Жизнь – смешной анекдот… 145 лет назад родилась блистательная Надежда Тэффи

В дореволюционной России имя этой женщины было овеяно славой. Ее книги читали, ею восхищались. Она писала: «Дать человеку возможность посмеяться не менее важно, чем подать нищему милостыню или кусочек хлеба. Посмеешься – и голод не так мучает. Кто спит – тот обедает, а, по-моему, кто смеется, тот наедается досыта».Если следовать постулату Надежды Тэффи, она щедро кормила людей, к тому же литературными яствами.

Две сестрыВ доме петербургского адвоката Александра Лохвицкого была замечательная библиотека. И все его дети – сестры Мария, Надежда, Варвара, Елена, брат Николай – много читали. Как раньше говорили, запоем. Они не только читали, но и сочиняли. В разных углах комнат раздавались напряженное дыхание, шелест бумаги и скрип перьев. Но профессиональными литераторами стали только Мария и Надежда. На заре Серебряного века обрела известность старшая сестра, которая из Марии превратилась в Мирру, так было звучнее. Поэтесса Лохвицкая, которую называли «русская Сафо», исторгала романтическую, чувственную рифму. «Эта маленькая фея завоевала всех ароматом своих песен…» – писал Владимир Немирович-Данченко.К несчастью, эта яркая красавица прожила всего 35 лет, хотя успела заявить о себе, выпустив пять сборников стихов. Когда Мирра, к слову, лауреат Пушкинской премии, уходила из жизни, на литературном горизонте всходила звезда ее сестры Надежды. Она, как и Мирра, начинала с поэзии. Ее дебютное стихотворение называлось «Мне снился сон, безумный и прекрасный…».    Болконского жалко!Первое время свои сочинения Надежда подписывала «Н. Лохвицкая». Потом стала «Тэффи». Откуда взялся этот псевдоним? Надежда знала, что лучше всего взять имя какого-нибудь недалекого человека или вообще дурака, они мало думают, а потому беззаботны и веселы. Она вспомнила мужика по имени Степан, который крутился в их доме. У него было странное прозвище – Стэффи. Надежде оставалось лишь отбросить первую букву, и псевдоним готов – мягкий, ласковый – Тэффи. Интересный факт: в начале ХХ века Тэффи публиковалась в «Новой жизни» – газете большевиков. В ней сотрудничали Максим Горький, Леонид Андреев, Константин Бальмонт. Некоторое время это издание редактировал  Владимир Ленин. Кстати, вождю пролетариата творчество Тэффи очень нравилось. Другим ее литературным поклонником стал Николай II. Это произошло, после того как император прочитал рассказ Надежды в «Биржевых ведомостях». А вот Льву Толстому сочинения Надежды не приглянулись. Что ж, так бывало со многими литераторами, ибо классик был суров и всегда резал правду-матку. У Надежды были свои «претензии» к Льву Николаевичу. В детстве она прочитала «Войну и мир» и очень жалела, что Андрей Болконский умирает. Прямо до слез. «И вот наконец я додумалась, – вспоминала писательница. –  Решила идти к Толстому, просить, чтобы он спас князя Андрея. Пусть даже женит его на Наташе, даже на это иду, даже на это!  Только бы не умирал!»Девочка купила портрет Толстого и пришла к классику домой, в Хамовники. Но сказать про Болконского не решилась. Только попросила автограф. И Лев Николаевич безмолвно выполнил просьбу. Вот и все.Спустя много лет Тэффи говорила, что мечтает написать о другом герое Толстого – Алексее Александровиче Каренине, ибо к нему ужасно несправедливы и читатели, и критики. «Король» и «королева»«Жизнь, как беллетристика, страшно безвкусна, – считала Тэффи. – Красивый, яркий роман она может вдруг скомкать, смять, оборвать на самом смешном и нелепом положении, а маленькому дурацкому водевилю припишет конец из «Гамлета»…»Но к самой писательнице это не относилось. Она была молода, талантлива. К тому же на диво хороша собой – густая шапка волос, внимательные и задумчивые глаза. Впрочем, Надежда всегда готова была улыбнуться…  У Тэффи был отменный слог, к тому же афористичный, ироничный. Она описывала жизнь российского обывателя. Ее герои были разные – трогательные, наивные, мелочные, глупые, порой набитые дураки. В общем, это было зеркало жизни. Кривое или прямое.  «Каждый мой смешной рассказ, в сущности, маленькая трагедия, юмористически повернутая, – считала писательница. – Анекдоты смешны, когда их рассказывают. А когда их переживают, это трагедия. И моя жизнь – это смешной анекдот, то есть трагедия». Забавный штрих к портрету моей героини. «Писать она терпеть не могла, – вспоминал поэт-сатирик Дон-Аминадо. – За перо бралась с таким видом, словно ее на каторжные работы ссылали, но писала много, усердно, и все, что она написала, было почти всегда блестяще».