10 событий, которые потрясли…

17 февраля 2004 года, вечер. Размытые силуэты уличных фонарей будто качаются на пронизывающем ветру. Острые снежинки бьют в лицо и мешают смотреть. Я приехала навестить моего прадеда Ивана. Ему сто три года… Больше века… Страшно подумать, сколько всего видел этот человек за свою жизнь. Он фактически живой очевидец истории XX века. Подъезд, звонок, дверь… Сжимаю в руках коробку с тортом и пытаюсь представить, как он выглядит – мне не доводилось видеть прадеда раньше.

Прадедушка, улыбаясь, открывает дверь:

– Ну здравствуй! – пока дедушка, причитая, разглядывает меня, я всматриваюсь в его старое, испещренное морщинами, как жизненными тропами, лицо.

Вопреки моим представлениям, у него нет бороды, как у Маркса. Откровенно говоря, у него вообще бороды нет. Высокий, руки трясутся. Одет так, словно мы живем полвека назад. Кажется, в молодости он был статным и красивым человеком. Добродушное выражение лица, в глазах, как у многих стариков, сочетание мудрости и наивности.

Старенькая квартира, лет тридцать не видавшая ремонта. Все здесь насыщено духом прошлого. Плакат на дверце шкафа с надписью «Олимпиада-80». Бюстик Ленина на полке. По всей видимости, дед настолько привык к присутствию всевидящего ока вождя в своей квартире, что никак не может от него избавиться. На стенах репродукции портретов Пушкина, Лермонтова, других русских поэтов. Дедушка любит поэзию – стеллажи в гостиной и коридоре заполнены сборниками стихов разных лет. Мне нравится атмосфера в этом доме. Старинные часы с маятником ежечасным звоном ненавязчиво напоминают о своем присутствии…

Сидим за столом, пьем чай. Поговорив о мелочах, я решила спросить прадеда о былой жизни. Спросила про революцию. Он задумывается, в его глазах за секунду промелькнул целый век. В тишине слышно, как тикают настенные часы. Мне сейчас очень хотелось бы увидеть то, что видел он в эту секунду. Наконец, глухо кашлянув, он начинает рассказывать:

«Революция грянула, когда мне не было и семнадцати лет. Ты, я думаю, знаешь, что переворот начался с выстрела крейсера «Аврора», который дал знак всем, что пора идти в бой. Я не был на самом крейсере, но слышал потом легенду о том, что вместе с отрядом красных моряков на крейсер взошла женщина невероятной красоты. Огромного роста, с косами вокруг головы (дедушка забавно изобразил, как, в его понимании, должны плестись косы), лицо бледное, ни кровинки – словно ожившая статуя! Ходили слухи, что это была сама Лариса Михайловна Рейснер. Она-де и распорядилась дать залп из корабельной пушки. С нее-то все и началось…» – прадед шутливо прищурил глаза и вновь задумался…

Великую Отечественную войну прадед вспоминал неохотно. Он был инженером на заводе и имел бронь, поэтому на фронт отправлен не был. Но жизнь в тылу в те времена, конечно, тоже нельзя было назвать счастливой. Он приходил домой раз в неделю – все остальное время работал и жил на заводе. Это была тяжелая для всех жизнь.

Когда спрашиваешь стариков о войне, в их глазах буквально отражаются те годы. Такое ощущение, что ты сейчас повернешься и увидишь вживую все то, что отражено в их пораженном воспоминаниями взгляде.

В этот момент мне вспомнилось, как однажды по заданию в школе мы с одноклассницей опрашивали прохожих на улице. На один и тот же вопрос – какое событие вы считаете самым счастливым в своей жизни? – все отвечали примерно одинаково: покупка квартиры, машины, рождение сына, его свадьба. Одна пожилая женщина грустно улыбнулась и сквозь слезы произнесла: «День Победы. Девятое мая – это был самый счастливый день. Нам наконец-то объявили, что война закончилась. Люди с цветами встречали фронтовиков, они плакали от счастья. Да, счастливее дня не было». Война оставляет в памяти народов отпечаток, который не стереть ничем, война калечит судьбы.

