Человек в истории и история в человеке. Послесловие к статьям о литературе Великой Отечественной войны на занятиях с одиннадцатиклассниками

​Окончание. Начало в №18.

Последние два года учебы в педагогическом институте я работал в лекторской группе Московского обкома комсомола (только не спрашивайте меня, что я говорил на этих лекциях; я был правоверный советский человек и комсомолец). Я много ездил по Московской области, был в колхозах, на предприятиях, на шахте, в ремесленных училищах, школах, один раз даже в тюрьме. Реальная жизнь обожгла меня, хотя сам я жил трудно, бедно. Но то, что я увидел, потрясало.Прошло вот уже более шестидесяти лет, а ясно вижу общежитие в городе Электростали. Комната чуть больше железнодорожного купе. Две кровати, столик у окна между ними. Шкафы заменяют гвозди в стенах, на которых висят какие-то вещи. На одной кровати женщина на сносях, на другой такая же семейная пара.Но забуду ли я когда-нибудь дом инвалидов Великой Отечественной войны для больных костным туберкулезом? Большой зал – и сплошь корсеты, костыли, корсеты. А в палатах те, кто навечно прикован к постели.Было однажды и такое. Как было договорено, меня на станции ждала подвода. Кучер погонял лошадь, а мы, я и девушка лет восемнадцати, секретарь комсомольской организации колхоза, сидели, свесив ноги с телеги. И вдруг она меня обняла, прижалась ко мне и зашептала на ухо: «Можно я к тебе прижмусь грудью?» После окончания войны прошло уже шесть лет, но допускаю, что девушка эта в первый раз в жизни сидела рядом с молодым человеком. Рассказывая иногда своим нынешним ученикам об увиденном, я про этот случай никогда не говорил. Понимал, что это трагедия, и боялся смешков. Но как-то недавно, не подумав, рассказал. Класс дружно спросил: «А что было дальше?» Вам я могу сказать, что было дальше. На ночь она мне постелила в одной комнате с собой. Между нашими кроватями было метра три-четыре. Я долго не мог заснуть. Но ни я, ни она эти четыре метра так и не преодолели. И это тоже, если использовать рассуждения Льва Толстого в «Войне и мире», то бесконечно малое, без интегрирования которого невозможно постигнуть законы истории.Я тогда, скорее всего, не понимал, что все мною увиденное и пережитое и было прикосновением к Истории. И без ощущения этого единства своей судьбы с судьбой страны и своего народа не было бы меня такого, каким я стал. К этой причастности я всегда стремился привести своих учеников. «Глаголом жги сердца людей» – это пророку. «И виждь, и внемли» – это и пророку, и слушающим его. В этом «и виждь, и внемли» ключ к постижению литературы и к постижению себя и жизни, в которой мы живем.*   *   *Взял в библиотеке номер журнала «Родина», №12, 2015 год: знал, что в нем будут опубликованы письма Константина Симонова к руководителям СССР. Журнал назвал эти письма отчаянными.В 1966-1968 годы цензура не пропускала дневники Симонова 1941 года. Набранный текст в номере «Нового мира», был рассыпан. Книга «Десять дней войны» вышла через двадцать лет после описываемых здесь событий и через десять лет после смерти автора.Когда Симонов спросил руководителя цензуры П.К.Романова, почему он сначала разрешил публикацию дневника, а потом изменил свое решение, тот ответил, что он сделал свои выводы из совещания-семинара идеологических работников. Как раз в это самое время, в ноябре 1966 года, как заведующий кабинетом русского языка и литературы и член партбюро Московского городского института усовершенствования учителей я был на трехдневном совещании идеологического актива московской парторганизации. Перечитывая сейчас свои записи, я с особой силой понял драму и трагедию Симонова. Можете судить только по двум цитатам.С.