Жизнь здесь, конечно, непростая…

Жизнь здесь, конечно, непростая…

Дорога в Холм неблизкая. Сначала ночным поездом едешь до Старой Руссы. В половине пятого спрыгиваешь на небольшую тихую платформу, и вот уже встречает тебя: летом – подслеповатое утро, зимой – глухая осторожная темень.

Впереди – двухчасовое ожидание рейсового автобуса. Сидишь на промерзшей вокзальной скамье, борешься со сном, невольно наблюдая, как занятые “челночным” промыслом колоритные цыганки раскладывают и пересчитывают свой товар.

Наконец автобус приходит. Минут десять он петляет по Старой Руссе, а потом мелькают за окном бесконечные деревеньки. Окончательно светает. Два с половиной часа пролетают незаметно. И вот он, Холм. Новгородская область.

Вообще-то он не очень похож на город. Уклад жизни и весь его вид скорее сельские. Но город здесь действительно был. И какой! Один из старейших городов России, недавно отметивший 850- летие. Возник он на торговом пути “из варяг в греки”, и поэтому археологи нашли здесь немало греческих и византийских монет.

Возможно, название города происходит от старорусского “холом” (“возвышение”). Или от варяжского “Хеман”, также обозначающее “холм”. На старинных европейских картах он обозначен как Хелм. И в Швеции, и в Польше тоже есть местечки с названием “Хелем”.

До ХV века Холм входил в состав Новгородской земли (а позже – и в Псковскую область, и в Смоленскую, и в Ленинградскую, и в Великолукскую!). Не раз подвергался нашествиям – литовским и польским, не раз горел. И чума здесь свирепствовала, и почти столетнее запустение после нападения польского короля Стефана Батория.

Потом Холм считался посадом. А статус города получил 3 августа 1777 года от самой Екатерины II.

…Уездный купеческий городок. Очень зеленый, очень уютный. Таким сохранили его старинные гравюры и фотографии начала века. Сюда приезжали Александр I и великий князь Владимир. Любил Холм и знаменитый драматург Островский.

Много сделал для города бывший военный министр генерал Куропаткин – тот самый, на которого свалили вину за неудачи в русско-японской войне. Говорят, это был добрый, очень интересный и достойный человек. Изучал историю края. На свои средства открыл в Холме школу, больницу, сельскохозяйственное училище и впоследствии им руководил.

Обо всем этом можно узнать в краеведческом музее. Он открылся в мае 1983 года. Кроме постоянной экспозиции, в нем часто проходят художественные выставки, в том числе и детского творчества. Летом, в дни нашего приезда, мы видели множество детских рисунков, а сейчас – великолепные пейзажи Галины и Валерия Шульги, недавних переселенцев из Казахстана.

Директор музея Лилия Петровна Семенова рассказывала нам, как все начиналось. “Музей родился, когда моя мама, учительница истории, открыла в школе краеведческий кружок. Она собирала материалы, ездила на семинары по краеведению. Поскольку мама была медсестрой на фронте, ее интересовали военные реликвии. А когда она ушла из школы, вела краеведческий кружок при Доме пионеров. Все собранное (кольчуги, старинные монеты, фотографии) пришлось оставить школе, так как музея еще не было. К сожалению, многое не сохранилось. Спасибо Надежде Михайловне Абрамовой, заведующей Дома культуры, сумевшей в 83-м году отвоевать наше нынешнее здание. И еще мы очень благодарны художнику-оформителю Коле Демидову и фотохудожнику Анатолию Григорьеву.

Вообще музей создавался на общественных началах. Давали кто что мог. Да и сейчас так же, ведь денег ни у музея, ни у города нет.

После последней войны, самой страшной и жестокой (город был занят второго августа 41-го года и несколько раз переходил из рук в руки. Здесь шло наступление Северо-Западного фронта), Холм был полностью разрушен. Сохранилось одно-единственное здание, в котором сейчас продовольственный магазин.

Войну здесь вспоминают так остро, как будто закончилась она только вчера. В лесах до сих пор находят снаряды и каски, земля вся перекопана. А вот обрывок разговора, услышанного мной в автобусе: “Кто пережил войну, тот не может быть здоровым. И голые были, и босые, и ели что попало… Я два раза под немцами была и под бомбежку попадала. Ранена была в голову. Нас, мирных, так били! Прятались в ямы от снарядов.