Нам с дедушкой от разговоров о войне становится грустно. Он решил вспомнить о хорошем.

«Конечно, – рассказывает прадед, – были и хорошие события. Я помню, как раз в военное время изобрели пенициллин. Сейчас кажется – ерунда, а тогда это спасло многим жизнь. Американцы изобрели его первыми, и в 1945 году Чейн и Флори Флеминг стали лауреатами Нобелевской премии в области медицины за изобретение пенициллина. Но отказывались давать образцы нам, а у нас в это время на фронте люди гибли! Вскоре наши ученые нашли антибиотик на основе пенициллина, гораздо мощнее по действию, и в свою очередь не дали его образцы американцам, – дед хитро засмеялся. – Действительно, пенициллин спасал безнадежных. Он показался видавшим виды полевым хирургам настоящим чудом. Вскоре весь мир заговорил о чудодейственном средстве. М.Г.Бражникова, советский врач, которая нашла антибиотик в 1943 году, напрочь отказывалась от саморекламы и была увлечена исключительно работой, поэтому ее имя сейчас мало кому известно».

Я встала из-за стола и стала убирать посуду. Старинные часы с маятником и усами-стрелками на стене пробили девять.

«А что было интересного после войны?» – спросила я.

У старых людей есть забавная особенность повторять вопросы, которые им задают. Именно так, вспоминая свою послевоенную жизнь, дед задумчиво повторил: «Что было интересного после войны? Ох, да чего только не было!.. – он немного помолчал. – Ярким событием, например, был Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве 1957 года». Я попросила рассказать поподробнее об этом. «Ну… это было огромное потрясение для советского человека, – сказал дед. – На пятнадцать дней тогда приоткрылись ворота в мир. Мы неожиданно обнаружили, что эти ужасные буржуи, оказывается, нормальные и даже милые люди, – он усмехнулся, повертев в руке баночку с американским кофе. – В наше время даже баночек таких никто не видал! А тут какие-то концерты, дискуссии, состязания, и везде иностранцы! Это была настоящая эйфория. Я видел, как в толпе стоял парень с табличкой на груди «Переводчик». Его буквально рвали на части – отовсюду слышалось: «Переводи, переводи!» Людям так много хотелось спросить и так много сказать, а языка почти никто и не знал. Власти пытались как-то ограничить это безудержное общение, но вскоре растерялись. Люди рвались в Москву, хотя их не очень-то и пускали. С этого самого фестиваля железный занавес и стал постепенно тлеть, пока совсем не рухнул в начале 90-х…»

Прадед взял со стола пульт и включил телевизор. Щелчок – реклама – щелчок – какой-то фильм – щелчок – новости… «На мировые экраны вышел новый кинофильм, призер Каннского фестиваля…» – без запинки твердил ведущий.

«Какое уж там кино! – пробормотал дед, вглядываясь в лицо ведущего. – Вот помню, у наших соседей в 53-м телевизор появился, «КВН-49». Его называли в народе «купил, включил, не работает». Большой такой отполированный ящик (он изобразил квадратный предмет в воздухе) с маленьким экраном и линзой. Передачи шли раза три в неделю и были очень короткие. Все соседи приходили к ним в гости «на телевизор». Это было совсем другое… Никаких фильмов, только маленькие передачи новостей, всего два канала – спутникового телевидения, конечно, тогда тоже не было».

Стали говорить о спутнике.

Первый cпутник зaпуcкaлся в cпeшнoм пopядкe – aмepикaнцы гoтoвили cвoй пepвый коcмичecкий aппapaт, гopдo нaзвaнный Vanguard («Aвaнгapд») в 1958 году. Было решено опередить американцев. Нaш cпyтник нaзывaлcя «Прocтeйший cпyтник» (ПC-1) и действительно опередил Vanguard. Все, что содержал в себе шарик с четырьмя антеннами, – двa рaдиопередатчика, кoтopыe и пoзволяли paдиoлюбитeлям Земли ycлышaть знaмeнитыe пoзывныe «бип-бип».

