На чтение: ≈ 13 мин.Доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН Дмитрий ГРОМОВ стал широко известен в прошлом году после издания книги «АУЕ. Криминализация молодежи и моральная паника», которая вышла в издательстве «Новое литературное обозрение». Новый взгляд на внутренний мир молодежи, развенчание целого ряда культурологических мифов сделали Дмитрия Громова главным спикером по всем молодежным вопросам. В своих соцсетях он даже придумал себе шутливое прозвище «дед-молодежевед». Наша беседа была вдохновлена выходом сериала Жоры Крыжовникова «Слово пацана», посвященного подростковым группировкам Казани конца 1980‑х, с Иваном Янковским в главной роли. Невероятная убедительность персонажей и бытовая точность первых серий принесли сериалу статус одного из главных событий уходящего года.
– Дмитрий Вячеславович, вы известны изучением феномена моральной паники – общественной истерии по поводу какого-либо явления. Яркой иллюстрацией моральной паники в 2023 году стало всеобщее внимание к субкультуре ЧВК «Редан», которая активизировалась в феврале этого года. В чем суть этого явления, на несколько дней взволновавшего всю страну?
– Это удивительное явление в том смысле, что внимание к нему родилось абсолютно на пустом месте. Была компания молодежи, занимавшаяся продажей фирменной одежды определенного бренда. Их сообщество росло постепенно, но потом получило мощную рекламу: в Интернете появилось видео, на котором они в московском ТЦ «Авиапарк» дерутся пять на пять с какими-то пацанами. Это видео произвело пугающее впечатление на пользователей Интернета и вызвало настоящий страх, потому что название «ЧВК» у многих ассоциировалось с чем-то опасным для общества. (К частным военным компаниям они не имеют никакого отношения, аббревиатура выбрана для пафоса. – Прим. ред.) Тему опасности этой субкультуры стали активно раскручивать, были мощные вспышки активности во многих городах России и ближнего зарубежья. У неформальной молодежи, всегда отличавшейся субтильностью и далеко не боевым видом, появилась возможность объединиться вокруг этого события, которое они воспринимали как успешный выпад неформалов против «гопников». Сами так называемые гопники тоже были испуганы активностью неформалов и нападали на них толпами на улицах разных городов.
– Какую роль в обсуждении ЧВК «Редан» сыграли СМИ?
– К событию был колоссальный интерес со стороны журналистов, я это почувствовал по себе. Центральное телевидение, кстати, практически не отразило этого явления. Я видел только один сюжет, ЧВК «Редан» рассматривалось в нем в контексте опасности «цветных революций». У меня есть предположение, что причиной вспышки внимания к ЧВК «Редан» стало сделанное в эти дни заявление руководства страны о борьбе с молодежным экстремизмом, поэтому внимание было искусственно сфокусировано на этом субкультурном явлении. Сейчас понятно, что нет никакого ЧВК «Редан», а есть обыкновенный бизнес-проект по продаже одежды.
– В этом году были еще примеры моральной паники, кроме ЧВК «Редан»?
– В мае на Никольской улице в Москве произошел конфликт между представителями организации «Национально-освободительное движение» и молодыми танцорами направления k-pop. Сторонники движения после этого стали критиковать k-pop, называя его признаком разложения молодежи. Таким образом, k-pop на некоторое время попал в новости, а его обсуждение носило признаки моральной паники. Еще могу назвать летние лесные пожары в Сибири, в которых обвиняли поджигателей из Украины.
– Вы очень высоко оцениваете роман Шамиля Идиатуллина «Город Брежнев» о жизни советского подростка в 1983 году. Как можно определить значение этой книги?
– В этой книге не описывается жизнь группировок, главный герой в них не попадает. Это очень точный роман о последних годах советской власти на примере жизни в городе Набережные Челны. «Город Брежнев» можно назвать социальным триллером, потому что в каждой главе присутствует опасность. Такой прием подчеркивает, что вся страна находится в непрерывном ощущении тревожных перемен. Читатель постоянно ожидает какой-то гибели или разрушения. Роман очень этнографичен, потому что написан человеком, который видел это время сам или же расспрашивал о нем старших.
– Сериал «Слово пацана» созвучен содержанию этой книги?
– Сейчас снимается экранизация «Города Брежнева», и вот ее наверняка будут сравнивать со «Словом пацана». Сериал появился не из-за каких-то особых социальных причин, а в силу того что вышла очень хорошая документальная книга Роберта Гараева «Слово пацана», построенная на многочисленных интервью с очевидцами криминальных событий в Татарстане. Гараев хорошо разобрался в жизни молодежных группировок Татарстана и хорошо об этом написал. Пока вышли только первые части сериала, но по трейлеру можно предположить, что «Слово пацана» построено по схеме, типичной для криминального кино: молодого парнишку берут в группировку, поначалу все хорошо, он растет внутри группировки, а затем начинается трагедия. По такой схеме построены, например, «Славные парни» Мартина Скорсезе и российский телесериал «Бригада».
