На чтение: ≈ 30 мин.1. «Я люблю учиться, но не люблю школу»
Школа не нужна. По крайней мере, в том виде, в котором она существует сегодня.
Не потому, что учителя плохие. Нет, у нас много высокопрофессиональных и талантливых педагогов.
Не потому, что руководители образовательных организаций некомпетентны. Есть огромная когорта прорывных директоров.
Не потому, что материально-техническая база устарела. Мало-помалу обновление нарастает.
Не потому, что руководители региональных систем образования не представляют, чем они руководят. У нас есть эффективно развивающиеся муниципальные и региональные системы.
Школа не нужна потому, что не знает сегодня ответов на три ключевых вопроса:
– Зачем учить детей?
– Чему их учить?
– И как учить?
Вирусное видео рэпера Сули Брекса из Северного Лондона в 2013 году набрало десятки миллионов просмотров из-за одной фразы: «Я люблю учиться, но не люблю школу».
Ребенок идет в первый класс. Ему нравится в школе. Он задает каждый день, как подсчитали ученые, около 400 вопросов. В пятницу он ждет не дождется понедельника, чтобы бежать на занятия.
Проходит четыре года. Вопросов у него не уменьшилось, но он перестал их задавать. Его вечное «почему?» раздражает и учителей, и родителей, отвлекает их от своих дел, они готовы все отдать, лишь бы он перестал. Ребенок это чувствует. Появляется трещина, надлом, который приведет его позже к разрыву внутренней общности с родителями. С учителем, который был для ребенка поначалу чуть ли не богом, тоже меняются отношения: «Тебе неинтересно, что я спрашиваю, тогда мне неинтересно, что ты там у доски говоришь…» Исследователи считают, что к четвертому классу малыш задает в день всего десять вопросов, а то и меньше.
И все же начальная школа – это лучшее, что у нас есть в массовом образовании. Свидетельство этой лучшести – наши первые места в международном сравнительном исследовании PIRLS, которые мы несколько циклов подряд делим с признанными лидерами, теми странами, что находятся в десятке лучших образовательных систем, куда нам велел попасть к 2024 году президент страны.
На протяжении первых четырех школьных лет ребенок сталкивается с очень интересными заданиями. Пожалуй, мне больше всего нравится вот это: «Ты пришел в этот мир. Опиши, что ты почувствовал». Когда я спрашиваю взрослых, они отвечают: «Холод», «Тоску», «Боль», «Разочарование», «Свет». Маленькая девочка написала: «А что я могла почувствовать? Я только родилась». Высокопоставленный отец звонит своей подчиненной – министру образования – и спрашивает: «Разве так можно отвечать?» Министр сказала, что раз девочка так думает, значит, можно. Учительница, разбирая задание, похвалила малышку: «Умница».
Попадается малышу и такая задача: «Нарисуй равносторонний прямоугольный треугольник». Думаю, что попала она в учебник по ошибке. Мама с папой, оба с высшим образованием, доказывают друг другу, что такого в природе не существует, по крайней мере, в той геометрии, которую они изучали.
К спору подключаются бабушка с дедушкой. Все в один голос возмущаются: «Что за учебники пошли? С ошибками! И куда там Минпрос смотрит?»
И все неизбежно возвращаются в то время, «когда я учился в школе», утверждая, что все, когда-то работавшее для них, должно работать и для всех остальных в другое время.
А ребенок, в то время пока взрослые спорят о том, как управлять системой образования (во всем мире, Россия не исключение, граждане всегда знают, как правильно управлять государством, как учить и как лечить, и еще как играть в футбол), произносит замечательную фразу: «А может, это задача, у которой нет решения?»
Я верю, что этот ребенок справится с любой задачей наступающего времени неопределенности, которая звучит по А.Г.Асмолову так: «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что».
Ребенок приходит в пятый класс и оказывается на краю «мотивационного оврага». С этого момента и практически до окончания средней школы его мотивация, увлеченность учебой и вовлеченность в образовательный процесс падают. От класса к классу интерес к математике, физике, химии и биологии стремительно снижается. Более 25 процентов 15‑летних подростков не обладают минимальным достаточным уровнем функциональной грамотности хотя бы по одному предмету.