«И вoт здecь yжe был взpыв чyвcтв. Повсюду обсуждали эту новость, люди обнимались, поздравляли друг друга, у многих на глазах выступали слезы от радости. Это была победа всего народа. Через несколько дней уже весь мир аплодировал Советскому Союзу, СССР стали воспринимать как сверхдержаву», – вспоминал дедушка.

…Было очень интересно слушать о достижениях советского государства из уст очевидца всех этих событий. В зависимости от того, какое было событие, лицо дедушки выражало то грусть, то гордость, то принимало суровое выражение…

Когда прадед вспоминал о полете Гагарина, на его лице отразилась по-детски искренняя радость. «Никогда такого еще не слыхал мир – человек в космосе! – он удивленно взмахнул руками. – Когда я услышал эту новость по радио, то понял, что сказка стала былью: мы – первые!» Главным чувством, переполнявшим тогда советских людей, была огромная, неподдельная, нескрываемая гордость.

Бросив взгляд на плакат с дверцы шкафа, я вспомнила, что хотела узнать об Олимпиаде.

«…В июле восьмидесятого Москва опустела, – рассказывал прадед. – «Мешающих» личностей – бомжей всяких, алкоголиков, отправили за 101-й километр. Детей – в лагеря и санатории. В Москву не пускали даже командированных и случайных посетителей. Город был чистым и просторным, витрины магазинов ломились от редких деликатесов, а по улицам можно было гулять всю ночь…»

Несмотря на то что многие капстраны бойкотировали Олимпиаду в Москве, это было грандиозное событие. На закрытии многие, даже иностранцы, плакали, увидев мишку, символ Олимпиады, улетающего в небо. Олимпиада стала символом надежды на лучшее.

«Пожалуй, – прибавил дед, – жизнь в СССР была не такой уж и плохой».

«А что ты чувствовал, когда узнал о распаде СССР?» – спросила я тогда.

«Знаешь, это монета о двух сторонах… Распад был очень противоречивым событием. Как ни странно, сообщение о кончине Советского Союза было встречено в крупных городах довольно спокойно. Но многие все-таки восприняли это с грустью, – произнес прадед с ностальгией в голосе. – Правительству удалось предотвратить развитие событий «по югославскому сценарию». Первые раскаты этого грома уже гремели по всей стране – в Нагорном Карабахе и Приднестровье, Северной Осетии и Чечено-Ингушетии. Не выдержав испытания жесточайшим кризисом, сосед стал жалеть куска хлеба для соседа, надеясь выжить в одиночку. В Тбилиси и Вильнюсе говорили, что «хватит работать на Москву», на Урале требовали прекратить «кормить» республики Средней Азии… В то же время было ощущение огромной, невосполнимой утраты и тревоги. То, чем жили люди почти целый век, стало вдруг прошлым, а впереди ждало какое-то неопределенное будущее.

Мир, да и мы сами не знали, чего ждать, – вздохнув, добавил прадед, – сейчас люди стали совсем другие. За идею, как мы когда-то, трудиться уже никто не пойдет. Мало осталось людей старой закалки».

Он продолжил рассуждать вслух: «Хотя недавно совсем я слышал про питерского математика Григория Перельмана, который доказал гипотезу Пуанкаре, одну из самых, насколько мне известно, сложных математических задач. Ему ведь хотели вручить Нобелевскую премию, миллион долларов! Он отказался! Вот они, отголоски советской морали и бескорыстности!» – дед засмеялся. Я не стала возражать дедушке, хотя, как мне показалось, совсем другое двигало математиком. Гений просто вне любой системы, вот и все. Не важно, какая это система.

Часы пробили десять, я стала собираться домой. Передо мной за один разговор пронеслась почти вся советская эпоха. Пронеслась, не остановилась. Я смогла лишь заглянуть немного за ширму, за которой пряталось прошлое. Что ж, у меня впереди своя жизнь, своя эпоха, свои воспоминания.

Прав был Лермонтов, когда написал: «История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа». Спросите любого очевидца событий, которые потрясли мир, и вы поймете, что истории стран и народов складываются из судеб отдельно взятых людей.

София ТАРАСЕВИЧ (школа №1288)