На чтение: ≈ 27 мин.Центры психолого-медико-социального сопровождения (или коррекции) есть во всех округах столицы. Их сейчас около сорока. За точной цифрой не угонишься: число их растет с той же скоростью, с какой увеличивается количество проблемных детей, нуждающихся в скорой помощи специалистов. Хотя детский Центр «Взаимодействие» вовсе не старается афишировать себя, очередь желающих записаться на прием – от двух недель до месяца.
Лишнее доказательство того, что стоящее в рекламе не нуждается, тут срабатывает «устный телефон». Результаты говорят сами за себя: специалисты Центра разработали модель трехуровневой помощи детям в кризисной ситуации. Которая фактически принята в Москве, во всяком случае на нее ориентируются коллеги. На базе Центра проходят совещания управленцев всех рангов. Здесь по большей части готовится руководящий резерв для подобных государственных образовательных учреждений.
Спросите, а надо ли унифицировать подобную деятельность, вводить «среднее арифметическое»? Возможны ли вообще универсальные принципы в работе с детьми – такими разными в своих жизненных тупиках?
Сережа – «Я уже!»
– Ну, смелее, – взяла за ручку пятилетнюю Ксюшу Людмила Анатольевна Скворцова, логопед Центра, и подбадривающе улыбнулась. – Неужели ты не знаешь, что это такое?
– Вертолет, – ответила Ксюша, разглядывая картинку…
– Так не забудьте, приходите в сентябре на обследование к дефектологу, – на прощание напомнила маме Людмила Анатольевна.
Когда за посетителями закрылась дверь, пояснила: «Девочка поздно начала говорить, и если у нее есть какие-то проблемы, их надо успеть решить до школы. Иначе они обязательно вылезут в процессе обучения».
Людмила Анатольевна пришла в Центр из УВК «Детский сад – школа». Шесть лет работы сделали ее специалистом широкого профиля, объединяющего в одном лице и логопеда детского сада, и школы, и поликлиники.
– Вы работаете и со школьниками всех возрастов?
– Да, конечно. А нарушения письма и речи? Очень часто приходят школьники с общим недоразвитием речи. Они не умеют говорить, и, естественно, на письме это очень сильно отражается. Речь идет о так называемой дисорфографии: ребенок делает не только орфографические, но с нашей точки зрения немыслимые, специфические ошибки. Путает, например, «б» – «д», «в» – «д», либо «и» – «у»…
– А вы не подменяете ли тем самым собой учителя?
– Нет, специалист не должен этого делать, потому что тогда учителей нужно переквалифицировать в логопеды, либо наоборот. Хотя по большому счету всем педагогам если не дефектологическое, логопедическое образование, то хотя бы знания из этих различных наук о человеке необходимы. Потому что часть учителей начальной школы просто не понимают, что происходит с учеником. То он скачет, то вертится на уроке, не хочет писать красиво, не может сосредоточиться. Не старается. И невдомек, что у ребенка органические нарушения центральной нервной системы. И прыгает он не потому, что такой «невоспитанный», а потому, что не может высидеть спокойно и десяти минут, у него внутри процессы возбуждения – торможения не работают как положено.
Инертные, гипотоники быстро устают, отключаются от происходящего в классе, «витают в облаках», а «вернувшись», не «влетают» в тему. Отсюда неуспешность в учении.
– Сейчас просто наплыв «тяжелых» десяти-одиннадцатилетних, неусидчивых, гиперактивных, астеничных, очень истощаемых. Хотя все такие дети интеллектуально сохранны, то есть способны осваивать знания, но… Тут много разных «но», за которыми стоит несформированность эмоционально-волевой сферы.
По всей вероятности, виноваты стрессовые ситуации начала 90-х, в которые попадали мамы этих ребятишек. В Центре мама идет «по цепочке»: педагог-психолог, педагог-дефектолог, логопед, нейропсихолог, терапевт, а если нужно, то и психиатр. Уж больно велик нынешний разброс особенностей, проблем, диагнозов. Как же справляется – на своем поле Людмила Анатольевна с такими непохожими, особенными ребятишками, когда классическая логопедия не срабатывает на 100 процентов?
