Черкесские сады, или Плач под лезгинку

Дядя Исак и восемнадцать генералов
«Я конструктор-модельер, – рассказывает Сташ. – Работал закройщиком, руководил швейной экспериментальной лабораторией в Москве. В 1948 году я пошел учеником в швейную мастерскую. Моими учителями были беженцы из Польши: Герман Мойшевич Фраймович, Александр Майорович Крушинский, Белау Борис – еврей из Одессы дядя Боря, дядя Исак…» «Еще, – вспоминает он о своих университетах, – ездил в Ленинград в командировку, а там был конструктор Маргулис (немцы расстреляли его семью, отца и мать) – он разработал по таблице Брадиса систему кроя… Также меня учил Гершман – у него было два сына, уеха­ли в Америку. Я почему рассказываю: я всю жизнь их, моих учителей, помню и благодарю».
Сташу далеко за восемьдесят, а в глазах светится огонек. Про таких говорят: у него искра Божья.
«Прикладным искусством я занялся в 81‑м году, а в 89‑м показал костюм «Тирготао». Это меотянская царица. Она имела связи с греческими колониями в Крыму и вышла замуж за грека. Через год я пошил костюм ее супруга – «Гекатей». Этими вещами я хотел сказать, что у адыгов древние связи. На основе этих костюмов поставили танец.
И вот после того, как я создал два костюма и одно платье, меня пригласила в США адыгейская диаспора – помочь сшить костюмы для национального ансамбля. Я был там три месяца. И мне повезло – в Вашингтоне в Институте Древнего Востока я вместе с костюмами адыгского ансамбля выставил три своих костюма. И около ста преподавателей университета собрались на выставку.
Моим переводчиком был знаете кто? Генерал авиации иорданских военно-воздушных сил Кашоков – потомок участников русско-кавказской войны. А в Иордании я сидел за столом, где сидели 18 потомков-генералов…»
– И реакция людей на мои костюмы, которые что-то выражали, побудила меня продолжить это занятие. Я решил рассказывать с помощью предметов декоративного искусства об адыгейской культуре, адыгах. Как они думают, как понимают мир. Потому что незнание культуры соседей рождает настороженность и страх.
– Враждебность?
– Да, враждебность даже…Человек хочет приехать в Адыгею, а услышит «Северный Кавказ» – ему страшно. Сегодня культура важнее даже экономики. У меня среди друзей армяне, грузины, азербайджанцы, евреи… Значит, можно сближать людей путем культуры. И нужно. Может быть, громко сказано, но я хочу своими работами, через искусство поднимать настроение человека, передавать радость, свет. Таинство даже…

Костюмы на вечную тему
«…Это платье – символ. Женщина руки опустит – обычное платье, синее, поднимет – превращается в дерево, а спиной повернется – черное, плачет», – поясняет Юрий Махмудович Сташ свои удивительные костюмы-творения. «Это предупреждение, – говорит он, – в течение минуты – лекция об экологии…»
– У адыгов отношение к природе какое? Когда человек рубил дерево, он говорил: «Прости меня, я посажу другое». Осенью и весной шел в лес с прививкой, и появлялись знаменитые черкесские сады… Бабушка мне рассказывала: когда дети рвали зеленую траву, им говорили: «Почему ты рвешь бороду своего дедушки?» Когда охотник шел на охоту, нес три стрелы: на летающего, бегающего и плавающего. Если не попадал – все, больше нельзя.
Сташ показывает развешанные по стенам музея вещи.
– Это мужской костюм – «Стахемфак». Я соединил здесь римское и восточное. Во втором тысячелетии до нашей эры территорию от Гагры до Новороссийска населяло племя зихов. Стахемфак был их полководцем и подчинялся Римской империи.
– Вы, когда костюмы делаете, c источниками работаете?
– Да, да… Я не хочу обижать кого-то, раздражать. Хочу, чтобы о моем народе думали по-доброму.
Пирамида «мир Кавказу». Составлена из пирамидок, на них изображены разные сюжеты.
– И скрипичные ключи, видите, сам не знаю, почему увлекаюсь скрипичными ключами, – чтобы музыка звучала…
…А это из нартского эпоса…
«С накидкой – женщина. Родовые знаки, «тамга» – мои, те вот – моей супруги, а эти – моей бабушки… Такая история: враги окружили село, предложили: «Чтобы не проливать лишнюю кровь, пусть встретятся силачи. Если побеждает ваш, мы уходим, а наш – забираем всех женщин и девушек».
Один молодой человек из этого села сильно переживал. А бабуля говорит: «Не переживай, на днях наша невестка доила корову и перебросила ее за рога через забор…»
И пришла худенькая такая, в мужском костюме, и в единоборстве подняла силача и бросила в реку Бахсан. Те подумали – подвох. А она сняла головной убор, волосы рассыпались по плечам, и они увидели молодую женщину. Дали ей коня. И она вернулась на коне, а предводитель со своим вой­ском ушел с миром…»
Можно сказать, что произведения Сташа – оригинальная, через картины-костюмы интерпретация вечной темы войны и мира.
«…Вот карта, так начиналась Великая Отечественная война. Немецкие офицеры на границе Северного Кавказа, на краю, черная земля, силуэты… Символическая дверь в Москву, видите, ручка. Свастику растоптали советские солдаты. А это символ победы – черкеска с крыльями. Я говорю пришедшим с войны: «Спасибо, люди, вернувшие солнце…»