И хлеба дадут, бывало, граммов двести, в неделю раз. А немцы возьмут и все отнимут. И опять мы голодные. А сейчас – что посылать на войну мальчиков девятнадцатилетних? Надо старую кадру… Что мальчики могут сделать?”

– Вот нас бы с тобой послать… (ей в ответ – такая же старушка).

Еще говорят о недавних выборах. Крошечный этот городок проголосовал так: центр – за Явлинского и Гайдара, а окраины – за коммунистов и Жириновского.

Еще одна вечная тема – где и что продают. Вообще магазинов и магазинчиков (в том числе и коммерческих) в Холме великое множество. С продуктами все более-менее благополучно, хотя избалованные жители крупных городов многого здесь, конечно, не найдут. С непродовольственными товарами значительно хуже, поэтому город одевают частные торговцы и вездесущие цыганки.

Аптека. Базарная площадь. Столовая. Работающий круглосуточно переговорный пункт. Общеобразовательная школа и школа искусств. Гостиница “Ловать”. И снова вспоминаем о гордости города – музее, в котором после экскурсии мы пьем чай и разговариваем с Лилией Петровной. “Жизнь здесь, конечно, непростая, – продолжает она. – Денег ни у кого нет. Заводы останавливаются. Совхозы распадаются. Без хозяйства прокормиться трудно, причем оно должно быть рядом с домом – с транспортом у нас тоже туго. Как ездить пенсионерам? Но вернемся к истории – там дела шли получше…”

Из музея мы вышли в шесть вечера. Фонари еще не зажигали, и городок погрузился в кромешную тьму. Кто идет навстречу: мужчина ли, женщина, свой, чужой ли – не разобрать. Жутковато. Заметив наш испуг, Лилия Петровна улыбнулась: “Сейчас-то еще не страшно. А вот через несколько дней, когда ряженые начнут ходить… То поленницу разберут, то дымоход забьют, то в доме кого-нибудь запрут… Святки – не как-нибудь!”

Рождество

…Идем по морозной улице. Смеркается. Снег, синий, крепкий, похрустывает под ногами. В низких окошках светятся цветные огоньки елочных гирлянд.

К церкви тянутся чинные старушки в валенках и платочках. Вот одна догоняет другую и спрашивает: “Во сколько служба-то нынче? Батюшка говорил, да я позабыла. Из баньки вернулась, толком не обсохла и побежала”.

Пришли рано, почти за час. Во дворе не выстоишь – холодно! Заходим в едва нагретые сени. У стены длинная деревянная лавка. Над ней нарисованный план строительства церкви Тихвинской Божьей матери и картонный ящичек для пожертвований. Бросаем туда, сколько можем. Крестимся, переступаем заветный порог.

В храме свежий еловый запах. Тихо, сумеречно. “Матушка, – обращается к какой-то старушке Петр Иванович, церковный служка, – помоги мне зажечь лампадки”. – “Боязно мне: вдруг что не так сделаю. Ты уж, батюшка, сам лучше”.

Петр Иванович вставляет светильни в поплавочки, подливает масла, затепляет лампадки. Молча наблюдаем за ним. Постепенно церковь заполняется людьми, в основном древними старушками и мужчинами без возраста. Молодых немного, только, пожалуй, девочки-певчие. Между прихожанами бегают дети священника. Их у родителей пятеро, ждут шестого. А вот и сама матушка, бледная, светящаяся. Она руководит хором. Голос у нее дивный.

Становится душно, словно в деревенской баньке. Поочередно выбегаем на студеную улицу. Глядим в черное высокое небо. Отдышавшись, снова погружаемся в тихое мерцание лампад, в благословляющие голоса хора, в вечную музыку рождественского покоя.

Вечером устраиваем себе праздничный ужин. Зажигаем свечки и читаем вслух Бродского.

Новички

Наш поезд “Псков-Москва” уходил поздно вечером. По дороге домой мы собирались навестить деревню с забавным названием Новички. Я гостила там летом и была поистине новичком, так как прежде мне никогда не приходилось жить в настоящей русской деревне. Никогда так близко не видела я ни крестьянского хозяйства, ни сенокоса, ни ласточек… Никогда не топила печь. Никогда не стирала на реке.

