Да здравствует легкомыслие! Рустам ИБРАГИМБЕКОВ

Наш сегодняшний гость – знаменитый кинодраматург, президент Конфедерации союзов кинематографистов стран СНГ и Балтии Рустам ИБРАГИМБЕКОВ.

– Рустам, вы связаны с кино больше трех десятков лет, но пришли в него уже с известным жизненным опытом. Каким тогда был ваш опыт зрителя?

– Как и каждый нормальный человек, я прошел несколько этапов отношений с кино. Естественно, я любил его с детства, но сейчас вспоминаю, какое впечатление произвели на меня фильмы Трюффо. Я был студентом третьего или четвертого курса, и среди моих однокурсников было несколько ребят, которые, если так можно выразиться, любили кино профессионально, все про него знали. Вместе мы ходили заниматься в публичную библиотеку, где заодно и прочитывали от корки до корки журнал «Искусство кино». От одного из однокурсников я узнал, что в первой копии фильма «Броненосец «Потемкин» Эйзенштейн лично раскрашивал на пленке флаг красным, от другого еще что-то, но так сложилось, что никто из них так и не стал кинематографистом, а я в кино все же пришел.

Не меньше, чем кино, я любил и книги, был достаточно начитанным. У нас дома вообще был культ книги. Если отец бывал дома, он всегда читал. Мой старший брат отличался дерзостью и уже лет в 14 начал писать пиратские романы, а потом стал замечательным прозаиком. Я же перед словом написанным испытывал робость. Возможно, никогда бы и не решился сесть к письменному столу, но однажды, уже заканчивая индустриальный институт, написал свой первый рассказ, послал его в журнал «Юность», был даже похвален, но, по всей вероятности, он для них был все же не слишком хорош. Случайно этот рассказ увидел брат, отдал его в молодежную газету.

– Вы с братом выбрали в конечном счете одно дело. Это не стало поводом для некоего соревнования? Ремесло все же творческое…

– О себе скажу, что ревности никакой никогда не испытывал, а у него, вероятно, существовала, все же был старшим. Но он это всегда тщательно скрывал, и на протяжении всей жизни со мной его помощь и покровительство. Сначала брат защищал меня от всякого рода уличных конфликтов, а потом и первый рассказ отдал в газету, и помог с поступлением на сценарные курсы. Поступал я туда совершенно неожиданно для себя, уже ведь учился в Москве в аспирантуре. Написал рассказ, написал сценарий, и меня, как ни странно, приняли, так что я еще достаточно долго жил двойной жизнью.

– Если бы вам пришлось делать выбор в пользу кино не в то замечательное время конца 60-х, а сейчас, как бы вы поступили?

– Не знаю, как бы относился к кино сегодня. Это ведь с высот того, что сегодня о нем знаю, что в нем прожил, понимаю, как оно опустилось. Вот мой сын на моих глазах тоже стал кинематографистом и не испытывает никаких комплексов, не ощущает, что кино сейчас не то, оно ему нравится. И я начинаю думать, что то аттракционное, допинговое кино, которое внедрили в наше сознание Лукас и Спилберг, кино, к сожалению, схожее с наркотическим воздействием, будет помехой, чтобы смотреть нормальное, нынешним людям. Я же вступал в гениальное кино 60-х, и у нас была к тому же «оттепель». Конечно же, мне повезло, хотя я очень любил и «Смелых людей», и «Кубанских казаков», и «Молодую гвардию», и то, что называлось тогда трофейными картинами, – «Серенаду Солнечной долины», и «Петера», и «Сестру его дворецкого», и «Мост Ватерлоо», и так далее и так далее. А какие французские были картины!

– Слушаю вас и думаю: наверняка за свою жизнь вы уже насмотрелись кино, но продолжаете и продолжаете смотреть.

– Знаете, боюсь что-то упустить. Вот вам хочется есть, и вы предвкушаете, как сядете за стол, и блюдо будет необычным, хотя для меня смотреть кино так же естественно, как дышать.

– По правде говоря, очень трудно представить, что сценарии «Белого солнца пустыни», «Храни меня, мой талисман» или «Сибирского цирюльника» написал один и тот же человек – такой разный покрой, характер.

– Я думаю, это связано с разнообразием самой жизни, а в ней все требует подхода. Другое дело, что мне не нравится заниматься тем, что не связано с моей жизнью. Тогда мне приходится формировать некую реальность, набирать факты, и только когда возникает ощущение полноты знания, позволяю себе из всего этого делать что-то художественное. А художественное, как мне кажется, – это отбор тонкого или грубого, что нас окружает, это сгущение того, что растворено вокруг тебя, в некие образы, которые в тебе резонируют. Я вообще отношусь к той категории людей, для которых внешнее раздражение очень важно. Есть люди, которые формируют замысел внутри, а дальше остается только его реализовать, это как глыба мрамора, от которой отсекается лишнее, чтобы получилась скульптура. Я же, наоборот, как человек, который бродит по лесу и вдруг натыкается на корягу, которая вызывает ощущение чего-то, что уже начала делать природа, но не завершила. Так что во всех смыслах я стараюсь доделать то, что уже начала делать жизнь. Может, потому так люблю кино художественное на стыке с документальным, где, наталкиваясь на какой-то характер, отношения, факт, сразу вижу человека в определенный период его жизни, представлений, ощущений. Когда это цепляет меня, откликается, во мне начинается то, что мы еще в школе на физике изучали про совпадение амплитуд, совпадение частоты внешних и внутренних колебаний. Такое совпадение обязательно должно произойти, чтобы заставить меня преодолеть лень и побудить к рассказу.

