Детское мыло диктанта

Каждый раз, когда я теперь захожу в ванную комнату и смотрю на край раковины у стены, меня охватывает сожаление. Когда в октябре я болел коронавирусом и еще не знал об этом, я вызвал врача по рабочей страховке. «Вы будете мыть руки?» – спросил его я. «Да», – ответил он и прошел с чистым полотенцем, которое я ему дал, в ванную. Потом вышел и странно на меня посмотрел.

Когда мы уже расстались, я тоже зашел в ванную и похолодел: у меня на раковине, ближе к задней стенке, лежало мыло дизайнерской работы. Темно-красного цвета, с изящной вмонтированной в глянцевое тельце тканевой сеточкой. Я совсем забыл, что за пять дней моей болезни, когда я не убирал в ванной комнате, да и вообще в квартире, оно размякло, разбухло, растеклось, спустилось красными подтеками, намокло сеточкой, которая теперь напоминала панцирь, плавающий в гуще умершего и давно разложившегося маленького доисторического животного. Что обо мне подумал врач, я даже не хотел представлять.

Подвело меня душистое мыло авторской работы. Все там будем: сперва полупрозрачный благоухающий кусок дизайнерского мыла, потом грязный подтек, похожий на разбухшую слизь и ржавчину из фильма «Чужой».

Да здравствует мыло душистое,
И полотенце пушистое!..

В этот раз в роли гадкого, неумытого, грязного поросенка из стихотворения Чуковского выступил я.
Но одно меня утешает: купился на все эти новшества (обычное туалетное или детское мыло так бы не потекло) не только я. Николай Корнейчуков (а именно так звали на самом деле, как мы все помним, Корнея Ивановича Чуковского) тоже однажды попался на удочку технического прогресса, правда, настоящего – мальчишеского, а не этого парфюмерно-девичьего, как я.

Однажды маленький Коля Корнейчуков изобрел если не телефон, то маленькую машинку для азбуки Морзе. И не для того чтобы ему звонил слон, а для того чтобы обмануть учителя.

Дело в том, что в своем классе будущий классик детской литературы считался чемпионом диктовки. Так уж случилось, что с семилетнего возраста он писал без единой ошибки самые дремучие фразы, а уж в запятых не ошибался никогда. И вот, чтобы помочь своим нескольким однокашникам (кстати, о Мойдодыре: писал-то будущий Чуковский идеально, зато и измазывался чернилами всеми пятью пальцами, да и писать без клякс не умел), он придумал привязывать к ноге бечевку и передавать незаметно подельникам сигналы точного пунктуационного времени.

«Не забудьте, – говорил один из заговорщиков. – Раз дергается нога – это запятая. Два – восклицательный знак. Три – вопросительный. Четыре – двоеточие. Поняли?»

Они поняли.

Только диктант читал новый учитель. И читал он его слишком быстро.

«Пришлось поработать моей правой ноге! Все время, пока длилась диктовка, я дергал, и дергал, и дергал ногою так, что у меня даже в глазах потемнело. Диктовка была такая (я запомнил ее от слова до слова): «В тот день (дерг!), когда доблестный Игорь (дерг!), ведущий войска из лесов и болот (дерг!), увидел (дерг!), что в поле (дерг!), где стояли враги (дерг!), поднялось зловещее облако пыли (дерг!), он сказал (дерг! дерг! дерг! дерг!): «Как сладко умереть за отчизну!» (дерг! дерг!)».

Телефонные парты дрожали, как в судороге. Зуев и Тимоша, и Муня, и Бугай, и Козельский, и братья Бабенчиковы получали телеграммы бечевы бесперебойно. Только вот беда – почерк у Корнейчукова был детский, медленный, а у всей шайки – быстрый. Да и кляксы тормозили Коленьку.

Поэтому на том конце «провода» злоумышленники ставили знаки черт знает как. Иногда даже разрезая слово пополам.
Благоуханное мыло текста потекло, проклятая тряпочка, вмонтированная в его прозрачный глицериновый живот, вылезла. В общем, всем был поставлен «нуль». Маленького будущего Корнея Чуковского после уроков сильно помяли. А ты не жульничай.

…Описать что-то в тексте, значит, избавиться от этого, изжить. Написал про душистое мыло и бесславную гибель его – захожу в ванную комнату: нет больше призрака грязного прошлого. Все сияет белизной. Ни одной кляксы. На сияющей фарфоровой белизне раковины все знаки препинания (детское мыло, стаканчик для зубной щетки, тюбик зубной пасты) расставлены правильно. Зуев, Тимоша, Бугай и Козельский были бы довольны.

Дмитрий ВОДЕННИКОВ, поэт, эссеист