Знакомо ли правительство с Пастером?..

Самая большая проблема, которая есть у вашего комитета, которая не дает ему спать спокойно, – какая?

– Распределение средств в бюджете – самая серьезная проблема, с которой мы столкнулись. С 1991 года финансирование образования уменьшилось в 5 раз – очень тревожный факт. Проект бюджета был представлен в Госдуму на утверждение в виде законопроекта, основные параметры, цифры которого были предложены правительством. Госдума, как вы знаете, в силу тех полномочий, которые ей даны по Конституции РФ, может либо утвердить проект бюджета, либо не утвердить. Не утвердит – президент или распустит Думу, или отправит в отставку правительство. Таковы были исходные условия. Вторая проблема, с которой мы столкнулись, – стремление определенных социальных сил провести приватизацию в сфере образования.

– Что это за силы?

– Я называю их “новыми русскими”. Плюс, конечно, Госкомимущество. Противостоять этим силам, кстати, оказалось очень трудно, хотя нас, к счастью, поддержали Российский союз ректоров, профсоюзы, широкая педагогическая общественность. Во время парламентских слушаний законопроекта о моратории на приватизацию в сфере образования мы почувствовали, что в борьбе не одиноки.

– Вы привлекали к работе над законопроектом специалистов?

– Конечно, и, например, проанализировали, почему в других странах о приватизации образовательных учреждений речь не заходит.

– Наверное, потому, что ни в одной стране мира нет Госкомимущества?

– Вероятно. Большинство депутатов Госдумы законопроект о моратории на приватизацию в сфере образования поддержали, он прошел. Да как могло быть иначе? Ведь он носит превентивный характер, говорит: давайте в течение некоторого времени не будем говорить о приватизации, отложим дискуссии и поступки. А если говорить о законах, то нет ни одного документа, который бы позволял заниматься приватизацией и разгосударствлением собственности, работающей на образование. Вот беззакония хватает, особенно в течение последних лет, сколько мы уже потеряли детских садов, ПТУ, общежитий, техникумов, даже школьных зданий. Тихонько, спокойно их передают в распоряжение коммерческих структур. А те наживают при этом солидный капитал, потому что нет ничего более дорогого, чем недвижимость.

– И никого из законодателей, ратующих за приватизацию, это не удивляет, не возмущает и не оскорбляет?

– Вы знаете, надо раз и навсегда определиться: какое общество мы формируем, для кого? Занимаемся предпринимательством ради предпринимательства, реформой ради реформы или в конечном счете делаем все для человека, во имя его блага, во имя реализации его прав. Позиция депутата по отношению к образованию – это его позиция по отношению к простому человеку, который является гражданином этой страны. Если мы заботимся о человеке, о гражданине, то надо помогать образованию. Все страны – США, Япония, Южная Корея – имеют в основе своей государственной политики приоритет образования, подкрепленный приоритетом госфинансирования. С 1980 года выделение средств на образование в этих странах постоянно наращивается, там понимают, что это определяет будущее государства.

– Кто же в парламенте ратовал за приватизацию?

– Не люблю указывать пальцем, называть конкретные фамилии. У некоторых депутатов была своя, положительная позиция по этому поводу и гораздо честнее было бы выйти к микрофону и открыто о ней заявить, об’яснить, почему они за приватизацию школ, ПТУ, техникумов, вузов. Этого не произошло. Когда шло голосование, некоторые фракции, например, “Выбор России”, “Яблоко”, вообще не голосовали. Я считаю, если мы пришли работать в парламент, то не можем себе позволить уклоняться от выполнения своих обязанностей. К счастью, большинство депутатов Госдумы нас поддержали, поддержали и депутаты Совета Федерации, значит, и главы администраций понимают, как это было важно.

– Очень часто приватизацию впрямую связывают с развитием негосударственного образования.

– Я была на заседании правительства, когда обсуждались проблемы развития высшего и среднего специального образования. В докладе председателя Госкомвуза РФ не было сказано ни одного слова о приватизации вузов, я задала вопрос, как же В.Кинелев к этому относится. Ответ меня поразил, в нем были смешаны понятия. Дескать, тот, кто против приватизации, тот против частного образования. Удобная позиция, потому что в этом случае мы, депутаты комитета, уже не борцы за права человека, а, наоборот, ретрограды, бюрократы, мешающие человеку получить образование в негосударственной сфере. Нет, мы не против, не надо смешивать разные вещи. Кстати, еще никто не выяснил, каков экономический эффект от первого этапа приватизации, что было хорошо, что плохо, что рационально, что нет. Как же можно требовать реализации процесса, об итогах которого до сих пор нет четкого представления? Тем более в такой сфере, как сфера духовного производства?

