Более других чтите гостя… Путник лавки не засидит, кровати не заспит

Однажды во время путешествия по Абхазии довелось мне в сумерках спускаться с отрогов Бзыбского хребта. Смутно белевшие тропинки переплетались между собой, и было неизвестно, какая куда выведет. Я изрядно поплутал по предгорьям, пока выбрался на равнину к чайным плантациям. Дом абхазца Герзмавы, у которого во время командировки пришлось останавливаться лет пять назад, находился на противоположном краю селения Дурипш. Ни огонька, ни искорки вокруг – дворы были погружены в сон. Я долго не решался спросить дорогу, но, побродив часа два по незнакомым улицам, вынужден был заглянуть в один из дворов. Хозяин молча выслушал меня и, ничего не сказав, вернулся в дом. Я не знал, как поступить. Наконец решил, что нужно уходить и, вероятно, подыскать место для ночлега под кустом. Потянул рюкзак, и тут вернулся абхазец. «Так что ты хочешь?» – спросил он, приглашая жестом присесть рядом с собой на скамью под хурмой. «Мне бы до Герзмавы добраться», – повторил я. Хозяин принялся расспрашивать: какой именно Герзмава мне нужен, где примерно живет, чем занимается, кем я ему довожусь. Я безразлично отвечал, думая, что этим досужим расспросам конца не будет. Как же быть? Но вот абхазец поднялся и, кивнув в сторону дома, в двух окнах которого горел свет, сказал: «Пойдем!» Почти приказал. Во всяком случае, возражать я не решился. Когда переступил порог просторной комнаты, то увидел: квадратный стол посредине, с углов которого прямыми складками спадала белая скатерть, на скатерти – кувшин с розовым вином, тарелка с помидорами и огурцами, блюда с мамалыгой, хлебом, вареным мясом, миски со сметаной, зеленью, аджикой. В это время раздался громкий мелодичный бой: невольно поднял взгляд – ровно час ночи. Еще около часа мы просидели за столом. А утром хозяин отвел меня к Герзмаве. Он жил в соседнем доме.

Абхазец, который так радушно меня встретил в ночной час, работал учителем истории в местной школе. За день до отъезда я забежал к нему попрощаться. Наверное, нужно было благодарность высказать как-то по-другому, потому что опять были стол, белая скатерть, вино, тосты. А потом мы сидели под знакомой хурмой – я, естественно, уже никуда не торопился, – и хозяин рассказывал мне об абхазских ритуалах гостеприимства. Прежде всего человеку, который надолго покидает родной очаг, желают: «Чтобы успешно ты возвращался обратно, куда бы ни отправлялся!» Когда путник переступает порог абхазского дома, его приветствует сам хозяин, и приветствие это по-русски дословно звучит так: «Чтобы ваш приход был добрым». Потом хозяин говорит: «Проходи, да приму я на себя твои беды». Гость для порядка отнекивается: «Как это можно?!» Дальше пришедшего, кто бы он ни был, ждут стол, обильное угощение, тосты в его честь. Абхазская легенда так объясняет происхождение красного пятна на шее у снегиря. Однажды к снегирю пришли гости. У него не было чем их угостить, и он надрезал горло, чтобы кровью напоить гостей. Или такое предание. У человека, которого вели на казнь, спросили, выпадало ли ему в жизни более тяжелое горе. «Да, – не задумываясь, ответил он, – когда ко мне пришел путник, а в доме не оказалось ни корки хлеба, ни глотка вина».Гость, гостина – это непродолжительное, часто очень краткое и даже случайное пребывание в том или ином месте. Это может быть дом, деревня, город, страна и даже целая планета. Гостевое время – категория условная. И если это так (а это, как выразился бы одесский базарный философ, «таки так»), то мы гости в этом мире. В связи с этим вспоминается надпись на воротах одного западноукраинского кладбища: «Мы уже дома, а вы в гостях». В полной ли мере осознаем мы свою гостевую роль на земле? Даже если и осознаем, соблюдаем ли неукоснительно при этом должным образом гостевые ритуалы? Странствия по чужим землям, где в шкуре гостя я пребывал постоянно, заставили меня задуматься над этими отнюдь не риторическими и весьма насущными (пожалуй, даже для судьбы человечества) вопросами. Именно в дороге, в гостях под разными крышами находились на них ответы.Долог путь, да изъездчив, круты горы, да забывчивы. Дороги уходят от ворот, к воротам (чужим ли, своим) они и приводят. Немного нужно путнику, очутившемуся после тяжелого перехода под крышей, его забота – прийти и уйти. Тем более дорого внимание хозяев: хлеб-соль понимают даже камни. Во все времена достойная встреча дорожного человека – святой долг для хозяина. В отличие от званого «тяжелого» гостя путник считался гостем «легким».