– Ой, здесь столько намешано, – машет рукой. – Приходится изобретать все что угодно. Я строю занятия так, чтобы были обязательно задействованы зрительная память и слуховое внимание. Упражнения самые разные. Скажем, есть набор мелких и крупных картинок. Предлагаю посмотреть на крупную и убираю ее. Среди множества мелких ребенок должен найти «свою». Картинки разбросаны по ковру – гиперактивные очень любят ползать, так что это для нас и физкультминутка, разряжающая напряжение.
Либо описываю рисунок, а ученик ищет на слух. Потом можно соединить и слух, и зрение. Выписываю на доске совершенно искаженный текст – детям нужно сначала найти ошибки, после чего правильный текст исчезает, а деформированный остается. Задача группы – вспомнить и записать в тетрадь верный вариант.
Бывают и проверочные диктанты, и работа над ошибками.
– Работать над какой-то одной ошибкой, взять хоть те же перепутанные «д» и «т», во-первых, скучно, во-вторых, неэффективно – проблема-то у каждого, можно сказать, глобальная. Значит, нужно как-то так «слепить», чтобы и эти буквы зацепило, и все остальное. Еще поговорить, еще посочинять – очень люблю заниматься с детьми сочинительством, причем свободным. Даю какие-нибудь два-три слова, между собой никоим образом не связанных. Они объединяют слова, придумывают рассказы, иллюстрируют их. (Замечу, все работы Людмила Анатольевна собирает в альбом – тут бывает чем «поживиться» психологам. – Е.К.). Выбираем слова, которые нас интересуют, работаем над ошибками снова и снова, с буквами, которые путаются, выходят за рамки.
– Кстати, обратите внимание, – Людмила Анатольевна открывает свой альбом, – у таких детей и почерк специфический – нитевидный, линия дрожащая, как будто старческая рука выводит, буквы съезжают со строчки, элементы не дописываются.
…Десятилетний Сережа пришел на занятия к Людмиле Анатольевне. По дрожанию почерка она поняла, в чем дело.
На первом же «уроке» выполнил он задание – нет – тянет руку: «Я уже!» Ждать других некогда, терпения никакого. Так продолжалось и дальше, он просто всем мешал.
После консультации с психоневрологом и цикла занятий с дефектологом по формированию эмоционально-волевой сферы, где учат контролировать себя, мальчику посоветовали записаться в цирковой кружок, чтобы как-то успокоить, снять гиперактивность.
Сережа изменился буквально через три месяца. Это было видно невооруженным глазом: Людмила Анатольевна пересадила ребенка в младшую группу и очень переживала – ведь эти еще медленнее пишут. Но…Сережу будто подменили: все выполнит, сидит и спокойно ждет товарищей. И, что самое интересное, у него не только пропали специфические ошибки, но стало гораздо меньше орфографических.
Чайная комната, или Сопротивление воспитанию
Центры психолого-медико-социального сопровождения 90-х фактически были авторскими, создавались под представления руководителя и его команды: с кем работать, кому и какую помощь предоставлять, что «наше», что « не наше»…
В свое время встал такой вопрос и перед «Взаимодействием». Так сложилось, что его организаторами стали школьные психологи и ученые из Института развития личности (ныне – ГосНИИ семьи и воспитания). Вот именно они и вышли после долгих исканий на ту самую трехступенчатую модель помощи, отчасти позаимствовав ее у медиков.
«Скажем, «неотложка» по вызову приезжает на место, – рассказывает Игорь Анатольевич Савченко, директор Центра. – Школьный психолог должен быть готов провести диагностику, выявить реальную проблему, действовать в нестандартной, экстремальной ситуации.
– Следующая ступень характеризуется как квалифицированная помощь. За ней временно нетрудоспособный человек обращается в поликлинику. Поддержать проблемного ребенка призвана квалифицированная психологическая служба. Есть разные типы центров, вроде нашего, направленных на всевозможные виды деятельности, но все работают с «нормой». Так, цель, нашей деятельности – протянуть руку тем, кто испытывает затруднения в учебе, в самоопределении, в общении, то есть в каких-то межличностных отношениях.