Дарование Тэффи расцвело, заискрилось в «Сатириконе», затем в «Новом Сатириконе». Там работали звезды – Саша Черный, Аркадий Бухов, Николай Грин, художник Реми и другие корифеи. Редактором журнала был Аркадий Аверченко, которого называли «Король смеха». Тэффи же вполне могла претендовать на звание королевы.Душа, промокшая от слезВ 1910 году выходит двухтомник Тэффи. Потом появились ее сборники «И стало так», «Карусель», «Дым без огня», «Житье-бытье», «Неживой зверь» и другие книги. «Я почувствовала себя всероссийской знаменитостью в тот день, когда посыльный принес мне большую коробку, перевязанную красной шелковой лентой, – вспоминала Надежда. – Она была полна конфетами, завернутыми в пестрые бумажки. И на этих бумажках мой портрет в красках и подпись: «Тэффи»!» Она бросилась к телефону, стала звонить друзьям и звать к себе – отведать лакомство. Она говорила, одной рукой держа трубку, другой доставая конфеты из коробки и отправляя их в рот. И опомнилась, только когда все съела! «И тут меня замутило. Я объелась своей славой до тошноты и сразу узнала обратную сторону ее медали…»Порой улыбка сбегала с пера Тэффи. Она становилась задумчивой, печальной. Кусала губы, не стеснялась слез. У нее есть пронзительный рассказ «Ваня Щеголек» о молодом солдате, которого привезли в госпиталь. Он был очень плох. Тэффи во время Первой мировой работала медсестрой и боль, страдания людей видела своими глазами…« – До утра доживет? – спросила я тихонько.Доктор поморщился, двинул губами вбок, приподнял глаза и ничего не сказал. Это значило: может быть, но вернее, что нет».Солдат – «смуглый, быстроглазый, с сросшимися союзными бровями – будто черная птица раскинула крылья» – все говорил, говорил. Вспоминал родную Сибирь, диких лебедей, нетронутую озерную воду… «Пущай смерть всугонь бежит – утекну. Я, Ваня Щеголек, первый бегун, первый игрунок». В полночь Тэффи сменили. Утром она снова пришла в лазарет:  «Кровать стояла белая, тихая, ровная, застланная чистой, гладкой простыней.Ровно, гладко… Нету Вани Щеголька».В российской литературе, где все расставлено по жанру, ранжиру, Тэффи причислена к юмористам. Смешных произведений у нее действительно много. Но сама писательница говорила, что «душа-то моя насквозь промокла от невыплаканных слез, они все в ней остаются. Снаружи у меня смех, «великая сушь», как было написано на старых барометрах, а внутри сплошное болото».Убитые и убийцыФевральская революция вдохновила Тэффи. Да, кругом все ломалось, расхищалось, лилась кровь, гибли люди. Но главное, по мнению Тэффи, что рухнул наконец бездарный, жестокий царский режим. Она была уверена, что революция для России, которая «уже умирала», была подобна живительной влаге, благотворной инъекции. Но вскоре Тэффи ужаснулась. В первую очередь тому, как ожесточился прежде спокойный, богобоязненный народ. Одни превратились в хладнокровных убийц, другие – в бесстрастных и даже радостных созерцателей убийства. Тэффи одолел страх: конвойные ведут арестованных. Останавливают и говорят: «А ну бегите». Те побежали. Вслед им выстрелы. Арестованные падают. А конвойные, «взяв в обе руки штык, методично вдавят его в теплое, дергающееся и хрипящее тело.Зачем это? Кому это нужно? А затем о них, быть может, напишут, что они опозорили святое дело революции.Ничего они не позорили, и в отношении революции они святы и честны, потому что ровно ничего не понимают».Тэффи тоже ничего не понимала. Ей хотелось одного – бежать из этого ада!«Ке фер?»В эмиграции – Тэффи поселилась в Париже – она много публиковалась. Написала воспоминания – «эпилог прошлой и невозвратной жизни». Так же сверкал ее язык, да и юмор не поблек. Только появилось больше грустных ноток. Хотя ее жизнь на чужбине была относительно благоустроена, не хватало главного. Об этом в эмиграции писал ее друг Аверченко в рассказе «Осколки разбитого вдребезги». Там два старичка-эмигранта с ностальгическими слезами вспоминают петербургские улицы, театры, еду в ресторанах, закат. Воспоминания то и дело прерываются вздохами: «Что мы им сделали?», «Чем им мешало все это?», «За что они Россию так?».Герой одного из рассказов Тэффи «Ке фер?» – русский генерал-эмигрант. Он задает вопрос, который звучал и в ее душе, и в душах всех беженцев из России: «Que faire?» В переводе с французского это означает «что делать?». Тэффи переиначивает фразу на русский лад: «Фер-то ке?» Эта ироничная и грустная присказка сопровождала ее очень долго. Может быть, до самой смерти…