На чтение: ≈ 13 мин.За два минувших года Алеша сменил несколько больниц. А начались “хождения по мукам” 26 декабря 1996 года, когда он пришел домой из училища (тогда еще только начинал учиться в ТУ Балтийского завода, втянулся, занятия нравились). В этот день пожаловался матери, что у него болят глаза. Отправились в детскую поликлинику. Окулист заподозрила нечто вроде воспаления тройничного нерва. Дома у Алеши поднялась высокая температура. Два дня парень пролежал дома. В воскресенье мама, находившаяся на кухне, услышала крик. Когда вбежала в комнату, увидела: сын, корчась от боли, кричит и бьет ногами в стену. Потом Алеша потерял сознание. Приехала одна “скорая”, вторая… Подростка отвезли в больницу, пункцию сделали прямо на каталке, по дороге в реанимацию.
Под Новый год мальчик пришел в сознание. Даже начал потихоньку передвигаться. 8 января, когда ему собирались делать энцефалограмму, встал с постели и тут же сел – отказали ноги. Еще два дня сохранялась чувствительность, потом он их больше не чувствовал. С тех пор “путешествовал” по всевозможным клиникам. В больнице Филатова специалисты не подтвердили диагноз “туберкулезный менингит”. Девять месяцев отлежал в детской больнице… 12 января прошлого года подросток переехал поближе к дому – в первое хирургическое отделение больницы Марии Магдалины.
Он очень хотел домой – к младшему брату, привычным вещам, к родным стенам. Безмерно устал от больниц. Мама взяла Алешу домой. Но для нее – одинокой женщины, больной диабетом, инсулинозависимой, – ухаживать за сыном оказалось не по силам. Не поднять для того, чтобы сменить памперс, перестелить кровать. Не помыть. А ведь все это надо проделывать несколько раз в день… Нанять сиделку – для семьи, и так стесненной материально, – немыслимое дело.
Пришлось вернуться на больничную койку. В больнице, что на Васильевском, последнем его больничном доме, сказали, что держать его там больше не могут. Мальчику 15 лет, он даже по возрасту не подходит для детского стационара. Да и для взрослого – тоже, потому что больницы придуманы для того, чтобы люди в них лечились и выходили оттуда здоровыми. Или больными, но с перспективой, что дома их ждет надлежащий уход. Больницы – это не навсегда. А Алеше предстояло найти именно то, что “навсегда”, – место, где бы за ним ухаживали, где бы его учили, где бы он мог общаться с людьми. Где бы он мог жить.
Оказалось, что такого места для подростка, ставшего тяжелым инвалидом, а умственно совершенно нормального, попросту не существует. Выхода из Алешиной непростой ситуации нам – маме ребенка и двум журналистам – не смогли подсказать и в самых разных комитетах по образованию, делам семьи, детства и молодежи, по здравоохранению, труду и социальной защите населения. Чиновники высших городских ведомств вместе и порознь твердили одно и то же: “Не наш…” и разводили руками. Казалось бы, решительно все они призваны заниматься конкретным человеком. Однако одним он не подходил потому, что был болен, другим оттого, что теперь уже не был причастен ни к какому учебному заведению, третьим – по той роковой причине, что по медицинским показаниям не требует дальнейшего пребывания в стационаре. Комитет по образованию прислал к Алеше педагога. Мальчик потом с недоумением вспоминал, как учительница попросила его нарисовать каких-то зайчиков и квадратики. Сделала вывод: педагогическая запущенность. На этом чиновники от образования сочли свою миссию выполненной. Желания заниматься с подростком никто не проявил.
Вздыхали и социальные защитники петербургского населения. Очень странно при этом звучала фраза: “Был бы подросток психически неполноценным, было бы проще его устроить”. Место для Алеши они нашли в одном из подведомственных учреждений – психоневрологическом интернате ? 10. Лучший из всех подобных, он тем не менее вряд ли подходит мальчику. “Дистанция огромного размера” между Алешей и даже наиболее сохранными подростками – обитателями “десятки”. Поэтому Алешина мама, оформляя справки в интернат через медико-педагогическую комиссию, всюду писала: “на временное проживание”.
Примечательно в Алешиной истории, что все, с кем нам приходилось встречаться, твердили: делаем для подростка исключение. Выходит, парализованный мальчик на самом деле не вписывается ни в одни официальные государственные рамки и от Алеши спокойно можно откреститься? Он – ничей. Даже на родных, в силу объективных причин, рассчитывать этот маленький беспомощный человек не может.
– Не верю, что в Петербурге не было и нет аналогичных Алешиной тяжелых судеб с подобным “окончательным диагнозом”, – считает Вячеслав Горденчук – директор психо-неврологического интерната ? 10, куда определен Алеша. – Наверняка есть в многомиллионном городе подростки, лишенные возможности передвигаться самостоятельно – крайне тяжелые, не имеющие подобающего ухода. Безусловно, Алеша – не наш, у нас проживают подростки и взрослые с проблемами в умственном развитии.