– Вы родились и выросли в подмосковном городе Люберцы, ставшем местом зарождения люберов, одной из самых известных молодежных группировок страны за всю ее историю. В первой сцене фильма Павла Лунгина «Луна-парк» молодой любер с голым торсом яростно сжимает банку кока-колы и участвует в драке против неформалов. Вы отмечаете, что этот образ люберов был далек от реальности. Откуда взялся такой миф о люберах?
– Картины раннего Лунгина «Такси-блюз» и «Луна-парк» построены на социальном гротеске и красивой перевернутости в показе того, что происходило тогда в жизни. В Люберцах действительно сформировалось молодежное движение, основанное на спорте. Были популярны силовые виды спорта, культуризм. Много моих знакомых ходило в качалки. В конце 1987 года появились публикации в «Собеседнике» и «Огоньке», которые преподносили Люберцы как глубоко криминальное место. Читатель того времени не был избалован «чернухой», поэтому эти две статьи произвели очень сильное впечатление и «создали» движение люберов как массовое явление. После появления публикаций любера начали следовать тому, что в них было написано. Например, стали бить неформалов, хотя до этого повышенного внимания к неформалам не было. Действительно, любера регулярно дрались во время поездок в Москву, но цели бить именно неформалов не было. Идейная хулиганская составляющая появилась именно из этих публикаций. Кстати, слово «любера» тоже стало популярным отсюда, раньше себя называли преимущественно люберецкими. Как явление любера просуществовали примерно год. Дальше пришли 1990-е, а с ними новые формы досуга и криминала.
– Насколько реальны наши представления о 1990-х годах?
– Это была плохая эпоха с большим количеством криминала. Однако уличная молодежь и бандитские формирования представляли разные слои общества, которые не были связаны напрямую. Разделение профессиональной преступности и уличных группировок отмечают исследователи и в других странах. «Пехоту» бандформирований в 1990-е составляли бывшие спортсмены, взрослые молодые мужчины, отслужившие в армии. В бандах были свои структуры, предполагающие криминальный заработок. Например, часто банда включала «первичные ячейки», состоящие из двух человек, назову их условно «разговорчивый и громила». Один, с хорошо подвешенным языком, убеждал предпринимателя «делиться», другой занимался устрашением и, если нужно, применял силу. Такая пара получала в пользование автомобиль, мобильный телефон (тогда они еще были редкостью) и список коммерсантов, с которых они должны были собирать деньги. В девяностые годы общее состояние неустроенности общества стало стимулом и к появлению «взрослого» силового предпринимательства, и к росту молодежной уличной преступности.
– А можно ли говорить о казанском феномене группировок?
– В Среднем Поволжье группировки отличались от других уличных компаний, существовавших по стране. В них была дисциплина, система ответственности и наказаний. В эти группировки попадали примерно 15% мальчиков, а выйти из них было непросто. Структурно группировки были разбиты по возрастам, объединявшим ровесников, в группировку входило несколько таких возрастов, младшим могло быть лет по шестнадцать, старшим – более тридцати. Самый младший, взрослея, формировал себе смену, за счет этого происходило воспроизводство структуры группировки. Участники посещали уличные сборы, которые нельзя было пропускать, в период расцвета группировок сборы происходили чуть ли не ежедневно и длились по два часа. За проступки наказывали, причем иногда очень жестко – провинившихся могли избить, могли устроить им бойкот. Этот порядок отношений выглядел как самая настоящая система обычного права.
– Что государство должно понимать, когда начинаются разговоры о молодежном экстремизме и молодежной преступности?
– Во-первых, нужно понимать, что за этими разговорами стоят судьбы конкретных молодых людей. Во-вторых, я считаю, что нужно остановиться в принятии новых запретительных законов. В нашем законодательстве уже давно прописаны основные формы правонарушений, и их достаточно для решения правоохранительных задач. Есть статьи по хулиганству, воровству, разбою, оскорблениям и прочим деяниям, однозначно являющимся преступлениями. Их достаточно, новых репрессивных норм не нужно. Новые законодательные ограничения ведут к опасности злоупотребления этими законами на местах, а это означает, что в жернова закона могут попасть люди, которые не являются преступниками.
Михаил МОРОЗОВ, ведущий специалист Министерства образования и науки Калужской области
Выбор читателей
Комментарии