Почему это происходит?
Сегодняшняя школьная программа чрезмерно перегружена. Академические дисциплины в учебном плане искусственно разделены. Линии отрыва произвольны. Как точно заметил Салман Хан, автор книги «Весь мир – школа» и создатель сайта, где размещено около 10 тысяч учебных видео, каждый предмет заключен в отдельное гетто. В обсуждении новой версии ФГОС, которая так и не была одобрена, учителя принимали активное участие. В большинстве своем они соглашались с вносимыми изменениями, но каждый второй писал, что необходимо добавить часов именно на его предмет.
В массовой школе генетику изучают на биологии, а теорию вероятности, естественно, на математике, хотя одно прикладное применение другого. Химия и физика исследуют практически одни и те же явления на разных уровнях, но их тоже изучают отдельно. Понятия дробятся до бесконечности.
И еще в образовании активно используется принцип добавления. Не хватает духовности школьникам – добавим духовно-нравственное воспитание и ОРКСЭ; не умеют дети распоряжаться, пусть маленьким, но своим, бюджетом – введем финансовую грамотность; не представляют, как устроена Вселенная, – вернем астрономию.
Сегодняшняя школьная программа не дает детям цельного представления о мире, о его многосложности, взаимосвязанности, многомерности современного человека. И если у нынешнего поколения не сформируется целостный взгляд на мир, утверждает Юваль Харари, то оно выбор будущего будет осуществлять случайным образом.
Еще в 1971 году И́ван Иллич в книге «Освобождение от школ» заметил, что мы путаем преподавание с обучением, хорошие оценки – с образованием, дипломы – с профессионализмом. В этой книге он ставит вопрос ребром: «Спросите любого человека, каким образом он научился тому, что умеет делать и ценит в жизни, и многие сознаются, что этому они научились вне школы. Знание фактов, представление о жизни, работе они приобрели посредством дружбы или любви, из книг или телепередач, на примере своих сверстников или даже из случайной встречи на улице».
Самое страшное в системе образования не классно-урочная система, не гербертианская дидактика, а то, что сегодня на уроке ученик в средней школе, по данным академика Е.И.Казаковой, работает не больше семи минут.
Дэвид Прайс в книге «Открыто. Как мы будем жить, учиться и работать» описывает случай: «Учитель выставил за дверь ученика, который слишком бурно выражал свою радость от полученного задания – оно было сложным и ему понравилось. Я спросил учителя, почему он так поступил. Тот ответил: «Если я позволю одному так буйствовать, то все решат, что это нормально, и тогда начнется хаос».
Прайс восклицает: «О, Боже! Полный класс вдохновленных подростков? Мы же не можем себе такое позволить!»
И у этого «не можем позволить» есть причина: учитель должен научить весь класс, он ориентируется на среднестатистического ученика, а у него в классе сидит как минимум 8 групп детей, отличающихся по темпам, способам усвоения содержания, социальному статусу.
Отстающие продолжат отставать, опережающие перестанут опережать, потому что им вскоре станет скучно идти вместе с середняками. Нет раздельных задач для детей с явно выраженными гуманитарными и математическими склонностями. Одинаковая информация для тех, кто лучше всего воспринимает ее на слух, и тех, кто воспринимает глазами.
Мы учим в массовой школе всех, а не каждого. В одинаковом для всех темпе. Мы ставим одинаковый уровень достижений для всех. Мы не знаем, как измерять метапредметные и личностные результаты. Да что там измерять, мы по большому счету не понимаем, а что же такое на самом деле метапредметные результаты…
Большинство учителей не умеют проблематизировать линейное учебное содержание, говоря другими словами, учитель не может составить для детей проблемно-ориентированное задание из любого параграфа учебника. Они не умеют представлять учебное содержание как диалог позиций (в динамике развития научных идей, в контексте той или иной общественной дискуссии). Они не умеют помещать учебное содержание в контекст жизненных практических задач. И не умеют придумывать задания открытого типа и работать с версиями детей. Их никто этому не учил и не учит. И ничего удивительного нет в том, что в PISA мы в середине списка участвующих стран. Потому что задачи там поставлены вне предметной области, а решаться должны с помощью предметных знаний. Каждое из заданий включает жизненную ситуацию, как правило, близкую к ребенку. Эта ситуация требует осознанного выбора модели поведения. Вопросы изложены простым и ясным языком. Но решение требуется перевести с обыденного языка на язык предметной области.