И наконец, специализированная помощь. В медицине – различные НИИ, узконаправленные клиники. В образовании – центры лечебной педагогики, центры реабилитации и коррекции, работающие с детьми-наркоманами, инвалидами, бомжами.
Деятельность Центра «Взаимодействие», что называется, пришлась ко двору.
«Здешними» разработчиками заинтересовалась администрация Управления образования Южного округа, предоставив им вместо двух двухкомнатных квартир в спальном районе часть этажа здания 166-й вечерней школы. Для приближения услуг к потребителям открыли в различных муниципальных районах еще четыре подразделения. Так что штат у И.Савченко немаленький – 100 человек.
– А мы, – продолжает Игорь Анатольевич, – стали центральным отделением, совмещающим профессиональные и методические функции. Если хотите, базой повышения квалификации не только для четырех наших «цехов», но также и для города.
Из кабинета директора мы в конце концов перемещаемся в смежную комнатку. Здесь по четвергам на клуб психологов собираются студенты, школьные психологи и педагоги и обязательно кто-нибудь из именитых. Здесь были Владимир Леви с сыном и с гитарой, Виктор Слободчиков и Федор Василюк, Адольф Хараш и… всех не перечислить.
За чашкой чая допоздна обсуждаются профессиональные вопросы и трудные случаи, идут жаркие споры.
…Поначалу логика рассуждений Игоря Анатольевича показалась мне жесткой, слишком в духе времени: «Не надо чужие проблемы делать своими, это опасно для здоровья», – внушаем мы сотрудникам, особенно молодым, неопытным.
Резануло ухо и уже слышанное в этих стенах словосочетание «запросы клиентов».
Собеседник – на то он и остается практикующим школьным психологом – как будто прочитал мои мысли.
– В каждой профессии свои особенности, ограничения, правила безопасности. К нам ведь не просто пообщаться приходят, а именно несут боль какую-то свою, серьезные переживания. В отличие от врача психолог не берет на себя обязательства «вытянуть» человека во что бы то ни стало. Иначе сам станешь человеком с проблемой.
Вот сейчас идет поток родителей, преимущественно отцов: «Верните дочь в семью, связалась с парнем из неблагополучной семьи, по-моему, он наркоман». «Помогите найти общий язык с сыном – отбился от рук!»…
Я слышал, в институте педагогических инноваций разрабатывают такую тематику: «сопротивление воспитанию». И верно, уж слишком интенсивно навязывают папы и мамы свои правила: «Я знаю, как лучше». Понятно, все мы хотим, чтобы детям жилось уютнее в этом мире. Но мир настолько стремительно меняется, что подростки-то быстрее взрослых успевают за ним.
– А можно добиться, чтобы тебя понимали?
– Нелегко, но этому можно научиться. В наших силах лишь посодействовать сторонам. Но это их дело найти общий язык друг с другом. Честь и хвала, если они сумеют потрудиться.
– Игорь Анатольевич, в каком, по вашему мнению, направлении развивается психологическая служба?
– Перед нами стоит очень интересная задача: поточнее определиться со своим предметом в образовании, найти собственную нишу. Мы вовсе не стремимся выступать в роли учителей учителей. Но хотели бы большего сотрудничества со школой. А педагоги по-прежнему нас побаиваются: вот придет психолог, соберет компромат, осудит, прославит. Но тут нет никакого взаимного контроля. Я инженер по первому образованию, закончил Бауманский, и мне ближе технические аналогии: кто-то изучает материал, а кто-то с ним работает.
Так вот, педагог не может работать, не учитывая психологию ребенка, а психолог не может дать реальные рекомендации, если не представляет, что происходит. Две стороны медали, мы вынуждены быть в единой связке.
