Битых не бьют. Непридуманная история

Мое детство… Внучке Танюшке оно кажется совсем-совсем далеким. «Неужели, бабушка, ты была такой же маленькой, как я?» – спрашивала шестилетняя малышка. Мое детство было военным. Когда началась война, мне исполнилось пять лет. Мы жили в 200 км от столицы. До сих пор помню ненавистный свистящий вой сирены.

В сорок четвертом в нашем поселке расположили лагерь военнопленных. Их строем водили гулять по нашей главной заводской улице. Люди выходили из домов и провожали врагов угрюмыми, ненавидящими взглядами. Мы, дети, выкрикивали: «Фрицы!», «Гитлер капут!». А они шли понурые, иззябшие: в ободранных, коротких шинелях, ноги обмотаны изношенным тряпьем. Вид у них был жалким, несчастным. Пришел такой момент, когда в лагере их, вероятно, стало нечем кормить – и пленных стали отпускать в поселок в надежде, что сердобольные люди, может быть, их покормят. И точно: женщины, сначала боясь и остерегаясь, потом осмелев, стали кормить их тем, что ели сами. Это были щи из крапивы, лепешки из картофельной кожуры.К нам тоже однажды пришел пленный. Он медленно проходил мимо дома, наверное, не решаясь зайти, и увидел, как мама, хрупкая, не приспособленная к мужскому труду женщина, чинила забор. Немец молча взял из ее рук топор и стал помогать. Потом, увидев кучу дров, взялся с мамой пилить бревна, а затем колоть и укладывать дрова под навес, который ловко соорудил. Мама тогда накормила его, жалкого, истощенного. Приходил он помогать и в другие дни. Однажды немец увидел маму за швейной машинкой и залепетал что-то по-своему, гладя машинку и приговаривая: «Дас ист Зингер!» Машинка была немецкой фирмы «Зингер», – как оказалось, немец до войны был портным.             Из папиного пальто немец сшил мне зимнее пальтишко, которым я хвалилась перед сверстниками. Правда, мама сначала испугалась, что Ганс выбросил половину ваты из старого пальто. И вообще она боялась вначале принимать услуги немца и пошла к тете Наташе за советом. Ту все любили и уважали на нашей улице.Войдя к соседке, увидела за столом такого же изможденного немца, тот ел жидкую похлебку. Значит, тетя Наташа, которая получила похоронки на мужа и на сына, не ожесточилась! Она, совесть улицы, кормила голодного немца, а однажды отчитала одну из соседок, прогнавшую пленного гостя: «Ты что, сдурела? Разве он виноват, что пошел на эту проклятую войну? Битых не бьют!»Потом пленных куда-то увезли. Они плакали, прощаясь с удивительными русскими женщинами. А мы, дети, тоже шли за тронувшимся поездом и плакали. Своих слез никто не стыдился. Мы, русские, умеем прощать и сострадать. …Военные зимы у нас, в Подмосковье, были очень суровыми – от 30 до 40 градусов мороза. В такие холода занятия в школе отменялись, и мы по несколько дней сидели дома. Мы радовались, а родители нас стыдили – война. Однако и в стужу мы не пропускали в клубе фильмы о войне, даже если их уже видели. Все те фильмы были с хорошим финалом – успехом наших, с возвращением их домой. Наверное, не только детям казалось, что «это кино про папку» или любимого человека. Я, например, в каждом военном фильме находила девушку, похожую на мою двоюродную сестру, которая ушла на фронт после девятого класса.Решение идти на войну она приняла, когда учительница географии на уроке грубо оборвала Иру. Та подняла руку для ответа и услышала, что спрашивать ее не будут, потому что она дочь врага народа, который сидит в тюрьме по 58-й статье (измена Родине – якобы покушение на вождя). Ира ушла из школы и, записавшись в военкомате добровольцем, стала ходить на курсы связисток. Ее мать плакала, но Ирине хотелось доказать всем, что она дочь достойного человека (ее отец до ареста работал в Суздале помощником прокурора, какой же он враг?). А когда пришла повестка, девушка прибежала к моей маме в слезах: «Тетя Сима! Мне страшно идти на войну!» Не знаю, что говорила ей моя мама, но вскоре мы провожали Иру вместе с другими девушками на фронт.Вместе с мамой и тетушкой я переживала и за нее, и за дядю Витю, ушедшего воевать сразу после своей свадьбы. И за брата Олега, который убежал в 16 лет на фронт. Мою наивную подружку, переживавшую вместе со мной, особенно волновала судьба дяди Вити, художника: «А вдруг его убьют? Ведь он так и не дорисовал красивую картину про зиму!» Но, к счастью, все родные вернутся домой. А свою картину дядя Витя дописал только в 1957 году и подарил мне в честь окончания педагогического института. Но это уже другая история.  Правдинск, Калининградская область