На чтение: ≈ 23 мин.Окончание. Начало в №8-9
В Сеуле есть пешеходная улица Инсадон с многочисленными переулками по обеим сторонам. В этих переулках расположены галереи, традиционные рестораны, чайные дома и кафе. Инсадон называют сеульским Арбатом. Конечно, это обязательный пункт любой туристической или семинарской программы.
В автобусе группу поделили на тройки. К каждой тройке приставили сопровождающего – аспиранта университета иностранных языков. Предупредили, что мы должны вернуться в точно указанное место в точно назначенное время. Что касается пунктуальности, то корейцы в этом плане просто идеальны. Все мероприятия начинаются минута в минуту и длятся ровно столько, сколько было означено. Говорят, что даже на свадьбе никто не задерживается больше пяти минут после официального окончания, деловые ужины строго регламентированы и не превращаются в бесконечные застолья, как это часто бывает у нас, да и не только у нас, когда еда и выпивка идет за казенный счет.
Честно скажу, меня совсем не напрягло деление на тройки, хотя напомнило поездки за рубеж в советское время, правда, тогда мы ходили пятерками – ради нашей безопасности, так нам по крайней мере объясняли. Но я думаю, что это была своеобразная страховка, чтобы кто-то из группы случайно не сбежал. Кстати, на демаркационной линии в Пханмунчжоме северокорейские солдаты стоят по двое, лицом к лицу, чтобы задержать напарника, если тот вздумает рвануть к южанам.
Ребята старались показать нам самые известные места Инсадона: галерею Хаккочже, художественный центр Кана, чайный домик Квичхон, который содержит жена известного поэта Чхон Сан Бёна. Там на стенах картины известных мастеров, на полках книги местных поэтов, которые здесь часто чаевничают. В этом чайном домике подают лучший в Сеуле чай из айвы – могвачха.Наши гиды переводили для нас, сравнивали цены, объясняли, чем отличается одна тарелка, шкатулка, покрытая черным лаком, от другой, какой рисунок на селадонском фарфоре производит знаменитый «тихий эффект», где можно купить изделия из мастерской Кымбагён – «пиршества золотой фольги». Они помогали выбрать нам такие сувениры, которые сами корейцы покупают для своих друзей, для украшения дома.
Когда пришло время уезжать, кое-кто из нашей группы сказал корейскому руководителю, что хочет остаться в этом районе – погулять, посмотреть, поснимать, пообщаться с рядовыми людьми… Руководитель напрочь отверг это желание. Он был суров, как император Ванг Гон: «Я должен быть уверен, что вы все благополучно добрались до отеля». Мы молчаливо уселись на свои места, и автобус отчалил от стоянки. Мимо проплывали светящиеся неоном бары, концептуальные скверики, станции метро, уличные овощные рынки, стайки людей на остановках – тот город, который мы не видели. Мы слушали замечательные лекции лучших специалистов, мы посещали дворцы и храмы, шоу и музеи, мы видели парадный фасад удивительной страны. Но чтобы по-настоящему понять страну, надо увидеть ее разной, надо увидеть и то, что не показывают обычно туристам. Я хотел увидеть будни. Те, что описал архитектор О Ёнук в книге «И все равно я люблю Сеул»: «Я хочу подарить им (друзьям-иностранцам. – П.П.) воспоминания, в которых будет настоящий Сеул, такой, какой он есть, – сырой, неухоженный, со следами, оставленными буднями; такой, какого не увидишь, посещая дворец Чхандок-кун или квартал хануков… Я хотел бы показать иностранцам голубые спонжики на дверцах машин; маски в стиле Дарта Вейдера, которые надевают корейские ачжуммы (замужние женщины среднего возраста, которых отличает особый стиль одежды, поведения и др.), отправляясь в поход в горы; радио, звучащее в салоне городского автобуса (и чтобы это непременно была трансляция какого-нибудь любительского конкурса песни); такси, которые отказываются брать пассажиров поздней ночью; развлекательные заведения для взрослых, прикрывающиеся вывеской парикмахерской; кресты церквей, светящиеся алым неоновым цветом; девочки-зазывалы с вымотанными душами, танцующие под громкую музыку перед новым магазином во время его открытия»….
