Читальный зал

Московский писатель, лауреат премии Союза писателей РСФСР Геннадий Семар закончил работу над книгой “Чехов в городе С…”.

“Ошибка” Чехова

К своей очередной московской квартире на Садово-Кудринской улице Чехов относился с симпатией. Эти годы – с 1886 по 1890-й – были запоминающимися страницами его жизни и творчества. Достаточно вспомнить хотя бы 88-й год, когда он был удостоен Пушкинской премии. “О жизни в Кудрине я вспоминаю с особым чувством, и эти воспоминания не бледнеют от времени”, – напишет он потом.

В октябре 89-го порог его дома на Садово-Кудринской переступила учительница русского языка женской гимназии Лидия Стахиевна Мизинова, подруга сестры Антона Павловича Марии – Лика, как ее нарекли в чеховском доме. Вскоре она стала своей, как и Ольга Кундасова, и Сашенька Лесова… Втроем – Лика, Ольга и Мария Павловна – они все свободное время просиживали в Румянцевской библиотеке, делая выписки об острове Сахалин, куда собирался ехать Антон Павлович.

День за днем раскрывались достоинства Лики – “Царевны-Лебедя”, как ее прозвала ученица Чехова, молодая писательница Т.Л.Щепкина-Куперник. Красавица Лика прекрасно пела, играла на рояле, любила театр и мечтала об артистической карьере, была начитанна, весела и умна. Все Чеховы были в нее влюблены.

Одним из важных достоинств квартиры на Садово-Кудринской было то обстоятельство, что она оказалась рядом с Патриаршими прудами, которые в свою очередь были привлекательны как летом, так и зимой. В зимнее время здесь расчищался каток, освещаемый кострами, где можно было и погреться… Зимой с 89-го на 90-й год обитатели “Комода”, как вдогонку за Пушкиным Чехов назвал свое двухэтажное жилье, зачастили на каток. И однажды, вернувшись с катка, Антон Павлович начертал в своей записной книжке: “На катке он гонялся за Л., хотелось догнать и, казалось, что это он хочет догнать жизнь, ту самую, которую уже не вернешь, и не догонишь, и не поймаешь, как не поймаешь своей тени…”

Это был первый признак влюбленности, еще не разделенной и поэтому опустошающей душу, как бы расчищающей место для большой любви. В такой период кажется, что ты одинок и что все прошлое бессмысленно…

На самом деле на катке он догонял Лику, теряя равновесие, обнимал ее, их лица оказывались совсем близко, он различал снежинки-капельки на ее ресницах, смеющиеся, точно дразнящие глаза с искорками от костров… И тогда уже ему казалось, что все это уже было когда-то с ним, только ту звали Наденькой! Она держала его под руку, ее подернутые инеем кудряшки торчали из-под берета. Он звал ее съехать на санках с высокой горы, но она боялась и отказывалась. Наконец решилась, и они понеслись вниз, а он неожиданно для себя вдруг прошептал ей на ухо: “Я люблю вас, Надя!..”

Снова и снова они спускались с горы, и снова и снова на самой крутизне под свист ветра он шептал ей: “Я люблю вас, Надя!..” Было заметно, как она страдает, как в ее глазах застыл вопрос: не ослышалась ли она?!

В этом, 1899 году Чехов готовил свои произведения к изданию первого собрания сочинений для издательства Маркса. Он перечитывал рассказы и повести, которые должны были войти в первые тома издания. И вот в руки попал рассказ “Шуточка”, опубликованный в “Осколках” в 1886 году. Он прочел рассказ и хотел было отложить его в сторону, но снова взял его в руки и подумал, что уж больно прямолинеен конец рассказа: “…позвольте мне жениться…” Он обмакнул стальное перо в чернильницу и написал новый конец рассказа…

“Это было уже давно. Теперь Наденька уже замужем; ее выдали или она сама вышла – это все равно… То, как мы вместе когда-то ходили на каток и как ветер доносил слова “Я вас люблю, Наденька!”, не забыто; для нее теперь это самое счастливое, самое трогательное и прекрасное воспоминание в жизни… А мне теперь, когда я стал старше, уже непонятно, зачем я говорил те слова, для чего шутил…”

Внимательный читатель уже обратил внимание на то, что Чехов ошибся: в начале рассказа “Шуточка” его герои катаются на санках с горы, в конце же рассказа они – на катке!

Ошибка ли это?.. Строго говоря, да. Но у этой ошибки есть серьезное алиби: годы, которые прошли (с 1886 по 1899-й), отложились в его сознании как годы его любви к той реальной “Наденьке”, чей образ возник в далеком 86-м году, а потом воплотился в ту последнюю зиму на Патриарших прудах. Десять лет из тринадцати были отданы “крокодилу, однажды укусившему его сердце”…

Что это было тогда, в 86-м – вещий сон? Ясновидение?