…Тот летний месяц в Новичках был необычайно светлым – с длинными днями и белыми ночами, с пестрыми луговыми бабочками и полчищами комаров, с небывалым урожаем малины.

Чаще других вспоминается мне одно утро. Мы сидели у дороги на видавшей виды деревянной скамейке в ожидании хлебной машины из Старой Руссы. В последнее время она появлялась в этих местах не каждый день (невыгодно), но жители деревни по очереди караулили ее. И вот наша очередь. Сидим, читаем. Вдалеке слышится неясный гул – через несколько минут здесь будет машина.

Наша соседка Мария Акимовна гонит овец – она называет их ласково “басеньки”. Овцы идут важно, неторопливо. Устав, они ложатся прямо на шоссе и нехотя поднимаются, когда их тревожат проезжающие машины или автобусы. Впрочем, это случается не так уж часто, хотя шоссе стратегическое – оно связывает Холм с Санкт-Петербургом, Новгородом, Великими Луками.

На лугу, чуть поодаль, уткнув морды в грудок, пасутся коровы и рыжий конь Яхонт. Он бегает за машинами и запросто может остановить их. Бегает и за людьми. Играя, порой опрокидывает их. Ломает изгороди. Яхонта побаивается вся округа. Признаюсь, мы тоже ходили мимо него с кнутом. А однажды слышали, как старушка, стоя на подножке автобуса, спрашивала всех входящих с опаской: “Где конь-то? Привязан?” – словно раздумывала, выходить ей или нет.

Деревня – шесть домов вдоль шоссе. Сейчас, зимой, единственные жители Новичков – Баркановы: Николай, его жена Лида и их тринадцатилетняя дочь Ольга. Мария Акимовна зимует у дочери в городе. Три ее сестры одна за другой поумирали, и в их опустевший дом родственники наведываются лишь летом. Мы тоже летние жители. Хозяева еще одного дома работают далеко от деревни. Еще один дом сгорел. Вот и все.

У Баркановых большое серьезное хозяйство: коровы, Яхонт, куры, овцы, огород. Семья немаленькая: кроме Оли, есть еще старшие дети, есть внуки. Так что забот хватает – что зимой, что летом.

Про Олю Барканову я немного уже писала (в # 45 за 1995 год). Сейчас она учится в 8-м классе Холмской школы. Ездит туда автобусом, который ходит в Холм три раза в сутки (самый ранний – в 9.30 утра, и на первые уроки Оля опаздывает). А возвращается пятичасовым, последним, потому что после обычных уроков Оля учится еще в музыкальной школе, играет на баяне и гармони.

Оля – обычная девчонка. То серьезная не по годам, то смешливая. Любит деревья, речку, сирень и астры. Гоняет на велосипеде. В городе жить не хочет: “Мне там не хватает нашего воздуха, настоящего!” Ей не хочется никуда уезжать, но учиться, скорее всего, придется в Новгороде. Пока Оля собирается стать учительницей начальных классов.

Водитель, несколько раз возивший нас летом, неожиданно нас узнает и высаживает прямо около дома Баркановых. И вот Лида угощает нас пельменями, бараниной, картошкой, соленой капусткой с укропом. И домашней сметаной, вкуснее которой нет ничего на свете.

Оля играет на баяне. Но вдруг что-то зашевелилось, задвигалось в окне. Это вернулся Николай, глава семейства. Ездил к родне в Высокое – далекое заброшенное село. Впереди, везя сани, важно ступает Яхонт – его и не узнать! “Волчьи следы видели, – рассказывает Николай. – Волки сейчас территорию свою охраняют, все живое выслеживают”.

К волкам в здешних лесах не привыкать – то корова пропадет, то собака. Места глухие. Летом в Высокое через болота ведет тропа – часа два надо идти. Осилившие столь непростой путь любуются полуразрушенным монастырем, алтарь которого сделан из чистого мрамора. До войны монастырь был действующим, при нем даже школа работала. А сейчас денег на восстановление нет – ни у церкви, ни у ближних городов.

…Темнеет. Ждем автобуса. Вот он, мигая огоньками, показался на повороте. Совсем скоро он доставит нас в Старую Руссу. И путешествие закончится.

Наталья САВЕЛЬЕВА

Фото Анны ПАНФИЛОВОЙ