Автобус остановился у отеля. Мы попрощались с корейскими ребятами, поднялись в свои номера, переоделись и через полчаса снова встретились внизу, чтобы пойти в ближайший бар. Пока мы решали, куда идти – налево или направо, перед нами возник из ниоткуда наш корейский руководитель. «Куда вы собрались?» – «Погулять». – «Вы заблудитесь!» – «Мы недалеко, в окрестностях погуляем». – «Вы потеряетесь!» – «У нас есть карта». – «Вы не знаете этот район». – «А что, здесь опасно?» – «Да нет, в Сеуле вообще нет опасных мест». – «Тогда чего нам бояться?» – «Вы здесь впервые, и всякое может быть». (Что касается безопасности, то одна из членов нашей группы выбралась вечером погулять по узким улочкам, и к ней довольно навязчиво пристали двое подвыпивших мужчин. Говорила, что испугалась, но сумела быстро выбраться на людную магистраль.) Последним аргументом нашего корейца было: «Вам трудно будет завтра слушать лекции, если вы загуляете надолго». Мы ответили, не задумываясь, что, даже прокутив всю ночь (чего не собирались вообще-то делать, а сказали лишь, чтобы подразнить нашего «шефа»), сможем не только слушать, но и вопросы задавать. «Может, не пойдете?» – в голосе звучала мольба. «Пойдем». – «Тогда я пойду вместе с вами. Вы не против?» Мы были не против. «Покажи нам, как пьют суджу».
Было около одиннадцати вечера. Мы зашли в ближайший бар. Скорее это было похоже на обычное кафе. В вытянутом зале вдоль стены стояли столы на шесть человек, отделенные друг от друга легкими перегородками. Почти все они были заняты. Женщин не было. Одни мужчины. Большинство – молодые. Несколько лиц среднего возраста. И никого из пожилых. Довольно шумно. Некоторые голоса даже музыку перекрывают.
Мы заказали по большой кружке местного пива и бутылочку суджу. Нам подали закуски: кимчи из редьки и огурцов, рисовые шарики, сыр. Наш корейский друг выстроил кружки с пивом в ряд вплотную друг к другу. Разлив суджу по стопкам, примостил их сверху на кружках ровно посредине и одним мгновенным движением руки смахнул их все в кружки. Выпили, потом достали стопки и заказали по новой… Из бара мы уходили последними. Утром голова ни у кого не болела.Едем в Имчжингак. Это место расположено в 56 километрах от Сеула и в семи от демаркационной линии, разделяющей Южную и Северную Корею. Демилитаризованная зона шириной 4 км и длиной 250 километров рассекает Корейский полуостров с 1953 года. Гарнизоны обеих армий находятся в нескольких сотнях метров от этой зоны. Самый известный пункт этой зоны – городок Пханмунчжом, но мы туда не едем. Демаркационная линия прочерчена там прямо на асфальте белой краской. Она проходит через синие и белые одноэтажные строения, похожие на ангары. Синие здания принадлежат Южной Корее, белые – Северной. Чтобы въехать в демилитаризованную зону, надо одеться скромно и просто: никаких маек, шорт, джинсов, коротких юбок. В облегающей одежде, с разрезами и дырами, с банкой кока-колы в зону не пустят. Это все для того, чтобы не раздражать северокорейских военных. Каждый въезжающий подписывает специальное соглашение, в котором, в частности, говорится: «Посещение зоны коллективной безопасности (она же ДМЗ) будет связано с въездом во враждебную зону и возможностью получения телесных повреждений или смерти как прямого результата действий противника. …Хотя инциденты не ожидаются, командование Объединенных Наций, Соединенные Штаты Америки и Республика Корея не могут гарантировать безопасность посетителей и не могут нести ответственность в случае враждебного действия противника».
Имчжингак – туристическое место. Здесь расположен музей Северной Кореи, различные памятники, парк Объединения, мост Свободы – через него после заключения соглашения о перемирии вернулись домой южнокорейские солдаты. Полтора года назад в Имчжингаке собирались запустить на территорию Северной Кореи воздушные шары с 200 тысячами листовок, призывающих к объединению. Северокорейское командование заявило, что в случае этой акции оно нанесет массированный авиаудар по комплексу. Полиция запретила запуск шаров.С наблюдательной площадки в бинокль виден комплекс Кэсон – промышленная зона, построенная южнокорейцами на северокорейской территории. Работали там местные. Но после недавнего обострения отношений между двумя странами работу зоны заморозили. Видно с площадки и самый высокий в мире флагшток.С обеих сторон демилитаризованной зоны существуют образцово-показательные так называемые деревни мира. В южнокорейской – около пятидесяти семей. Мужчины освобождены от военной службы, семьи пользуются различными льготами. Над деревней развевается флаг на 94-метровом флагштоке. Над северокорейской деревней – по слухам, там живут одни солдаты, потому что по вечерам во всех домах свет включается в одно и то же время, – реет флаг на высоте 160 метров. Весит этот флаг более 250 килограммов. Поднимают и спускают его пятьдесят человек. В дождь его спускают обязательно, иначе, намокнув, он порвется под тяжестью собственного веса.
