Знаем ли мы Гоголя? В год 150-летия со дня смерти писателя этот вопрос, как никогда, актуален

Первым томом в собрании сочинений Гоголя сегодня должна бы идти духовная проза. Так мы сможем хоть сколько-нибудь направить читателя по верному пути в понимании творческого наследия писателя.
XIX век не успел разобраться в творчестве Гоголя, слишком агрессивным оказалось направление, определенное Белинским. А иного направления не было предложено, видимо, потому, что интересы просветителей вращались вокруг художественных произведений писателя. Говорить о сокровенном Гоголе в период советской власти в России не приходилось. Достаточно сказать, что письмо критика к Гоголю в связи с выходом в свет “Выбранных мест из переписки с друзьями” было издано миллионными тиражами, и в то же время сами “Выбранные места…” оставались непрочитанными. И если профессионалы-литераторы не могли тотчас разобраться в Гоголе, то что было делать рядовому читателю? А ведь это главное, чтобы задумки, идеи автора становились всеобщим достоянием. Следовательно, читатель прежде всего должен бы знать сокровенного Гоголя, идейного. А таковой наиболее раскрыт и доступен в духовной прозе. Вот почему даже при издании избранных произведений духовная проза должна стоять на первом месте. Она поможет разобраться в художественных произведениях, станет ключом к новому прочтению Гоголя.