Население и народ
«Это просто «Галактика». А это «Музыка галактики». Какая-то сила, космический дирижер… Я сплетал из тончайших нитей, до пятидесяти ниток от стены к стене, на стулья цеплял. Три с половиной месяца занимался, день и ночь. Галактике не безразлично, что делает человек. Вырубает леса, взрывает, качает нефть, устраивает Чернобыль, и галактика начинает мстить – наводнениями, цунами…»
«…Это женское платье, черкесское, а головной убор хеттов. Жена царя Давида и мать его сына, царя Соломона, Вирсавия была хеттеянкой, так что мы с ней родственники. Французы доказали, что все жители Земли – родственники», – говорит адыг Сташ мне, дальнему потомку царя Давида.
«…Вот теперь мы подошли к платью «Толерантность». Накидка на четырех языках – английском, арабском, адыгейском, русском… Научиться уважать чужую культуру, проявлять любознательность и обогащаться. Россия, мир богаты многообразием…»
Мне припомнился семинар философа Г.П.Щедровицкого, который приводил пример из истории и замечал: завоеванный народ готов принять другую веру, разговаривать на другом языке, но есть нечто, что он и хотел бы поменять, да не может. Это что-то, говорил Щедровицкий, и есть культура.
Художник-костюмер Юрий Сташ добавил, вспомнив великого кукольника Сергея Образцова: «Народ, сохранивший свою культуру, остается народом, а утративший превращается в население…»
Кто мы, сегодняшние?
Кто-то написал: «Юрий Сташ научил свои платья говорить».

Вместо «Кинжала»
«Это тема Паганини. «Зависть» называется. Ему из зависти подменили струны, а он настолько талантлив был – на трех, на двух, на одной сыграл, и никто не заметил.
Не так дрова огонь, пылая, губит,
Как человека зависть злая губит.
Я думаю, тот, кто завидует, он больше страдает.
От чего зависят человеческие поступки? Говорят, такая система… Можно смягчить систему, как Махмуд в школе смягчает. А вы как считаете?»
Панно «Время застоя». Усеченное колесо, движение остановилось.
Перестройка. Советский Союз, мощное было колесо. Спицы-республики выпадают, и знак вопроса: почему это случилось?
«Я был в разных странах – в Сирии, Иордании, Турции, США, Германии, Эстонии… Весь Северный Кавказ объездил. К Юрию Никулину, знаете, подходят, спрашивают: «Куда попугай летит?» «Вот, – говорит Никулин про попугая, – получил приглашение в такую-то страну. Я его сопровождаю». Так и я со своими коллекциями…»
«Этот материал двенадцать лет лежал, пока я придумывал, что из него делать…» Сделал панно «Эмпатия». «Видите, к сердцу ключи подобрать, войти в положение другого человека, и при этом остаться самим собой, вый­ти оттуда…» Вселенная не только вовне, но и внутри тебя.
А вот тема для сегодняшнего буйного состояния общества.
Вместо леса – одни пеньки. «Я пенек не рекламирую, – поясняет Сташ, – а говорю: учитесь, как можно покорять мир не воюя, мирным путем».
Панно из пятисот разных пуговиц. Называется «Симфония пуговиц». «Это было время, когда ничего не было, я же все на пенсию создавал».
Удивительные, говорящие о важном в жизни костюмы Юрия Сташа. Колесо вращается, спицы поочередно касаются земли. Спицы серебряные, а одна золотая. «У адыгов говорят: «Ничего, сынок, дождешься, твоя спица встанет на землю, достигнешь чего хотел». «Будем оптимистичны», – хочет сказать нам Сташ.
Композиция «Тревожное солнце Кавказа». Платье-обелиск. «Каждый раз сообщают миру, что там, на Кавказе. И вот детишки стоят, и я как бы говорю, что все будет нормально…»
Костюм Сташа, посвященный Лермонтову.
…И с грустью тайной и сердечной
Я думал: «Жалкий человек,
Чего он хочет – небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он – зачем?»
«Вот чего хочет «безумный, безумный мир» – видите, оружие и на руках, и на ногах…В Америке мальчик стреляет в школе, у нас каждый день убивают. И вот панно: «Не нужно нам братства из братских могил».
Я думаю: лучше бы вместо «Кинжала», нацеленного на Америку, власть продемонстрировала какое-нибудь из платьев.
Опустим обе половины платья, оно превращается в несущую смерть ракету. Крылья свернуты, вместо города – самолет с бомбами. А развернем крылья – и увидим голубое небо, голубое, несущее мир.
…Земной шар, на нем языки пламени, надписи по-русски, по-арабски, на иврите, по-английски…