Павлов, секретарь ЦК ВЛКСМ: «Пусть положительный герой что угодно танцует. Но пусть он будет Павел Корчагин. Два года мы боролись, чтобы не выпустили фильм Хуциева, но все равно в нем все осталось без изменения. И вот мы проводим анкету среди московских школьников. Спрашиваем, кто их любимый герой. А они отвечают: «Граф Монте-Кристо». (О Павле Корчагине в контексте современной школы можно прочитать в моей статье «Есть ли смысл в сочинениях о смысле жизни» в журнале «Литература в школе», №3, 2015 год.)В.Семичастный, председатель КГБ: «Писатели добивались того, чтобы мы издали Кафку. Издали. И вот мы недавно взяли одного злобствующего юнца, а он нам говорит: «Мне очень нравится Кафка». Пусть Быков, написавший «Мертвым не больно», пойдет к участникам войны. Вот долго добивались, чтобы выпустили фильм про Айболита. Мы знаем, какого Бармалея они имели в виду».Симонов попал, как говорится, под раздачу.29 октября 1966 года Симонов пишет большое письмо Л.И.Брежневу и просит его принять:«Я никогда не считал и никогда не писал, что Сталин «руководил войной по глобусу». Я никогда не забывал и писал о том, как Сталин 7 ноября 1941 года был на Красной площади и как много это значило для обороны Москвы.Я наотрез отказался внести какие бы то ни было поправки в свою книгу «Живые и мертвые», когда после XXII съезда некоторые прыткие издательские работники вручили мне эту книгу, заложив в ней на предмет «дополнительного обдумывания» все места, где шла речь о Сталине.Но наряду со всем этим я, работая над своими книгами о войне, не забываю и никогда не забуду об ответственности Сталина за 1937-1938 годы и за ту обстановку, в которой мы встретили войну. Я писал в своей книге «Живые и мертвые», что Сталин человек великий и страшный, и остаюсь при этом убеждении теперь».Все тщетно. И 11 января 1968 года Симонов скажет тому же адресату: «Мне с каждым днем все тяжелее жить и работать».Для всех, а для школы особенно, важно, что и как мы видим в прошлом, в Великой Отечественной войне в том числе. Об этом моя статья, которая напечатана в 12-м номере журнала «Знамя» за 2015 год. Она о писателе-фронтовике Викторе Некрасове, авторе одной из лучших книг о той войне – повести «В окопах Сталинграда». Об этом ЧТО и КАК и цикл моих статей в «Учительской газете».В  2015 году мы отметили 70-летие Победы и столетие Константина Симонова.В 2016 году – 75 лет с того дня, о котором так точно сказал Константин Симонов:Тот самый длинный день в годуС его безоблачной погодойНам выдал общую бедуНа всех на все четыре года.Она такой вдавила следИ стольких наземь положила,Что двадцать лет и тридцать летЖивым не верится, что живы.И 75 лет песне А.А.Александрова на слова В.И.Лебедева-Кумача «Священная война». Только сейчас, сверяя все даты, я узнал, что, впервые исполненная в июне песня потом широко не исполнялась. И только с 15 октября 1941 года она стала каждодневной песней войны: каждый день после удара кремлевских курантов она звучала по радио. Но чем вызвано ее почти четырехмесячное молчание? Песня эта противостояла тому, что говорили о войне перед войной: малой кровью, быстро и на территории врага. Ведь перед войной война рисовалась бравурно и легко. «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведет», вот тогда:Полетит самолет, застрочит пулемет,Загрохочут суровые танки,И линкоры пойдут, и пехота пойдет,И помчатся лихие тачанки.В начале 1939 года вышел роман Н.Шпанова «Первый удар». Я мальчишкой его тогда прочел. Он повествует о том, как Германия напала на Советский Союз и за четыре дня была разгромлена, прежде всего авиацией нашей. Я обнаружил этот роман в Интернете. Сейчас я хорошо понимаю, почему 22 июня 1941 года два дурака, один из которых пишет эту статью, узнав в поезде, который вез их в Анапу на Черное море вместе с мамой одного из них и тетей другого, в 5 часов вечера, что началась война, когда многие пассажиры на первом же полустанке сбрасывали свои вещи, радостно кричали: «Ура! Война! Едем дальше». Но если бы дело было в неразумных мальчишках, только что окончивших начальную школу!