Исследование Галлахера, проведенное в 1989 году, показало, что в США между 1893 и 1979 годами учебный процесс в государственных школах остался без особых изменений. Салман Хан добавляет, что ничего особенного не произошло и между 1979 и 2012 годами.
Профессор Анатолий Каспржак из Высшей школы экономики провел подобное исследование в России, проанализировав учебные программы с 1928 года по настоящее время. И практически не нашел различий.
«Главной проблемой и тем стержнем, который должен направлять всю работу по перестройке существующей системы образования, является проблема содержания обучения и воспитания. Перестройка содержания образования не может быть выполнена средствами и методами существующей сейчас педагогики. Более того, это преобразование не может ограничиться рамками одних лишь учебных предметов, а должно захватить содержание и формы организации всей системы человеческих знаний. Педагогика вместе с управляемой ею «большой» наукой должны создать не только новую, «популярную» или «доступную» с дидактической точки зрения, форму учебных знаний, но – и это главное – новое содержание, а вместе с тем новое «видение» объектов человеческой деятельности, новую систему «идеальных действительностей».
Это написал Георгий Петрович Щедровицкий в 1968 году. Рукопись пролежала 30 лет на полке, перед тем как ее решились издать.
Четыре года назад по инициативе президента, председателя правления Сбербанка Г.О.Грефа был создан БФ «Вклад в будущее», у которого два главных направления деятельности – «Современное образование» и «Инклюзивная среда».
Мы видим свою миссию в том, чтобы помочь людям чувствовать себя уверенными в быстро меняющемся мире и чтобы они могли отвечать на вызовы ХХI века.
Одним словом, мы занимаемся конструированием моделей тех самых «идеальных действительностей», о которых говорил Щедровицкий.
2. «…яко помниши его»
В 1950 году вышла знаменитая история Айзека Азимова про первого роботопсихолога Сьюзен Келвин «Я – робот», где сформулированы три закона робототехники, гарантирующие, что никогда ни при каких обстоятельствах робот не навредит человеку. Действие рассказов происходит в 2058 году.
Через два года появляется «Вельд». Главные герои – дети Питер и Венди, которым родители купили управляемую комнату, то, что сегодня называется виртуальной и дополненной реальностями. Привыкание к этой комнате было настолько сильным, что, когда родители захотели ее отключить, дети отдали их на съедение львам.
Первая диссертация в мире по информатике была защищена в 1959 году в Мичиганском университете. Ее автором стал Джон Холланд, сотрудничавший с Джоном фон Нейманом, который доказал почти в то же время возможность создания саморазвивающихся машин.
Тогда будущее действительно было за горизонтом, до создания суперкомпьютеров, до возникновения Интернета, до превращения его в интернет всех вещей, до появления синдрома ОСП (острого страха пропустить), которому, по мнению исследователей, уже подвержено более половины человечества, прошли не годы, а десятилетия.
Сегодня будущее наступило. Оно рядом с каждым из нас. Просто распределено по миру и внутри страны неравномерно. Оно ставит вызовы, с которыми человечество никогда раньше не сталкивалось.
Как готовить детей к будущему, которое неопределенно, которое будет постоянно меняться, трансформироваться? Как жить в мире, где функциональная неопределенность не сбой, а структурная особенность? Как готовить детей к будущему, в котором 75% профессий, которые существуют сегодня, не будет? Если кто-то описывает мир середины ХХI века похожим на научную фантастику, как замечает Юваль Харари, то такое описание, скорее всего, неверное, но если это описание не похоже на научную фантастику, оно точно неверное. Мы не в состоянии предвидеть конкретные детали, но единственное, что не вызывает сомнений ни у кого, – это перемены.
