Что все это значит на самом деле?

В нижеследующих кратких комментариях и рассуждениях мы постараемся максимально снять эмоциональный аспект (эмоций по поводу «закона-2» было очень много, смысл в них – нулевой). Попытаемся – в возможно конструктивном гипотетическом залоге – интерпретировать главную суть нового образовательного закона.

Конечно, в нем реализована давно планируемая идеология, причем по многим важнейшим позициям. В частности, это:

а) Четкое разграничение полномочий по уровням государственного управления и соответствующим бюджетной системы (по формуле «кто вводит мандат, тот и платит»).

б) Юридическое упразднение тех мандатов и норм, которые де-факто все равно много лет не исполняются из-за неизменного нефинансирования (вопрос о том, было это из-за невозможности или нежелания, оставим политикам).

в) Приведение в равное состояние (читай – нефинансируемое государством) частных школ и частных вузов.

г) Упразднение некоторых льгот (реальных и/или лишь записанных) для системы образования и ее участников.

Все это, а также ряд иных принятых новелл, уже само по себе есть очень крупное изменение правового поля в образовании. Даже новая, тогда достаточно объемная, редакция образовательного закона 1996 года не может идти ни в какое сравнение с масштабом нынешних перемен. Но тем не менее, по нашему убеждению, даже это не главное.

Главным же вектором – отчасти проявившимся в принимаемой версии закона уже в форме многих конкретных норм, отчасти лишь намеченным на последующую перспективу – является изменение институциональной формы образовательных организаций. Здесь мы будем иметь серьезнейшую институциональную реформу, которая затронет «до основанья» столь привычное нам «образовательное учреждение».

На демократической волне начала 90-х была сделана попытка выделения образования в некую особую приоритетную сферу. Считалось, что тезис о приоритетности образования должен реализоваться в некоем особом режиме жизни («режиме особого благоприятствования») данной отрасли – особом по отношению к общим нормам гражданского, налогового, бюджетного и иного законодательства. Принятые впоследствии, в середине 90-х – начале 2000-х годов, ГК, БК и НК, перечеркнули эти надежды. Закон «Об образовании» стал вступать с ними в сущностные противоречия. Многие искренние сторонники образования (Днепров, Смолин, Мельников, Шишлов, профсоюзы и др.) пытались стоять на том, что в случае законодательных коллизий преимущество имеет специальный закон. Однако было ясно, что эта «линия обороны» не продержится. Из столкновения с ГК, БК и НК Закон «Об образовании» вышел явно проигравшим, и иного, вероятно, быть не могло. Режим особого благоприятствования завершен.

Помимо этого, Законом «Об образовании» была сформирована такая конструкция правового поля в образовательной сфере, когда в основу институционального строения системы (основной ее «ячейкой») было объявлено «образовательное учреждение», причем наделенное большим объемом академических и хозяйственных вольностей (автономия). Тем самым было заложено фундаментальное противоречие между, с одной стороны, системой этих вольностей и, с другой стороны, общей экономико-правовой природой такой формы, как «учреждение», которое есть, как нас учили, по сути, не более чем «придаток», «подразделение» учредителя и по отношению к которому учредитель несет субсидиарную ответственность и обладает «всей полнотой власти».

Нынешний «закон-2» без всякого стеснения вводит образовательные учреждения в весьма жесткие рамки. Учреждения теряют банковские расчетные счета (взамен им оставляются лицевые счета), из их контекста изымается всякое понятие «собственности», упраздняются нормы о наличии самостоятельного баланса учреждения, о договоре между учреждением и его учредителем, о многоучредительстве государственных и муниципальных учреждений, о реинвестировании и т.п.