Вот что говорил Алексей Сурков на открытом партийном собрании писателей 23 мая 1942 года:«До войны мы часто дезориентировали читателей насчет подлинного характера будущих испытаний. Мы «облегченно» изображали войну. Война в нашей поэзии выглядела как парад на Красной площади. По чисто подметенной брусчатке рубит шаг пехота, идут танки и артиллерия всех калибров. Идут люди, веселые, сытые. Звучит непрекращающееся «ура». Я не хочу никого обвинить, но лозунги «и в воде мы не утонем, и в огне мы не сгорим», «кипучая, могучая, никем не победимая» культивировали бездумное самолюбование… До войны мы подавали читателю будущую войну в песенной конфетной обертке, а когда эта конфетная обертка 22 июня развернулась, из нее выполз скорпион, который больно укусил нас в сердце, – скорпион реальности трудной большой войны».Авторы «Священной войны» в первые дни войны, еще ничего не зная, почувствовали, что это будет «СМЕРТНЫЙ бой». И что это будет не война армий только: «Идет война народная, священная война!» Это было так непривычно!Почему же из всех писателей Константин Симонов и Александр Твардовский оказались более всех подготовленными к этой войне? Потому что Симонов в 1939 году был на Халхин-Голе и увидел современную войну – войну моторов, войну танков. А Твардовский был в 1939-1940 годах на финской войне. И как прав был Твардовский, когда в своем «Василии Теркине» написал вещие слова:А всего иного пущеНе прожить наверняка -Без чего? Без правды сущей.Правды, прямо в душу бьющей,Да была б она погуще,Как бы ни была горька.Но за эту правду приходилось нередко платить дорогой ценой. И честь той литературе, которая эту правду донесла до своего читателя.И 75 лет стихотворениям Симонова «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…» и «Родина».И 70 лет повести Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда». И 70 лет пронзительной песне Михаила Исаковского и Матвея Блантера «Враги сожгли родную хату», которую тоже ждала нелегкая судьба. После первого исполнения на радио она была запрещена для дальнейшего исполнения. Запрет касался и концертов. Исаковский вспоминал: «Многие редакторы, литературные и музыкальные, были убеждены, что Победа исключает трагические песни, будто война не принесла народу ужасного горя».И только через 14 лет Марк Бернес рискнул исполнить ее на большом концерте. И как только он начал петь, весь зал встал и стоя слушал до конца, а потом взорвался аплодисментами.И 50 лет стихотворению Твардовского «Я знаю, никакой моей вины…»Все это сегодня уже далекое прошлое. Станет ли оно частью нашего нынешнего миропонимания, зависит от нас. В этом и был смысл тех занятий с одиннадцатиклассниками, о которых я рассказал на страницах «Учительской газеты».А вчера я закончил трехмесячную работу по подготовке к итоговому сочинению уже других моих выпускников, по совершенно другой методике, впервые мною придуманной и опробованной на практике. А то у нас нередко одни учат учеников, а другие придумывают задания, для того чтобы проверить, чему их научили. Когда-то я спросил своего одноклассника и друга, доцента мединститута: «Игорь, а ты сам-то оперируешь?» Он обиделся на меня за такой вопрос.А не так давно в библиотеке имени Ушинского я стал свидетелем и участником такой сцены. Молодая женщина получила большую стопку учебников литературы для 7-го класса.- А вы работаете в седьмом классе?- Нет.- Вы работали в седьмом классе?- Нет. Я вообще сейчас уже в школе не работаю.- А зачем же вам все эти учебники для 7-го класса?- Мне заказали написать методическое руководство для учителей по этому классу.А мы еще удивляемся учебникам, методичкам, вопросам экзаменов.От редакцииКнига «100 суток войны» военкора К.М.Симонова вышла в начале 2016 года.