Они, как считают футурологи, будут связаны с искусственным интеллектом, биоинженерией, экологическими угрозами или даже катастрофой. Возможно, детям, которые идут сегодня в первый класс, придется иметь дело с миграцией в киберпространство, новым сенсорным опытом, генерируемым компьютерными имплантами, жестким расслоением на тех, кто будет иметь доступ к возможностям биоинженерии, и тех, у кого такого доступа не будет. Мир вполне может разделиться не только на бедных и богатых, но и на умных и глупых, появившийся цифровой аутизм (цифровая деменция) может приобрести масштабы эпидемии.
Чтобы жить в будущем, надо быть адаптивным – уметь приспосабливаться к постоянным переменам. Профессиональная карьера, образование перестанут быть непрерывными. Десять лет назад мне сказали в Корее, что почти каждый кореец меняет профессию раз в пять лет, но при этом самыми желанными невестами остаются учительницы – они могут работать на одном месте многие годы.
Второе качество, которое потребуется, – умение учиться новому. Придется не просто предлагать новые идеи, а постоянно обновлять самого себя, отказываться от того, что ты лучше всего знаешь, и учиться новому с нуля. Прообразом такой модели в какой-то мере могут служить Школы 21, которые Сбербанк открыл в Москве и Казани, где учат инженеров, компьютерщиков без преподавателей, ребята учатся друг у друга, среда становится главным источником знаний. В эту школу приходят даже без базового математического образования, но за выпускниками выстраивается очередь работодателей.
И третье качество, без которого в будущем не обойтись, – стрессоустойчивость, умение сохранять хладнокровие в незнакомых ситуациях.
Поэтому одной из задач образования становится проживание учащимися множества ролей и социальных ситуаций в безопасной и привлекательной образовательной среде. Митио Каку утверждает, что «города будущего, наполненные информационно-коммуникационными решениями, станут сами по себе активными участниками новой образовательной среды». В частности, появятся большие игры для детей, которые на протяжении многих дней и месяцев будут проходить в реальных городских или специально подготовленных пространствах.
В новой школе предметный материал будет формироваться крупными смысловыми блоками с выделением ключевых понятий, которые ученики станут применять для решения возникающих сложных задач с неопределенными условиями и многовариантными решениями.
Надо сказать, что возникающие сложные задачи уже не по силам одиночкам, они решаются в команде, но, как показывают международные сравнительные исследования, умение решать вместе сложную задачу – одно из самых несформированных умений современного школьника как в России, так и за рубежом.
Учебные программы в новой школе будут основаны не на дисциплинах, а на свойствах и характеристиках мышления. Можно взять, например, за основу такие темы, как теория относительности, статистика, управление рисками, права человека, экология, этика, глобальная осведомленность, и строить вокруг них программу развития таких качеств, как эмпатия, умение договариваться, сотрудничать, здоровый скептицизм, целеустремленность.
Моделей может быть множество, некоторые из них уже проходят апробацию в той же Финляндии, Канаде, но существенным останется то, что в будущей школе будет преобладать концепция обучения в произвольном темпе. Каждый учащийся будет выбирать свою степень интенсивности, время и место занятий. Ученик будет собственным учителем, а учитель будет смотреть на процесс образования глазами ученика.
Симуляторы же, игровые приложения в дополненной реальности, образовательные сценарии, встроенные в игровые вселенные, позволят сделать обучение более увлекательным и обеспечат целостное развитие компетенций.
Кстати, Джон Хэтти, автор самого большого в мире метаанализа образования, охватившего более 50 тысяч исследований и 86 миллионов учеников, утверждает, что достижения ученика (в первую очередь академические) зависят от него самого на 80 процентов, от учителя – на 13 и от школы – на 7. Эти данные подтверждают тезис, что «именно школьники решают, что они будут учиться, а не учителя».
Мы в благотворительном фонде «Вклад в будущее» создаем персонализированную модель обучения, которая основана на свободном выборе учащимся своей образовательной траектории, и цифровую платформу как инструмент ее реализации. Мы продолжаем то, что было наработано советскими, российскими и зарубежными учеными и педагогами.