Пессимизм – роскошь
для евреев
«Тут костюмерная, – заводит меня Сташ в какой-то уголок, где висят только что сшитые и еще не завершенные платья-картины. Здесь его мастерская. В углу стоит посох к костюму «Мудрец в поисках мира».
Это он сам, по-моему.
«Надо что-то делать положительное, – говорит он, – негатив убивает».
«Я ночью просыпаюсь: что сделать? Я думаю: учить с малолетства творчеству. Культура должна восхищать, изумлять, чтобы у человека негатив уходил из головы».
«Вы поняли, мои учителя были кто?» – сказал в конце нашей встречи Мастер, вспомнив про беженцев, чудом оставшихся в живых евреев из Польши и Одессы, портных и закройщиков, кроивших по таблице Брадиса. «Они научили меня пользоваться идишем, ивритом. Шить…» – сказал он ненароком в рифму со словом «жить». Жить по-человечески. В творчестве. «И сегодня благодаря им я с вами разговариваю, – добавил с улыбкой, – и хвалюсь своими работами…»
Он сидит в маленькой костюмерной, завешанной еще не законченными, в работе, божественными костюмами, и кроит, кроит материю, как…
На столике старая советская швейная машинка.
«Мне порой неудобно, я даже не прячу… Друзья встречают: «Юра, как дела?» Говорю, дальше будет лучше… Не жалуйся на время, ты в нем родился. Голда Меир сказала: «Пессимизм – это роскошь для евреев…»

Тени истории.
Дикари и цивилизации
В мае 1838 года из русского лагеря на реке Сочи адыгам поступило письмо, в котором им предлагалось прекратить сопротивление, присягнуть русскому царю и подчиниться русским законам. На это адыги заявили, что не признают права России на их землю и никогда не подчинятся ее власти.
Но вот что самое интересное: как эти «дикари» (с точки зрения «цивилизаторов») аргументируют свое решение.
«Мы знаем, какая судьба ожидает нас и детей, если вы станете нашими хозяевами, – писали адыги в ответном письме. – Мы не верим ни вашим дарам, ни вашим словам… Мы прекрасно знаем, что вы тираны, мы знаем, как вы заставляете страдать казанских и других татар, наших братьев по вере…»1
В добрые намерения русских, по словам авторов письма, они поверят только тогда, когда Россия снесет свои крепости в Черкесии, а войска уведет за Кубань. «Тогда, – отвечали горцы, – ни один из нас не будет воевать с вами. И мы будем жить добрыми соседями».
В противном случае они собирались до конца защищать свою свободу, и строительство крепости их не пугало, как и вызывающий тон генеральского послания. «Может быть, вы стали горды оттого, что ваши рабы завладели для вас куском земли, которую может покрыть скатерть?» – спрашивали горцы.
Кто же дикари?
Встреча старейшин с генералом-лейтенантом Н.Н.Раевским на реке Шапсуго в июле 1838 года.
«Зачем вы не покоряетесь нашему великому государю, а заставляете нас проливать кровь напрасно? – спросил их генерал. – Знаю, что у вас в горах скрывается англичанин Белл, мутит вас и обнадеживает помощью Англии, но верьте мне, что он вас обманывает, помощи вы ни от кого не получите» (это была правда). И добавил: «Лучше выдайте мне его с руками и ногами и получите за это много серебра от нашего государя, который очень богат».
Такое впечатление, что русские говорят, как татаро-монголы из XIII столетия. Н.И.Лорер, свидетель встречи, приводит ответ адыга-шапсуга: «И тогда горский князь с достоинством отвечал через толмача: «Удивляюсь я словам генерала. Ежели это правда, что царь ваш так богат, то для чего же он завидует нашей бедности и не позволяет нам сеять просо в наших бедных горах? Ваш царь, должно быть, корыстолюбивый царь. Что же касается англичанина Белла, то мы не можем его выдать, потому что он наш друг и гость и много делает нам добра… и нет у вас столько золота и серебра, чтобы совратить нас с пути чести».
«…Я заметил, – заключает Н.И.Лорер, – что Раевскому сделалось как-то неловко и он поторопился кончить этот щекотливый разговор».
Разговор с теми, кого русская власть, образованное общество за людей не считали, не случайно и в XX веке именовали инородцами.
Впрочем, Раевскому, видимо, была присуща если не совесть, то… как заметил 100 лет спустя поэт, «если нету и совести даже – муки совести вроде бы есть».
И разум… Генерал был сторонником присоединения Кавказа к России, но понимал, что сделать это будет гораздо легче, если развивать торговые отношения с горцами. Достижение же цели одними военными методами, писал он в записке властям, «повлечет за собой все бесчисленные и грязные злоупотребления, неразлучные с разбойничьей войной, которую называют частными экспедициями или набегами».
…Другие считали иначе. Один из организаторов карательных экспедиций и набегов, генерал-майор Г.Х.Засс, имел своеобразное хобби – скупал, продавал и коллекционировал головы погибших черкесов. Генерал Филипсон свидетельствовал: «…Через год я встретил генерала Засса в Ставрополе. Он ехал в санях, а другие сани, закрытые полостию, ехали за ним. «Куда это, ваше превосходительство и что вы везете?» – «Еду, земляк, в отпуск и везу Вельяминову в сдачу решенные дела». С этим словом он открыл полость, и я увидел штук пятьдесят голых черепов. Вельяминов отправил их в Академию наук».
Декабрист Лорер в своих «Записках» вспоминал: Засс был убежден в том, что народы Кавказа надо взять страхом и грозой. Филантропия не годится. Вешать беспощадно, грабя и сжигая аулы.
По словам Лорера, «именно в поддержании проповедуемой Зассом идеи страха на нарочно высыпанном кургане у Прочного Окопа при Зассе постоянно на пиках торчали черкесские головы. И бороды их развевались по ветру. Грустно было смотреть на это отвратительное зрелище».
«Раз Засс, – продолжал Лорер, – пригласил к себе мадам Нарышкину, и она согласилась с условием, что неприятельские головы будут сняты. Засс исполнил ее желание. И мы все были у него в гостях. Взойдя как-то в кабинет генерала, я был поражен каким-то нестерпимым отвратительным запахом, а Засс, смеючись, вывел нас из заблуждения, сказав, что люди его, вероятно, поставили под кровать ящик с головами, которые страшно смотрели на нас своими стеклянными глазами. «Зачем они здесь у вас?» – «Я их вывариваю, очищаю и рассылаю по разным анатомическим кабинетам и друзьям моим профессорам в Берлин». Мне показался страшным генерал Засс».
Сценка как будто из других времен, но происходит не в концлагере смерти, а в гостях у русского генерала, не важно, кто он по происхождению.
***
К сожалению, глядя на портреты русских генералов той войны, со звездами, эполетами, читая их служебные записки и рапорты, испытываешь несколько иное впечатление, чем от «героев 1812 года». Наверное, и их мы романтизируем, люди есть люди. Но те защищали Отечество, а эти «герои» были просто захватчиками никогда не принадлежавших России земель, истребителями других, живших своей жизнью народов. Никто не звал их сюда, ни с мечом, ни без него…