Наперед накорми, а потом расспроси. С хорошим гостем и хозяева хорошо покушают. Общая трапеза с переступившим порог дома дорожным человеком выражала дружелюбное к нему отношение, закрепляла знакомство, являлась залогом будущей доброй встречи. В своем завещании детям князь киевский Владимир Мономах писал: «Более других чтите гостя, откуда бы к вам ни пришел, простой или знатный, или посол, если не можете дарами, то брашиной и питием…» Нередко, правда, хлебосольство у различных народов было выражено в довольно непривычной для незнакомого с обычаями страны путника форме. На Руси странник, которому случалось попасть на пир, уходил дальше с полной котомкой еды. Марко Поло рассказывал, что степняки в Нижнем Поволжье путников настойчиво потчевали кумысом. Чтобы, как говорили, расширить горло, хватали гостя за уши и сильно тянули в стороны. У многих народов первый кусок обычно брал хозяин, чтобы показать, что угощение не отравлено.Для моих славянских предков – запорожских казаков, в краю которых я вырос, гостеприимность была той извечной и крепкой земной основой, тем заведенным с дедов-прадедов порядком, на котором держалось бытие. «Сей обычай был у запорожцев не только к приятелям и знакомым, но и к посторонним людям, и наблюдали сию страннолюбия добродетель строго и неупустительно», – отмечали современники приветливость сечевиков. Плавневая юшка или казацкий степной кулеш часто превращались в трапезу, которая соединяла многих незнакомых до этого людей. Чумак чумака, рыбак рыбака, а казак казака издали видят. Под разными крышами свободному запорожцу приходилось быть гостем, часто и он сам принимал гостей. Разные люди попадали к казакам. Иные месяцами жили среди них. И никто не смел сказать гостю: «Ты даром казачий хлеб ешь». Если же кто из сечевиков все же укорял чужака за гостевую дармовщинку, то его свои же и одергивали: «Ты, братец, видать, заказаковался, что так к гостям относишься».Дорога ведет от ворот, к воротам наконец и приводит. Гора с горой не сойдутся, а человек с человеком, как и вода с водой, обязательно встретятся. Разные пути и проселки приводили к воротам. Среди них в старину были и «гостинцы» – дороги, которыми двигались чумаки, паломники, кобзари. Позднее в славянских землях гостиной стали называть вообще и гостевание, и гостевые ритуалы, и подарки, и самих гостей. Мало нужно было дорожному человеку, который оказался под гостеприимной крышей. У него одна забота – немного отдохнуть и дальше пойти. Путник лавки не засидит, кровати не заспит. Это хорошо понимали запорожские казаки, которые сами много странствовали. Часто в степных бурдюгах и плавневых хижинах, которые никогда не замыкались и были открытыми всегда и для всех, казаки специально для бродячего люда оставляли на виду продукты. Путник при желании мог даже разложить костер и приготовить из них себе обед. По запорожскому обычаю пришлый человек, поев и отдохнув под чужой крышей, в знак благодарности делал из дерева маленький крестик, который оставлял в бурдюге….Гостевой этикет разных народов очень органично вплетался в мою походную жизнь, часто становясь ее сутью. Журчит арык. Тихо-тихо переговариваются между собой листья платана, между которыми блистают звезды. С далеких гор тянет прохладой, близкая пустыня нет-нет да и окатит потерявшей свою знойную силу, но еще достаточно жаркой волной. Чайхана давно опустела. Хозяева ушли, оставив мне тонкие матрасы-курпачи и подушки. Даже спальник раскатывать не пришлось. Я лежу на топчане и пытаюсь уснуть. Но сон не идет. Он как будто боится спугнуть состояние счастья, в котором я пребываю. Мои среднеазиатские дневки и ночлеги – это широкие деревянные топчаны. В местных чайханах они служат и столом, и кроватью, и кровом. Я уже приспособился к своему высокому гостевому статусу, поэтому, подкатив к очередной чайхане, после традиционного приветствия прямо заявляю: «Можно я побуду вашим гостем?» Отказа не было ни разу. Пока я отдыхаю, передо мной появляются чайник с зеленым чаем, лепешка. Это так, для разминки. Если задерживаешься в чайхане надолго, то и шурпой накормят, и пловом угостят. Не хозяин, так посетители. За все это надо платить не только интернациональным по всей Средней Азии «рахмат» (спасибо). Как на допросе с пристрастием, выложишь перед любопытным чайханщиком и его знакомыми, есть ли у тебя жена, а если нет, то почему, сколько у тебя детей, кем работаешь. Но вот все расходятся. В свои права вступает восточная ночь. Я лежу на топчане и слушаю журчание арыка. Слушаю сказку, забывая на мгновение свою гостевую роль под этими звездами…