В начале прошлого века был привнесен в педагогическую практику американский метод проектов (Дальтон-план), придуманный Еленой Паркхерст, когда школьники сами планируют учебную работу, лишь советуясь с учителем. Попытка Станислава Шацкого внедрить этот метод в советскую школу вначале была всенародно поддержана как «единственное средство преобразования школы учебы в школу жизни», а затем по требованию того же «народа» осуждена в 1931 году специальным постановлением ЦК ВКП(б).
Более 50 лет назад родилась концепция программированного обучения (алгоритмы Скиннера, Краудера, Паска), заявленная как новая дидактика. Индивидуальные программы, разработанные на основе прямолинейных, разветвленных и смешанных алгоритмов, повышали эффективность управления процессом образования.
Наша модель базируется на теории и практике развивающего образования, идеях Выготского, Пиаже, Брунера, Леонтьева, Давыдова, Эльконина, Асмолова, Амонашвили, Хэтти, Марцано, Ньюмана, Гарднера и других.
Говорят, что наша модель ведет к замене учителя искусственным интеллектом, алгоритмом. Нет, ИИ станет помощником учителя, он, анализируя большие данные, будет замечать то, что учитель никогда не сможет увидеть в своем классе, даст возможность педагогу работать с каждым своим учеником. Скрытая реальность перестанет быть невидимой.
Мы все чаще слышим о том, что искусственный интеллект может быть опасным для нас, что он подчинит себе человека, посчитав нас «пеной в потоке времени». Угроза возникнет тогда, когда у алгоритмов возникнет ощущение собственного «я», самосознание, чувства и эмоции. Могут ли они появиться? Никто не может ответить на этот вопрос. В научной фантастике много написано на эту тему, взять ту же позднюю повесть Азимова «…яко помниши его» (1974). И немало фильмов снято об этом же: «Дитя робота», «Происхождение неизвестно», «Проект «Итака».
Я уверен, что опасности от алгоритмов нет. Опасность исходит от людей, которые будут ИИ использовать, отдаваться ему. Если мы позволим научиться алгоритмам лучше понимать нас, чем мы сами себя понимаем, власть перейдет к ним. Но мне почему-то кажется, что Бог не допустит истребления человечества машинами. Если только он сам не алгоритм, не искусственный интеллект.
3. «Думать – это обязанность»
Работая в школе, мы должны свыкнуться с мыслью Стругацких, что думать – это не развлечение, это обязанность. Думать над тем, что уже живем в мире неопределенности, мире постоянно меняющихся условий задач.
В начале 2018 года ВШЭ провела опрос 4500 учителей из 85 субъектов. Оказалось, что школьные учителя не включают задачу развития универсальных навыков ХХI века в число своих приоритетов:
– 80% считают, что роль школы – передать хорошие предметные знания, а формирование мягких навыков – это ответственность семьи и самого ребенка, реже сектора дополнительного образования;
– только 29% считают важной для себя задачу научить школьников навыкам совместной работы и сотрудничества;
– около 37% воспринимают креативность в терминах «дано» и «не дано» как врожденный талант, который невозможно развить упражнениями, причем среди молодых учителей такая точка зрения более распространена.
Что касается родителей, то они ждут хороших знаний по основным предметам, но не ждут, что школа должна научить детей применять эти знания для решения практических задач.
Только около трети родителей связывают возможность развития креативного мышления и коммуникативных навыков со школой.
И меньше 10% считают, что школа может научить ребенка учиться.
Я же уверен, что может.
Все зависит от учителя.
В школе надо играть не в жизнь, а по-настоящему жить.
У Стивена Хокинга есть «Краткая история времени».
У Юваля Харари – «Краткая история будущего».
У Фабио Фридли – «В двух словах». Так называется четырехминутный ролик, где собрана вся история современного человека и всей нашей цивилизации. Математическая теория верна и для нашей жизни: часть равна целому. «Под каждой могильной плитой похоронена вся человеческая цивилизация», – писал Гете.
Каждый из нас в этом мире великая ценность. А ребенок – бесценное сокровище.
В наших силах сделать так, чтобы он вырос счастливым и был устойчивым ко всем бурям, которые грядут.
Петр ПОЛОЖЕВЕЦ, исполнительный директор БФ «Вклад в будущее»
Выбор читателей
Комментарии