– Представляется, что люди, ратующие за приватизацию, и в самом деле стоят за превращение государственной системы образования в частную. Поэтому они и смешивают два понятия. Это, видимо, все те же люди, что писали 43-ю статью Конституции. Упорные люди, последовательные. Каждая фракция мечтает прийти к власти, в каждой, вероятно, есть тот, кто видит себя в этом случае в кресле министра образования. Не пытались ли вы войти в контакт с этими людьми, об’единить усилия, создать некое сообщество будущих министров образования?

– Деятельность нашего комитета – вне политики. Можно настолько заполитизироваться, что забудешь, зачем в парламент и в Комитет по образованию пришли. Конечно, мы знаем, что кто-то из политиков в будущем видит себя в той или иной должности, но для нас главное – не политические мосты наводить, а профессионально решать профессиональные вопросы.

– Но об’единение в этом случае может произойти на профессиональной, образовательной, а вовсе не на политической основе. Вы бы могли получить своеобразное депутатское образовательное лобби внутри всех фракций.

– В принципе идея интересная, она заслуживает внимания и, может быть, реализации. Конечно, всем нам, болеющим за образование, надо об’единяться, но слишком уж нестабильна ныне ситуация. Уже сейчас, понимая, что будут выборы, многие депутаты приступают к реализации своих политических взглядов, позиций. Им не до образования. Хотя некоторые, понимая, что надо завоевывать симпатии избирателей, и “выкидывают” лозунги социальной защиты населения, обещают защищать и заботиться о культуре, образовании, науке.

– Не проще ли посмотреть, как они это делают сейчас, находясь в ранге народных избранников?

– Другой альтернативы, кроме как выживание через образование, нет. Не все это понимают, не всем, видно, выгодно это понимание демонстрировать. Отношение к той или иной сфере депутат может выразить через отношение к ее финансированию. Раньше образование, культура и наука финансировались тоже по остаточному принципу, но все же концепция составления бюджета была иной. Было понятие “национального дохода”, все знали, что это такое, каков размер этого дохода. Все было контролируемо, проверяемо. Была твердая цифра, из которой можно было исходить. Сейчас мы вообще отказались от этого концептуального подхода, в бюджете есть расходная и доходная части, которые проверить трудно. Можно констатировать одно: денег на образование, науку, здравоохранение, культуру в тех размерах, которые нужны, правительство не находит. Оно предложило нам в проекте бюджета такие цифры: на образование – 7,89 триллиона, на культуру – 2,2; на науку- 5,44. В процентном отношении: на образование – 3,67 процента, на науку – 2,5, на культуру – 0,9.

– Но ведь есть Закон “Об образовании”, который предусматривает выделение средств на образование в размере не менее 10 процентов, есть Закон “Основы законодательства о культуре”, где предусмотрено выделение средств в размере не менее 2 процентов. Правительство нарушает законы? Почему?

– Парадоксальная ситуация: провозгласив демократию, сказав, что строим правовое государство, к исполнению законов между тем мы подходим странно. Для чего существует исполнительная власть? Чтобы исполнять законы. Но правительство демонстрирует, что реального исполнения законов нет. Что значит выделить на культуру 0,9 процента? Известно, что, если на культуру выделяется меньше одного процента, в стране наступает состояние культурной комы. Однако правительство говорит: у нас нет денег. Но находятся же средства, затыкающие “черные дыры экономики”, находятся деньги, чтобы воевать, вот только на образование, культуру и науку их почему-то всегда нет. Луи Пастер сказал, что тот народ будет первым, у которого во главу угла будет поставлен приоритет науки. С тех пор никто ничего лучшего не сказал. Это и верно, и справедливо.

– Видимо, в правительстве никто с Пастером не знаком.

