На чтение: ≈ 8 мин.– Когда учитель работал с учеником один на один (лучший индивидуальный план был, по моему мнению, у Александра I – ему Екатерина II сделала неплохой учебный план), тогда вопрос о технологизации педагога, собственно говоря, не возникал. Когда школа стала массовой, то возник вопрос: что делать, ведь на всех школьников хороших учителей (талантливых, способных работать по индивидуальному плану) не хватит? Работа великого Яна Амоса Коменского называется «Великая дидактика», и это тщательно обдуманный способ создания во всех общинах, городах и селах каждого христианского государства таких школ, в которых все юношество должно научиться всему, что нужно для настоящей будущей жизни. В 60-е – 70-е годы прошлого века стало абсолютно ясно всем, кроме, к сожалению, наших соотечественников, что школы надо менять, что всему в юности научиться нельзя. Это вопрос нового поведения учителя.
Весь опыт реформ последних 40 лет на Западе – поиск нового места учителя. «Не знаю» для учителя стало его новым состоянием. Сегодня нужно понять, что должно произойти в этом случае. Какие у учителя должны быть новые умения, чем он должен владеть, чтобы появлялись новые результаты его работы с учениками. Ситуация ровно такая же, как в государстве, – должны быть свобода, ответственность, обратная связь. Сейчас учитель должен ответить на вопросы: «Я учитель для кого? Я учитель для государства или я учитель для тех детей, которые ко мне пришли?» Когда я в 1976 году пришел в школу, вместе с учебником мне выдали методичку, в которой было написано, что я должен на этом уроке сделать то-то и то-то к десятой минуте, задать для всех учеников из единственного учебника из упражнения №2 3-ю и 4-ю задачи, а для самых умных еще и 5-ю. В свое время в одной из работ знаменитый русский историк Петр Каптерев писал, что российская школа ветхозаветна по своей сути, то есть идет через систему запретов. Это было до начала эпохи исторического материализма. Во 2-й половине 80-х и примерно до середины 90-х учителю дали свободу. Все, что сегодня хорошо работает в школе, следствие той свободы. Все инновации, все, что есть хорошее, было заложено тогда. А потом во времена Ельцина чиновники испугались, что учителя нельзя контролировать. Но для того чтобы что-то новое появлялось, чтобы у учителя появлялось самоощущение как у профессионала, а не как у человека, который транслирует чью-то внешнюю волю, ему нужна свобода. Значит, нужно начинать с изменения стандартов, с запрета тому, кто учит, ставить отметки. Отметка должна быть внешней. Я не говорю о том, что на уроке не надо ставить отметки, но рубежный контроль должен быть внешний, и не только после окончания школы. Тогда искоренится раболепство, изменится характер взаимоотношений между учителем и учеником, они в хорошем смысле становятся «подельниками» (вместе учатся, вместе дают результат). С чего началась последняя реформа образования в Англии? С того, что к Тэтчер, «железной леди», пришли крупнейшие налогоплательщики-бизнесмены и сказали: «Мы не будем больше платить на образование налоги, потому что всех, кто к нам потом приходит, нам приходится переучивать и платить второй раз». Значит, если мы хотим воспитывать в школе законопослушного, социально пассивного гражданина, что, мне кажется, на сегодняшний день и есть заказ для российской школы, то тогда давайте все оставим как есть и будем разговаривать о том, сколько надо компьютеров, какая должна быть зарплата, средний класс мы или не средний класс. Но это все вторично. Важно соблюсти обыкновенные процедуры демократического общества – свободу, ответственность, отчетность. А то иначе получится как в анекдоте про бассейн – «научитесь плавать, нальем воды», – никакого движения вперед не будет, и наука тут не поможет.У нас учительский труд – это некоторое мессианство. Но мессианство в церкви, а у нас нормальная работа, учителя должны быть технологичны. Учитель с большой буквы – замечательно. Учитель с большой буквы «У», работающий 25 часов в неделю, – это через 10 лет дурдом. Наши учителя должны быть технологичны. Ко мне очень часто приезжают педагоги из Англии в университет, я смотрю, как они пишут на доске. Если они двое находятся в аудитории, они обязательно становятся правильно, чтобы школьники были у него включены в работу, поэтому вторая задача, которой нужно заниматься, – это процедуры. И взаимоотношения, которые складываются во время реализации этих процедур, что обеспечит вот этот фундамент, на котором свобода учителя не будет разваливать школу.Когда мы смотрим на проект нового закона об образовании, в котором зарплата будет связана с часами, о какой свободе может быть речь? Должны быть ставки. Я 15 лет работал директором школы и понимаю: чтобы мне было одного учителя существенно удобнее использовать для работы с молодыми учителями, методической работы, а другого для воспитательной работы, третьего еще для чего-то, у меня должны быть ставки. Учителя занимаются разными делами, они и воспитатели, и методисты, и переговорщики, и психологи. Что такое гениальный учитель в нашем понимании? Тот, кто умеет все это (причем ничему этому его не учили), потому что таким родился. Но таких единицы, а мы говорим о массовой школе и должны дать учителю технологию, которая поможет ему быть успешным. 10 лет назад я встречался с голландцами, которые проводили реформу педагогического образования Нидерландов в плане информатизации школы, рассчитана она была на 25 лет. Мы же за 3 года принимаем два закона, вводим ЕГЭ, нормативно-подушевое финансирование и многое другое. Те люди, которые сейчас уже не могут перестроиться, должны из школы уйти (но им нужны программы, которые позволят уйти достойно) или должны использоваться в другом качестве. Мы не можем ждать быстрого результата – не получится. Сделаем другие учебники, выпустим новый стандарт и еще 25 лет будем шагать к тому, чтобы родители, приведя детей в школу, увидели, что не теорему Виета учит с ними учитель и не математику, а математикой учит. Не историю в школе учат, а гражданина России формируют, изучая исторические материалы и исторические тексты.
Выбор читателей
Комментарии