Да на деле так и выходит. Возьмем трагическую ситуацию: потеря близкого человека. У ребенка умерла бабушка, а учитель добрый, эмоционально открытый часто не знает, что с этим делать. Боится лишний раз напомнить, причинить боль и тем самым невольно создает барьер между собой и учеником. Тогда сам к нам придет, жизнь заставит.
…А между тем в педагогической среде продолжаются дискуссии: что есть педагогика как наука, в психологической – что есть педагогика как практика… Если вдуматься, прав директор Центра: эти понятия разъять невозможно.
Ползи, маленький, ползи
…Шестиклассники из 628-й школы склонились над длинным столом: из геометрических фигур собирают вполне «живых» зверушек.
– А я собачку сделала! – радостно сообщает девочка.
– А у меня фигур не хватает, – сокрушается ее соседка.
– Мне-то думалось, ни одной ошибки не будет. С этим заданием справляются дошкольники. Впрочем, педагог-дефектолог Елена Ивановна Рыжикова – совсем не огорошена: к подобному привыкла.
– Сейчас у нас много детей с несформировавшимися пространственными представлениями. А ведь это фундамент для обучения практически всем предметам, от русского языка до математики, включая высшие ее формы – алгебру, геометрию. А все дело в том, что родители слишком рано ставят малыша в ходунки. Он еще не прошел стадию ползания, которая является одним из первых кирпичиков развития пространственных представлений.
Вот беда, опять это родительское невежество.
Не мною и не сегодня сказано, что именно педагог-дефектолог, в силу специального образования знакомый как с клинической, так и с педагогической формами и методами диагностики и коррекции, – координатор и интегратор педагогических, медицинских и психологических данных о ребенке.
Марина Семеновна Староверова – педагог-дефектолог, успела поработать в школе, получить психологическое образование. Самые трудные случаи – ее.
– Контингент проблемных детей ежегодно увеличивается не только количественно, но и качественно. Сегодня к нам идут ребятишки со сложными нарушениями, с комплексными дефектами. С тем, что еще лет пять назад встречалось достаточно редко. Процентов сорок – с задержкой психического развития того или иного генеза. Почему? Трудно выделить какой-то один фактор, здесь сочетание нескольких. Многие предрасположены к тяжелым соматическим заболеваниям, у многих – ЗПР социогенного происхождения. Система коррекционного обучения у нас, увы, практически не развита. На Москву всего две школы подобного типа.
В коррекционных же классах, по ее мнению, ученикам не могут оказать должной помощи. Хорошее начинание в том виде, в котором оно задумывалось, осталось, однако, на бумаге. В школе нет ни логопеда, ни дефектолога, нет педагога со специальным образованием. Туда посылают обычного учителя, который не знает методов, способов и приемов для работы с такими ребятами. А отличие коррекционного класса от «простого» только в том, что ученикам на каждую тему предлагают меньший объем материалов в более мелких порциях и медленном темпе. Реальность такова, что только в центрах, подобных «Взаимодействию», ребенок может получить какую-то поддержку. Хотя почему только ребенок?
– Родители, – говорит она, – наша особая забота. Они не просто приводят к нам малыша и отдыхают два часа в коридоре, чтобы потом получить домашнее задание. Как мама или папа смогут помочь заочно?! У нас они присутствуют на занятиях, смотрят, что специалисты делают, как, учатся взаимодействию с ребенком. Очень условно происходящее можно назвать тренингом – это обучающие занятия с участием взрослых.
Помимо индивидуальных есть и групповые, куда приходят дети с более легкими нарушениями, в основном с несформированностью психических функций. Тут вначале работают одни малыши: родители частенько мешали, привыкли, что их ребенок не может, не умеет, что он бестолковый. Постепенно, пошагово, плавно и аккуратно включаются взрослые. Самый интересный этап, – улыбается Марина Семеновна, – когда те и другие пытаются выполнить одинаковое задание. Поскольку ребенок уже прошел определенный цикл «уроков», иногда бывает успешнее мамы или папы. Это поднимает его в глазах родителей, к тому же появляется мотивация к учению. А дальше у нас простраивается целая система взаимодействия. Длительная годичная групповая работа.