К чему заведомо изо дня в день, из месяца в месяц превращать подростка в умственно отсталого? – в этом вопросе заключается вполне разумная позиция директора.
Степень тяжести физического состояния мальчика ни руководство, ни медперсонал “десятки” не смущает – им не привыкать. Проблема в ином. Если Алеша в интернате задержится, он неминуемо попадет из подросткового во взрослое отделение, население коего менее дифференцировано, а самый легкий из диагнозов – олигофрения в стадии легкой дебильности.
Вячеслав Горденчук полагает, что власти Санкт-Петербурга вполне могли бы всерьез задуматься о детях – исключениях из правил – таких, как Алеша, и создать небольшую группу из этих особо тяжелых ребят. Сделать для них максимально возможное. Алешу Горденчук согласился взять из чисто человеческих побуждений – официально, как многие из собратьев-начальников, мог бы и отказаться.
Существуют объемные городские программы с различными значимыми названиями – десятки и сотни. Только нельзя считать, будто, преумножая их количество, становимся к детям лучше. Нельзя думать, что мы имеем шанс стать гуманнее, пока существуют такие, как Алеша, исключения из правил.
В подростковом отделении “десятки” заместитель директора по учебно-воспитательной работе Татьяна Чернышева объяснила нам, что постоянно проживают здесь 132 подростка (в 22 группах) и еще в двенадцать групп дневного пребывания родители привозят тех, кому посчастливилось остаться домашними. Здесь хорошие условия: уютно, чисто. И все же абсолютно очевидно: этот интернат – не для Алеши, для него жизнь в этих стенах не имеет выхода и перспектив. Закрытый мир, практически лишенный проникновения извне. Среда, в которой он постоянно будет находиться, – не выход. Скорее, шаг к обрыву…
Пока что речь идет о том, что интернат дает ему приют на полгода. А потом?
10 лет назад у общества был шанс. Так утверждают люди, не покидающие на протяжении многих лет социальное “поле брани”.
– Еще десятилетие назад не только существовала сама идея создания в одном из ближайших пригородов интерната для детей с нормальным интеллектом, но тяжелобольных – с диагнозами, подобными Алешиному. Специалистами был предложен конкретный проект. Разработали документацию, выполнили первую стадию предпроектных работ. Определили даже место застройки. Город на благое дело исправно выделял средства… Однако “Союз нерушимый” рухнул, и все остановилось, – вспоминает заместитель председателя комитета по труду и социальной защите населения Александр Авсеевич. – Дело остановилось, а проблема осталась…
Неужели нет выхода? Надеясь найти все же для Алеши путь из лабиринта под названием “нигде”, мы обзвонили десятки городских начальников различных рангов и ведомств (один из них, разговаривая потом с мамой мальчика, негодовал: “Зачем обратились в прессу? Мы и без них бы вопрос очень быстро решили!” Его бы устами мед пить…) В итоге узнали, что нужные нам учреждения существуют на карте России. Но вопрос о помещении туда подростка положено решать на уровне российского Министерства труда и социального развития. Что ж, дозвонились до главного социального министерства. Заместитель начальника отдела стационарных учреждений Раиса Александровна Кузнецова сказала, что требуется заключение медико-педагогической комиссии о том, что ребенка необходимо поместить в дом-интернат для детей с физическими недостатками, но с нормальным интеллектом и что он должен обучаться по программе нормальной средней школы. Оформив таким образом личное дело Алеши, Комитет по труду и социальной защите населения Петербурга вправе послать бумаги на рассмотрение в Минтруда. Там их рассмотрят и решат, предоставлять или не предоставлять подростку путевку в один из семи подобных интернатов России, ближайший из которых находится в Орловской области. Даже если чудо свершится и Алеша окажется в одном из этих семи интернатов, будущее его представляется туманным. Пробыть там долго подростку не позволит возраст. Алешина мама вряд ли сможет навещать сына – ее пенсии не хватит даже на дорогу в один конец… Очередной поворот в лабиринте этой тяжелой судьбы может снова вывести к глухой стенке.
Анна СТЕПАШИНА,
Виктория НИКОЛЬСКАЯ
С.-Петербург
В 1998 году в Санкт-Петербурге зарегистрировано более 15 тысяч детей-инвалидов.
Известно, что среди обитателей северной столицы – 12 тысяч пожилых людей, прикованных к постели. Ответа на вопрос, сколько у нас детей и подростков с подобным Алешиному окончательным диагнозом, нам так и не удалось добиться в городских ведомствах.
Выбор читателей
Комментарии