– Знакомы не знакомы, а денег все равно не дают. История с принятием бюджета – история нашей каждодневной, нервной, упорной борьбы. Мы добились увеличения средств на образование, науку и культуру, но незначительного. Тем обиднее была статья в “Известиях”: “По воле избранников школьники остались без учебников”. Как будто мы не просили денег на Федеральную программу развития образования, на учебную литературу. Нам в ответ показывали постановление правительства от 2 июля 1994 года о переводе финансирования учебников на местные бюджеты. Но все мы ведь еще тогда говорили, что это постановление носит в большой степени волюнтаристский характер. Само же правительство не соблюдает третий пункт о поэтапной реализации своего постановления. Вообще, знаете, мы постоянно слышим: давайте сначала накормим народ, а потом начнем финансирование духовной сферы. Я считаю, ссылки “на потом” недопустимы. Мы уже пожинаем плоды такой политики: громадный рост преступности, особенно среди несовершеннолетних, молодежи. Детей, с их судьбами и проблемами, нельзя оставлять на потом. Потом они станут взрослыми с куда более острыми и сложными проблемами, которые решать будет много трудней.

– Какие были поправки в проект бюджета? Кто и на что просил деньги при такой скудости средств?

– Просили на финансирование частных вузов.

– Хватило совести?

– Хватило.

– Мы часто слышим, что все решает правительство, все предлагает правительство. Но ведь министры образования, культуры, науки, здравоохранения в правительство входят. Значит, они тоже все это принимают, со всем согласны? Скажем, почему крик об учебниках, которых нет, министерство начинает именно каждую весну? Может быть, потому, что это прикрывает бездействие в течение года, может быть, потому, что это дает политические дивиденды? Может быть, потому, что не таким преступным будет выглядеть лоббирование частных издательств, имеющих шанс на дефиците учебников нажить немалые капиталы? За учебниками, видимо, стоит нечто большее, чем просто дефицит. Не пора ли спросить с министерств по большому счету, более жестко? Есть ли примеры, когда комитет это делал?

– Мы приглашали министров на своего рода отчеты. Когда же в Думе обсуждали проект бюджета на 1995 год, депутаты задавали вопрос: “Как на это реагировали министры, которые одновременно являются и депутатами?” Рыбкин ответил на это: “Молча!” То есть они проголосовали за те цифры, которые предложило правительство. Мы неоднократно говорили в Думе об отставке правительства, но никто из его членов уходить не собирается – сложно расставаться с властью. Механизма контроля деятельности правительства у Думы по Конституции нет. Мы можем только говорить, а правительство слушает и делает так, как считает нужным. Механизма воздействия на него у Думы тоже нет – это самое неприятное.

– Дума бессильна? Не может дать народу того, чего он требует? Каков же выход?

– Перевыборы, смена правительства. Ведь при такой ситуации, которая наблюдается сейчас, мы порой попадаем в положение унизительное. Я была участницей семинара, который проводил Всемирный банк. Он нам рекомендовал, например, оставить в России всего 50 высших учебных заведений. Нам, России, диктуют, а мы должны слушать. (Представители Всемирного банка, между прочим, – в основном представители США). Когда мы пытались выяснить, кто заказывал им этот доклад, эти рекомендации, кто оплачивал эту работу, проведение семинара, выяснилось, что ни парламент, ни правительство, ни министерства об этом не просили. Банк все это делал по собственной инициативе. Спрашивается, почему? Один раз нам уже кое-что советовали, потом сами признали, что советы не совсем точны и верны, что советники поторопились, не учли специфики России. Причем все это выдается под оберткой помощи, мы, дескать, благодетели, которые вам помогают. Даже тогда, когда их об этом не просят. Но наше образование – лучшее в мире, лучшим считалось и лучшим считается. Мы говорим, что нужно возрождение России экономическое, но надо понимать, что неучи, серая масса, ничего не смогут поделать, ничего не смогут изменить. Тяжелое положение, экономический кризис не дают индульгенции на невежество и необразованность. Политика сегодня такова, что одна часть политических деятелей убеждает другую часть: главная ценность в мире – золотая валюта, материальные ценности. А весь мир, вся история развития цивилизации доказала, что истинная ценность – духовность, образование, знания. Может быть, пора нашим политикам это об’яснить. Или сменить их на таких, которые это понимают. И побыстрее.

Виктория МОЛОДЦОВА