Вильгельм Павлович Кюхельбекер – лицейский друг Пушкина, литератор, участник движения декабристов, автор «Лицейского словаря». Книга, подготовленная Евгением Абдуллаевым (интервью с ним читайте в рубрике «Факультатив» этого номера. – Прим. ред.), представляет собой уникальный литературный памятник, изданный в наши дни по первоисточникам.
Бывают книги, которые буквально переворачивают расхожие представления о том или ином предмете. Взяв в руки и начав листать «Лицейский словарь» Кюхельбекера, мы способны усомниться в том, что, казалось бы, само собой ясно: писатель пишет – читатель читает. Но это не совсем так! Создавать текст – дело ритора, тогда как писатель или поэт живет не только текстом и не только в тексте. Сам отбор изображаемых явлений, авторский взгляд на них – то, что лежит за пределами языка и речи, – необходимы автору. Выясняется, что записать (и художественно оформить) тот или иной жизненный и эстетический опыт – это финальная стадия творчества. А читатель в данном случае не столько тот, кто постигает текст, сколько тот, кто знакомится с личностью автора или с его жизненными ценностями. Если дело обстоит так и границы искусства подчас расплывчаты, то с подачи Кюхельбекера мы вступаем в то поле литературной культуры, которое не есть жизнь и не есть текст.
Книга Кюхельбекера – собрание острых слов, проникновенных замечаний, афоризмов, мудрых цитат из сочинений великих людей, будь то Стерн, Руссо или Вейс, – одновременно позволяет нам общаться с душой пушкинского современника. Нам предоставлено словно считывать личность Кюхельбекера подобно тому, как пушкинской Татьяне Лариной доводилось постигать душу Онегина, каковая выборочно свидетельствует о себе на страницах прочитанных Евгением книг «то метким словом, то крестом, то вопросительным крючком».
Заметки на полях классики (и не классики тоже), окололитературные диалоги пушкинской поры – суть то, что пролегает между жизнью и искусством, образует своего рода промежуточную, «буферную» зону между житейскими фактами и вечным кругом сладостных вымыслов. Исходной почвой для «Словаря…» Кюхельбекера – этого средоточия окололитературных смыслов – очевидно, является лицейское воспитание и образование. В Царскосельском лицее преподавали изящную словесность, по существу, риторику, которая в лицейской практике граничила с поэтикой. А она в свою очередь исподволь направлялась эстетической мыслью эпохи, породившей Пушкина (собеседниками коего были Руссо и Вольтер).
Не потому ли философия у Кюхельбекера связывается с литературой, а литература – с риторикой, текстуальным выражением тех или иных гуманитарных ценностей? В рубрике «Александр, Тиран Фересский» Кюхельбекер мельком замечает: «Он до того ожесточил свое сердце, что с наслаждением начал смотреть на казни несчастных, без всякой вины им осужденных. – Но при представлении трагедии, в которой изображались несчастья Гекубы или Андромахи, он заплакал» (с. 32). Эта, казалось бы, чисто историческая заметка о несколько парадоксальных свойствах тирана вписывается, однако, в текстуальное поле мировой литературы. Ведь и литературный персонаж, не только реальный человек, может быть как одномерным, так и неоднозначным. Отдаленно вторя Кюхельбекеру, Пушкин пишет в заметках, озаглавленных «Table-talk»: «У Мольера скупой скуп – и только; у Шекспира Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен».
Книга Кюхельбекера представляет собой не изложение философской системы или связной доктрины, а скорее свод частных высказываний или уточняющих письменных реплик по поводу того, что уже известно миру. Устремление автора к колоритным частностям – порождение той литературной эпохи, которая способна осознать, что, например, кухарка, сугубо частное лицо, по-своему ничуть не менее интересна, нежели Наполеон или иной исторический титан. Не случайно и то, что Кюхельбекер (иногда посредством авторитетных цитат) свидетельствует о страстях и иных свойствах частного человека, например: «Есть обстоятельства, в которых лучшее благоразумие – не иметь его вовсе. Вейс» (с. 36). Локальный спектр писательских интересов Кюхельбекера предваряет интерес к частной жизни в отечественной литературе от Пушкина до Чехова. Вот почему «Лицейский словарь» Кюхельбекера представляет не только узкоспециальный интерес.
В своей переориентации от общего к частному, от расхожих истин к частным суждениям Кюхельбекер отдаленно предваряет и наши дни, неожиданно предвосхищает эпоху Интернета. Недаром говорят, что новое – это хорошо забытое старое! Ведь и Интернет есть система (или просто хаотическое собрание) частных высказываний, призванных уточнить или и вовсе опрокинуть те или иные общие места. Мудрая ирония по поводу общих мест не чужда и Кюхельбекеру, он цитирует Ансильона: «Число нравственных и политических понятий очень невелико. Каждое поколение выбивает монету или, лучше сказать, переменяет клеймо, а металл все тот же» (с. 81).
Однако не будем обманываться, излишне увлекаясь внешним сходством взаимно удаленных эпох. Интернет есть порождение эпохи постмодернизма, эпохи тотального текста (или, как говорят интеллектуалы, гипертекста), игра с которым предусмотрена фактом его существования. Всякая знаковая реальность, или так называемая вторичная реальность (включая Интернет), готова над собой посмеяться (или быть беззлобно осмеянной, спародированной, сплошь вывернутой наизнанку) во имя первичной действительности, во имя изначальной правды. Не менее справедливо и обратное: Интернет располагает к пересмотру общих мест, к пересмотру того, что объявлено едва ли не официально, под знаком того, что творится на самом деле.
По иному принципу устроен «Словарь…» Дельвига: в его основе не антиномия «правда – иллюзия», а своего рода приключения риторики и эстетической мысли рубежа XVIII-XIX веков. (Известно, что поэты пушкинской плеяды, включая Кюхельбекера, были наследниками эстетической мысли славного XVIII столетия.)
«Лицейский словарь» Кюхельбекера – это изысканная пища для ума и живой источник эстетического удовольствия. Поздравляем читателя с выходом стоящей книги в печать!
Вильгельм Кюхельбекер. Лицейский словарь. – Отв. ред. Е.Абдуллаев. – СПб. : Росток, 2021.
Комментарии