– Рустам, ваша фильмография включает несколько десятков картин, по-моему, 40, не меньше…

– Может, даже больше…

– И неужели каждый сценарий вы делали на пределе чувств, на разрыв аорты, делали, как последний?

– Ни один так не делал. Ведь дома у меня лежат еще с десяток нереализованных сценариев, лежат много лет, я часто пишу для себя. Потому «Утомленные солнцем», «Сибирский цирюльник», «Кочевник» я отношу к работам заказным. Вне всякого сомнения, тема должна во мне резонировать, но тем не менее по собственной инициативе я бы этого не стал писать. Тут я – профессиональный человек, мастеровой, и горжусь этим. Искусство – это чудо, и тут нельзя надеяться на воплощение намерений. Боксер, собираясь выиграть нокаутом, никогда этого не добьется, чудо может произойти только тогда, когда работаешь спокойно, нормально, профессионально. Если вы приходите совершать чудо, то из этого ничего не выходит. Другое дело, что нельзя делать того, что тебе заведомо неинтересно, что противоречит твоему мировоззрению. Только удовольствие, а получится или нет – это, как пасьянс, сойдется или не сойдется. Каждый раз рискуешь, каждый раз с нуля. А самое ужасное, что такая вещь, как опыт, была в цене, допустим, в начале ХХ века, потом время начало двигаться так быстро, средства выражения менялись с такой скоростью, что опыт начинает играть с тобой злую шутку. Ведь темп меняется, мы меняемся, а опираясь на личный опыт, цепляясь за него, человек часто отстает от времени.

Чувство времени сейчас вышло на первый план. Отражая в себе время, вы приобретаете способность быть современным. Но это связано с отказом от определенного опыта, и вот умение найти гармонию между знанием, опытом и новизной – очень важное качество. Как раз поиск гармонии между противоположностями и есть мудрость жизни. Когда художник чересчур умен и лишен наивности – это тоже не самое лучшее. Не надо пытаться постоянно преодолевать какой-то порог. Скажем, еда – замечательная это вещь, но когда пытаешься что-то довести до абсолюта, то получаешь совершенно противоположный результат. Огонь становится пожаром, чрезмерная любовь может кончиться пресыщением. Трагедия нашей цивилизации заключается в том, что человек утратил гармонию, созерцательность, способность не действовать.

Все думаю: как замечательно, что мы поверхностны, потому что при чрезвычайной глубине человек застревал бы уже на первом предмете, пытаясь проникнуть в его суть. Только поверхностность и легкомыслие дают нам возможность двигаться дальше. Для меня очень важно время от времени заставить себя оторваться от работы. Я ее бросаю и начинаю развлекаться. Горжусь тем, что ни один друг моего детства или приятный для меня человек никогда не слышал от меня, что я занят. Мой сын-сценарист всегда занят, чему я очень удивляюсь. Я же наоборот – всегда свободен, еще никто от меня не слышал, что не могу встретиться. Занятость – мое личное дело, для друзей, товарищей я всегда свободен.

– Вспоминаю разговор с одним замечательным режиссером, которому сказал, что вот однажды вы, Карен Георгиевич, на одном знаменитом съезде кинематографистов свергали генералов кино, а потом сами стали в нем генералом. Вы, Рустам, тоже ведь генерал?

– Кто такой генерал? Человек, который кем-то или чем-то командует. Карен Шахназаров, о котором вы рассказали, действительно киногенерал, возглавляет огромный концерн, доказывая, что это можно делать с умом, талантливо. Потому что человек способный, яркий. Но сам он, будучи человеком ленивым, для занятия должности не предпринимал ничего, его на это толкнули. Однажды его хотели сделать руководителем союза, так он попросту себя оговорил, после чего и не прошел. С другой стороны, мне непонятно, почему генерал в армии – хорошо, а в кино – плохо. Но дело в другом – у него есть возможности и соблазны воплощать свои намерения в жизнь. У меня таких возможностей нет, потому что есть только имя, но нет власти, я не могу что-то предпринимать сам. Человек гордый и независимый, я ни разу в жизни не брал себе труда предложить кому-то свой сценарий, ни одного никогда не посылал ни на какую студию. Когда спрашивают, есть ли что-нибудь, отвечаю, что есть. Или говорят: давай сделаем, я говорю: давай. Я никогда не предлагаю проектов для себя, если инициирую, то для других.

– Вам бы не хотелось сегодня что-нибудь закрыть, потому что иногда смотришь такое, ни в какие ворота…

– Я вообще категорический противник борьбы против чего-то. Бороться надо за. Как только начинаются попытки создавать только правильное, резко снижается вероятность появления чего-то незаурядного. Извлеките из спектра света какой-нибудь цвет, и все нарушится. Искусство предполагает все – и самое негативное, и положительное. Замечательное приходит только в сумме. В этот процесс вообще нельзя вмешиваться. А вот бороться за хорошее, поддерживать талантливых людей, поддерживать справедливость – этим стоит заниматься. А объединяться против кого-то мне неинтересно.