зевнул, демонстративно похлопывая ладошкой по губам, небрежно сунул ноги в калоши и бросил жене: «Пойти разве что на Днепр прогуляться, авось, какую щучку стебну». Я что-то не заметил водоема, в котором можно было бы «стебнуть» щучку. Разве что ручей, который протекает рядом с домом тракториста. Он неширокий – метра два-три. Весь зарос травой и тиной. В некоторых местах его свободно переходят куры. Однако именно на берегу этого ручья Иван стал распутывать удочку.

– Вот тут я и ловлю рыбу, – сказал он. – И заметь – самую разную. Даже щука попадается. Это ж тебе не хухры-мухры, а сам Днепр.

– Как Днепр? – удивился я. – Его русло, вроде, по лесу бежит.

– Ну, может, не сам Днепр, а его приток – точно. И заметь себе – самый первый!

Сколько же у Днепра притоков? И какой самый первый? «От устья Днепра та й до вершины – семьсот речек, еще и четыре», – поется в одной народной песне. После путешествия к истокам Днепра я не сомневаюсь, что притоков у Славутича гораздо больше. Цветок красив лепестками, семья крепка детьми – большую полноводную реку трудно представить без приточной воды. Мы говорим о Днепре, и сразу же возникают в памяти такие названия, как Березина, Сож, Припять, Десна, Ворскла, Самара, Конка, Буг и множество других больших и малых водных протяжений. Если в низовьях приоритет днепровского русла бесспорен, то в верховьях даже при беглом знакомстве с картой вполне закономерным является вопрос о равноценности главного русла и притоков. Есть легенда о Днепре и Десне. Когда-то, мол, это были брат и сестра. Договорились они утром пуститься в путь к морю и легли спать. Десна проспала рассвет, а Днепр, не дождавшись, пока она проснется, побежал вперед. Так и не смогла Десна догнать брата, в конце концов став его притоком.

Варяжский след

Северные путешественники, спускавшиеся вниз по Днепру к морю, куда направлялся и я, должны были точно рассчитывать сроки своего похода. Ведь зимой Днепр покрывался льдом, и судоходство становилось возможным лишь после весеннего половодья. Приходилось преодолевать различные препятствия. В частности, пороги. Наиболее грозные располагались в низовьях Днепра. Неподалеку от города Запорожье в приазовской степи на берегу реки Молочной есть древнее святилище Каменная Могила, состоящее из нагромождения песчаниковых плит. На одной из них выцарапаны руническая надпись и судно с прямым парусом. Директор Запорожского краеведческого музея Георгий Шаповалов не исключает, что надпись и рисунок могли принадлежать викингам.

В конце пути (моего и реки!) еще одна надпись. На острове Березане найден единственный на территории Киевской Руси надгробный «варяжский» памятник, на котором выбит рунический текст, гласящий: «Грани сделал этот холм по Карлу, товарищу своему». Викинги и славяне учились друг у друга искусству воевать, торговать, водить корабли. И умению завершать земной путь и достойно покидать этот солнечный беспокойный мир, по которому несет и несет свои воды Река. Река-дорога и Река-время…

Великая плавня

На лодке по плавневым протокам отправился со мной местный краевед Володя Шовкун, с детства увлеченный казацкой стариной. Он и внешне похож на запорожца. Вечером у дымного – от комаров – костра за пахучей юшкой Володя «угощал» меня рассказами о тайнах «великой плавни».

– Тут что ни протока – то старина, что ни озеро-то – легенда, что ни речка – то клад. И не сомневайся, так оно все и есть. У запорожцев одна из речек называлась Скарбной. Даже не одна такая речка была, а целых три. Почему так? А потому, что в их руслах, когда протоки пересыхали, сечевики ховали свои клады. А потом опять наплывала, поэтому, кстати, и плавни, вода – и все, нет клада, как под замком он, ни зверь, ни лихой человек до него не достанется. А самые главные сокровища на дне Каховского моря остались. Под его водами даже целый город спрятан.

Об этом таинственном городе в Великом Лугу я был понаслышан и от местных жителей, и от рыбаков, и от краеведов, и от археологов. Вот уже четыре десятка лет посреди Каховского водохранилища зеленеет архипелаг. Когда-то это были песчаные холмы, издали привлекавшие внимание путешествующих по Великому Лугу. После затопления плавней они стали островами. Вокруг этих холмов местные жители издавна находили и кремневые наконечники стрел со времен киммерийцев, и черепки от скифской посуды, и греческие амфоры, в которых лугари солили огурцы, и монеты разных веков, и гривны, что использовались рыбаками вместо грузил. Сегодня никто не сомневается, что посредине плавневой «густянки» Великого Луга в древности существовал большой город. Что это было за поселение? Древнегреческий город Серимон? Столица татарских ханов Самыс, в которой было «семьсот мечетей»?

Рыбный дух

В этом тихом городишке, который стоит еще на реке, но уже и на море, я очутился волею дорожной судьбы. Когда-то тут располагалась греческая колония Алектор. Потом возникла турецкая крепость Узу-кале («длинная крепость»). После ХVII столетия крепость была достроена и названа Ачи-кале («крепость возле выхода в открытое море»). И греки, и турки, и, конечно же, местные жители издавна кормились здесь рыбой. Как речной из Днепро-Бугского лимана, так и черноморской. В этом очаковцам повезло. Во всяком случае другого такого города в Украине нет. Конечно, на двух водах – это не на двух свадьбах, и все же рыбный морской и речной дух ощущается на очаковских улочках даже вдали от берега.

На берегу я познакомился с бабой Галей Шакулой. Она только что вернулась с рыбной ловли. За целый день ей удалось добыть торбочку бычков – килограмма два. «Хватит нам с дедом и на юшку, и на коклетки», – вздыхает она, собирая свою нехитрую рыбацкую снасть. Разогнулась, постояла, посмотрела вдаль на отполированную солнцем теплую гладь лимана, где только что рыбачила, и сказала: «Если здоровля будет, выйду и завтра». Я помог бабе Гале вытащить на берег лодку, и старая рыбачка медленно, с остановками побрела в гору.