В 1974 году южнокорейские военные обнаружили под своей территорией тоннель, который шел от границы. Северокорейцы тут же объявили, что это дело рук южан, которые готовили вторжение. Когда были продемонстрированы следы от взрывов, направленные на юг, северокорейцы поменяли версию: они сказали, что строили эти тоннели для добычи угля. Но через пару лет обнаружили еще один прорытый ход. А в 1978 году – третий, к которому мы и едем. На обочине знаки: мины. Они остались со времен гражданской войны. Эта территория – раздолье для диких животных. Но периодически слышны взрывы. Несколько постов, тщательно проверяющих проходящий транспорт. И вот мы на площади перед входом в тоннель. Здесь стоит памятник: две половинки шара с контурами Южной Кореи на одной и Северной – на другой. Две семьи толкают эти половинки навстречу друг другу.Нам выдают каски, предупреждают, что с гипертонией и астмой нельзя, и мы спускаемся вниз. Этот тоннель обнаружили случайно. Вели в окрестностях геологоразведку, бурили скважины и вдруг заметили, что вода, сколько ни лей, уходит в землю мгновенно, предположили, что там есть полость, стали копать и обнаружили на глубине 73 метров двухкилометровый ход диаметром около двух метров. Даже трудно представить, каким адом был это тоннель для тех, кто его рыл. Сплошной камень, нехватка кислорода, все вручную, на полусогнутых…
Я тоже шел, полусогнувшись, ударяясь головой через каждые пару шагов о крепление или породу. Если бы не каска, худо мне пришлось бы. Со сводов капает вода. С нами шли девочки из школы, которую мы посетили накануне. Вдруг они остановились и сказали, что не пойдут дальше. Я спросил, не плохо ли им, они ответили, что, нет, чувствуют они себя хорошо, но дальше тоннель идет резко вниз, а у них слишком короткие юбки.Вскоре передо мной встала бетонная стена с амбразурой. В нее видна еще одна. За той стеной есть еще одна. Толщиной пять метров. Между этими стенами раньше несли вахту миротворцы. На всякий случай. Теперь их сменили видеокамеры. По разным данным через третий тоннель в час может пройти от десяти до тридцати тысяч солдат. Последний тоннель обнаружили в 1990 году. Все их засыпали. Но даже сегодня в штабе ООН считают, что под землей есть еще около десятка необнаруженных ходов.В 2013 году самая престижная литературная премия Соединенных Штатов – Пулитцеровская – досталась Адаму Джонсону за роман «Сын повелителя сирот» о Северной Корее. Кто-то назвал роман открытием и откровением, кто-то бездарным опусом и пропагандистской фальшивкой. Мне же кажется, что этот роман прежде всего об одиночестве главного героя Чона До, служившего в свое время в северокорейских тоннельных войсках, об одиночестве человека, живущего в аду. Но и в раю человек испытывает не меньшие страдания и не меньшее одиночество…
По дороге в Сеул останавливаемся на станции Торасан. Ее открыли двенадцать лет назад, когда наметилось потепление в отношениях между Югом и Севером. Тогда же решили восстановить старую железную дорогу между странами. На открытие станции приезжал даже Джордж Буш, тогдашний американский президент, расписавшийся на шпале. У входа на перрон стоит военнослужащий. Я с ним сфотографировался. На табло горит надпись об отправляющемся поезде в Пхеньян… Не видно ни поезда, ни пассажиров…
Нас угощали корейскими блюдами: очжинго-топпап – приготовленным на бульоне из кальмаров с рисом с овощами и острыми приправами и прозрачным супом тхоран-тханга, сваренным из клубней таро на основе бульона из морепродуктов; японским рыбным рулетом камабоко и соте никуджага; китайскими пельменями цзяоцзы и пастой с тушеным мясом с овощами бами горенг; вьетнамским супом фо бо и рисовыми блинчиками с мясом нэм зан… Все было так вкусно, что и сейчас, когда я вспоминаю названия блюд, у меня слюнки текут. Но больше всего мне понравилась закуска ке-чжан из сырых крабов, выдержанных в соевом соусе со специями. Не зря про эту закуску корейцы говорят, что это типичный пап-тодук – «вор, крадущий рис». Она в самом деле настолько вкусна, что с ней можно съесть несколько мисок риса. Сами корейцы считают, что лучше всего из свежих крабов получается густой суп ккотке-тхан, сваренный из только что выловленных крабов прямо на месте их добычи, на побережье Западного моря.