Результаты также поэтапно замеряются. Перво-наперво идет индивидуальная диагностика каждого. Прежде всего сформированности психических функций, уровня интеллектуального развития, для того чтобы выявить те болевые точки, на которые предстоит воздействовать. Обязательна диагностика эмоционально-личностной сферы. Потому что у таких детей обычно низкая самооценка, требования, которые к ним предъявляются, не выполняются. Дергают родители, ставит «в пример» учительница, глядя на такое отношение, тычут пальцем одноклассники. Конечно, у такого ученика невысокий уровень притязаний, отсутствует либо значительно снижается учебная мотивация как таковая.
Серьезный, трудоемкий процесс. Целый блок методик, включающий и дефектологические, и нейропсихические.
– Смотрим все, начиная с психических функций низкого порядка, то есть с развития двигательной сферы, состояния крупной и мелкой моторики, кончая мыслительными процессами анализа и синтеза.
Иногда продвижение бывает очень устойчивым.
– Марина Семеновна, общеизвестно, что специалисты-медики нередко ставят всем детям, неуспешным в школе, диагноз ММД – минимальная мозговая дисфункция, что подразумевает подозрение на некую ограниченную причину, точно еще не выявленную наукой… При этом говорят о нарушениях зрительной памяти и слухового внимания и меньше всего о двигательной сфере, которая, очевидно, влияет на задержку тех или иных технических функций, что в свою очередь мешает овладеть конкретными умениями и навыками.
– Это направление сегодня активно изучается. Жаль, что учителя начальной школы мало знакомы с современными проблемами дефектологии. Решать все только путем медицинской коррекции невозможно.
…Помимо общих и специальных методобъединений, консилиумов есть и такая, еще широко не распространенная форма, как психолого-медико-педагогическая комиссия. Когда собирается ряд специалистов-смежников, которые обследуют ребенка вместе, одновременно. И тут же пытаются найти зоны, тормозящие развитие. На месте решают, что делать каждому, чтобы движение пошло по нарастающей, кто сразу включается в работу, на каком этапе подключится коллега. То есть простраивается вся стратегия дальнейших действий. Собираются специалисты раз в неделю: слишком много задачек подбрасывает жизнь.
Одиннадцатилетний Коля полгода занимался в Центре у М.Староверовой. Сложный проблемный мальчик с достаточно высоким уровнем сформированности мыслительных процессов. А вот психические функции не дотягивали до возрастной нормы.
Учительница вроде бы принимала проблему ученика, Марина Семеновна описывала ей психологический статус ребенка, давала конкретные рекомендации, как его поддержать.
Вдруг совершенно неожиданно позиция педагога изменилась, она решила, что Коле место не в массовой школе и даже не в классах КРО, а в школе для детей с речевыми нарушениями. Здесь-то мальчик не только не нашел бы помощи, потерял «начисто» нажитое. Специалисты Центра, встревоженные за судьбу ребенка, вновь собрались всей командой. Сравнив с начальной отметкой вехи его движения вперед, смогли дать более развернутое, аргументированное заключение об особенностях его развития. И вывод: «показана» учеба в общеобразовательной школе.
…Зарплата специалистов Центра такая же, как у школьных психологов, нет особых комфортных условий для труда. А свободных вакансий нет. И на работу просятся и простые люди. Их можно понять. Они заинтересованы в профессиональном сообществе, в профессиональном росте.
– Это наш фирменный стиль, доброжелательность, атмосфера свободного общения, – с улыбкой говорит директор. – Все со всеми ладят, никаких секретов. Отчасти, конечно, есть в этом и свой минус: для многих Центр стал стартовой площадкой в большой бизнес. Но мне почему-то кажется, что выигрывает тот, кто остается.
Верю и вспоминаю известные строки о роскоши человеческого общения. Жаль, что сегодня все меньше желающих жить в ней.
Игорь Анатольевич Савченко – человек непростой
Выбираю улыбку!
Интересный «пасьянс»
Что же выбрать? В кабинете у психолога
Выбор читателей
Комментарии