Гоголь не только классик русской литературы, но и единственный в своем роде писатель-новатор. Однако нельзя рассматривать его новаторство с позиций нашего времени, когда за новаторство выдается любая пошлость, любое кривляние, любое надругательство над языком. Авангардизм и новаторство Гоголя заключались в создании образцовых произведений. Он как бы говорил: вот направление, вот образец – следуйте и развивайте. Широк и многогранен охват писателя, но Гоголь не повторялся даже внутри жанра. Не потому ли так тщательно шлифовал он свои произведения, что они – образцовые, не потому ли и возвращался к уже опубликованным работам (“Портрет”, “Тарас Бульба”), не потому ли толковал и объяснял свои идеи (“Ревизор”, “Мертвые души”, “Выбранные места…”).
Гоголь шел к мирскому проповедничеству. Его попытка проповеди была отвергнута – даже единомышленниками. Именно духовная проза оказалась ключевой, дав повод объявить автора параноиком, именно на духовной прозе при новом прочтении и следовало бы сосредоточиться…
Подвижничество на Руси всегда было связано с верой, с Богом. И сам подвиг, собственно, свершался во имя истины. Многое творилось безымянными авторами – ради Бога. Скажем, летописцами-историками или иконописцами, которые до сих пор не оставляют на иконах своего имени. К чему? Бог все знает. Такая форма духовного подвига, как стремление стать тихим праведником, стала национальной чертой, вошла в национальный характер. Лишь со времен Петра появились светские писатели, живописцы, артисты и композиторы. Интеллигент полагал в основу творческой деятельности личное “Я”, поэтому творчество и сегодня нередко рассматривается как форма авторского самовыражения.
В начале XIX века лучшие сыны Отечества пытались возвратиться к делу духовного возрождения. Но для этого прежде всего следовало объединить расколотую культуру. Монашество обращалось к старческому подвигу – удалившимся от мира это удавалось. Проделать нечто подобное в миру было сложнее. Гоголь пытался соединить в своем творчестве светское с духовным. Но встретил сильное противодействие, да и почва была неподготовленной, а дело – непосильным.
Здесь-то и коренится продолжение так называемой трагедии Гоголя, выступившего в роли писателя-проповедника. Он опережал свое время. Сожжение рукописи второго тома “Мертвых душ” – прямое следствие переживаемой им трагедии. Гоголь формировал новое направление в литературе, новое даже по сравнению с Пушкиным – православно-национальное направление. И как только эта идея обозначилась, трагедия писателя стала неизбежной. Просто литература, просто чтиво не могли удовлетворить Гоголя, уже жившего идеей синтеза светского и церковного. Необходимы были новые формы, каких до того в русской литературе не было. Гоголь же в “Выбранных местах…” воспользовался уже отслужившим эпистолярным жанром, причем адресным – увы, в ветхие мехи влил молодое, еще не перебродившее вино… Он выступил проповедником среди близких ему людей, тогда еще живущих в полном здравии. И трагедия обрела цепную реакцию.
Потребовалось еще немало лет, чтобы Достоевский, освоив опыт Гоголя, создал новый жанр полифонической публицистики – дневник писателя. В адресном эпистолярном жанре проповедь и указующий перст были восприняты как поза и даже гордыня. Достоевский ушел от обращения к адресатам, хотя и указующий перст, и проповедь у него оставались (но сумасшедшим и его объявили!). Достоевский преодолел барьер отчужденности, который для Гоголя обернулся тупиком. То, что создал Гоголь, по достоинству начало оцениваться лишь после смерти автора и его адресатов. Зато сегодня мы воспринимаем гоголевские письма-проповеди как статьи, адресованные всем нам. И это то, к чему стремился писатель.
Получился ли из Гоголя проповедник? Да. Но именно за это его укоряли близкие и духовные лица – вот, мол, взялся не за свое дело. Они не могли понять, что Гоголь – лишь на начальном пути делания новой литературы… И все-таки был совершен значительный шаг вперед после “Размышлений о Божественной литургии”. Там он осваивал односторонний церковный материал, а в “Выбранных местах…” уже соединялись духовное и светское. Именно отсюда пошла возрожденная русская полифоническая публицистика.
Может быть, даже более, чем Достоевский, воспринял публицистику Гоголя Лев Толстой. Вполне очевидно, что заимствован у Гоголя и “Круг чтения” – мысли на каждый день. Выписки из творений святых отцов в духовной прозе Гоголя – прямое подтверждение тому. Но вот ведь какая принципиальная разница: если Гоголь делал выписки только из святоотеческой литературы, то Толстой – отовсюду.
Десять лет назад в издательстве “Русская книга” впервые отдельным изданием вышла “Духовная проза” Гоголя. И тогда уже можно было понять, что ведется большая работа по творческому наследию писателя, возможно, готовится новое прочтение классика.
Предположение оправдалось. Всего за один 1994 год в том же издательстве вышло девятитомное собрание сочинений Гоголя, ориентированное именно на новое прочтение. Наибольшую трудоемкость и ценность представлял собой научный аппарат. Поистине многолетний труд целого отдела Института мировой литературы! Однако вся подготовительная работа по изданию была проделана двумя учеными-подвижниками – И.А. Виноградовым и В.А. Воропаевым.
Девятитомник не стал венцом дела. Следовали статья за статьей, книга за книгой. Вышла отдельным изданием работа “Духом схимник сокрушенный” В.А. Воропаева, в периодике появилась его же статья о современниках Гоголя. Порадовали архивные изыскания И.А. Виноградова и его книга “Неизданный Гоголь” (М.: “Наследие”. 2001). В 2000 году в издательстве “Наследие” вышло исследование И.А.Виноградова “Гоголь – художник и мыслитель: христианские основы миросозерцания”. В прошлом году издана в “Наследии” “Переписка Н.В.Гоголя с Н.Н.Шереметевой (Вступительная и сопроводительная статьи И.А.Виноградова; подготовка текста, комментарии И.А.Виноградова и В.А.Воропаева).
В чем же непосредственная заслуга наших уважаемых ученых?
Во-первых, собрана вся духовная проза Гоголя с приложением “Выписок из творчений святых отцов”. Также впервые воспроизводятся карандашные пометки и записки Гоголя в славянской Библии 1820 года издания. И все это снабжено добротными и убедительными комментариями. Весь научный аппарат на высоком уровне. Во-вторых (и это главное), за 150 лет со дня смерти Гоголя сменилось много критиков и литературоведов, однако первым и главным “оценщиком” оставался неизменно Белинский. Он определял приоритеты в понимании Гоголя. Гоголь оставался основоположником критического реализма, сатириком из натуральной школы.
И вот теперь дано принципиально новое определение: Гоголь – духовный писатель, проповедник православия. Обоснован принципиально иной подход к творчеству Гоголя в целом, принципиально иное видение роли Гоголя в развитии русской национальной литературы. И от этого не так-то просто отмахнуться. Потребуется немного времени, к 200-летию со дня рождения писателя прояснится, какого же Гоголя воспримет Россия – Гоголя Белинского или Гоголя Воропаева и Виноградова.

Борис СПОРОВ