Блюда Юго-Восточной Азии, особенно корейские, просты, вкусны и красивы. Вкус, простота и красота так органично связаны друг с другом, что даже трудно сказать, что важнее в этой связке. Блюда похожи на минималистскую живопись, где каждое касание карандаша, пера или кисти – знак. Значащий не меньше, чем вся картина, рисунок в целом. Художники не только знаменитые повара, но и каждая хозяйка, стоящая у плиты. Умение не просто готовить – творить пищу – в крови.Каждый день перед приемом пищи в монастырях произносят молитву, которая начинается словами: «Откуда взялась эта пища? Чьим трудом она оказалась передо мной? Моих добродетельных поступков недостаточно, чтобы принять эту еду, поэтому я испытываю стыд. Но, отбросив всякую жадность, я принимаю ее в качестве хорошего лекарства для поддержания моего тела, чтобы достичь просветления». На храмовой кухне есть алтарь, посвященный духу – защитнику кухни. Ему каждый день молятся. Не только послушники, но и миряне. Корейцы верят, что чован-син, так зовут этого духа, способен уберечь членов семьи от опасности. Я надеюсь, что когда-нибудь попаду в храм Хэин-са, или Тонхва-са, или Сонгван-са и в полном безмолвии, которое лишь временами будет нарушать бамбуковая трещотка чукпи, пообедаю, используя четыре разновеликие чаши патра…Я вам расскажу про суп, который корейцы едят в самую жару, – юкке-чжан. В три самых жарких дня лета в конце июля – начале августа, которые называются самбок, корейцы, обливаясь потом, с удовольствием едят горячий бульон, восклицая: «Как хорошо освежает!» «Огонь лечат огнем» – так гласит поговорка. Так вот чтобы приготовить юкке-чжан, надо залить кусок говядины (лучше грудинку) большим количеством воды, добавить зеленый лук, чеснок, другие приправы и долго варить. Потом надо мясо разобрать на волокна, а бульон остудить и снять с него жир. Мясо вместе с отваренными стеблями таро, папоротника, бланшированными ростками маша приправляют маслом из красного перца, чесноком, молотым красным перцем, после чего кладут обратно в бульон, добавляют крупно нашинкованный зеленый лук и снова варят. Положите в этот густой суп вареного риса, и у вас получится отличный обед….
Жаль, что я не сел в скоростной поезд и не поехал в город Тэчжон, где на привокзальной площади установлена стела со строчками из «Тэчжонского блюза». Слова этой песни, появившейся еще в 1959 году, наверное, знает каждый кореец: «Счастливо оставаться! Я уезжаю, не прощаясь, // На первом поезде из Тэчжона, что уходит на рассвете в 50 минут первого. // Кто мог подумать, что в эту тихую ночь, когда весь мир спит, // Я буду громко рыдать в одиночестве! // Ах, никому не остановить этот поезд в один конец на Мокпхо!»…
Жаль, что меня в три часа три минуты утра не разбудил звук деревянной рыбы в тысячелетнем храме Магок-са и я не увидел, как монах бьет в гонг унпхан в виде облака, не услышал, как барабанный гул отражается от горы Тхэван-сан, «которая подобно ширме окружает храм», и не пошел по камням через речку к священному источнику….
Жаль, что я не увидел мэбён – грациозный сосуд из корёского селадона цвета писэк (жемчужно-зеленого) в Музее изобразительного искусства Кансон, о котором много читал. Всю его поверхность покрывают облака. Над ними парят летящие вверх и вниз журавли. Утонченная элегантность, а не бросающееся в глаза великолепие.
Я ехал в аэропорт. В голове все время всплывала, то затихая, то звуча на полную громкость, музыкальная фраза из блюза: «Я уезжаю, но скоро вернусь…»
И еще я вспомнил слова Ёнг-чжуна, сказанные в конце книги: «Красота, которую я открыл во время путешествия, будет жить во мне вечно». И во мне тоже.
Выбор читателей
Комментарии