И все же «муки совести»…
В 1841 году в рапорте военному министру графу Чернышеву генерал-лейтенант Раевский сообщает: «Я здесь первый и один восстал против пагубных военных действий на Кавказе, и от этого вынужден покинуть край. Наши действия… напоминают бедствия первоначального завоевания Америки испанцами; но я не вижу ни подвигов геройства, ни успехов завоеваний Пицара и Кортеца. Дай бог, чтобы завоевание Кавказа не оставило в русской истории кровавого следа, подобного тому, какой оставили эти завоеватели в истории испанской…»
Увы, завоевание Кавказа оставило след. Такой позорный для русской истории, что пятно легло даже на Пушкина, в это самое время весело и безмятежно писавшего в письмах брату о своей службе и путешествиях по Кавказу, на Айвазовского, чьи живописные картины изображали – что уж там скрывать, с воодушевлением изображали – «героическую высадку» русских у рек Шахе и Субаши 3 мая 1839 года.
В десантных операциях Черноморского флота и строительстве укреплений принимали участие и те, кто восставал против тирании, чьи имена связываются в нашем представлении с благородными намерениями и любовью к Отечеству, – декабристы. Одни попадали в Кавказский корпус по приговору суда, другие после отбывания каторги и ссылки в Сибири. Многие были убеждены, что несут на Кавказ «образование», «цивилизацию», не упуская и случая «отличиться в деле». Были и те, кто понимал, что «огонь и меч не принесут пользы». «Да и кто дал нам право, – писал декабрист Лорер, – таким образом вносить образование к людям, которые довольствуются своею свободою и собственностью?»
Я не судья ни тем ни другим. Мне говорят: «надо их понять», «они были на службе», «присягали государю»… Да, я понимаю. Но это не помешало генералу Раевскому или адмиралу Серебрякову (К.М.Арцатагорцян) осознать преступления, весь ужас истребительной войны – в отличие от других русских генералов…
В любой ситуации один человек ведет себя так, а другой по-другому.