Жизнь, похожая на танец

Его обожали и не любили за одно и то же – за яркость, индивидуальность, нестандартную, но стойкую жизненную позицию, за желание дарить праздник вопреки всему. Жизнь помотала его по миру, и где бы он ни был, он учился и впитывал танцевальные и театральные мировые традиции. Его танцевальное шоу было необычным не только для нашей страны, а его значение для шоу-бизнеса 90‑х и 2000‑х трудно переоценить. Эксцентричный, ироничный, харизматичный, узнаваемый везде и всегда – таким мы его и запомнили. В конце сентября, не выдержав очередного инсульта, скончался Борис Моисеев.

По сути, разрушение всех стандартов началось у Бориса Михайловича с самого рождения. Оно произошло 4 марта 1954 года в стенах женской исправительной колонии, где его мать Геня Борисовна Моисеева (Мойсес) отбывала срок как политзаключенная. Вот такой своеобразный родной дом. Колония находилась в белорусском городе Мозыре близ Могилева. Его детство нельзя назвать счастливым в том смысле, какой мы обычно вкладываем в словосочетание «счастливое детство». Отца своего он никогда не видел и не знал о нем ничего, кроме того, что он добился свободы для мамы. Логично было предположить, что он имел прямое отношение к высшему тюремному начальству (если, конечно, вся эта история с рождением Бориса за колючей проволокой не легенда, на что позже пытались намекать некоторые жители Могилева, знавшие эту семью). В семье были еще двое сводных братьев Бориса (с которыми у него не всегда получалось найти общий язык), чей отец числился в пропавших без вести на фронте, а потом у него оказалась другая семья. Чтобы прокормить троих детей, интеллигентная и утонченная по натуре Геня Борисовна вынуждена была впахивать на кожевенном заводе в Могилеве. Борис Михайлович рассказывал, что его мама на самом деле хотела, чтобы родилась девочка, поэтому шила маленькие платьица и девчачьи чепчики. Когда родился Боря, она частенько наряжала в них сына. Сама того не ведая, она пред­определила его страсть к переодеванию и театральности.

Обычно интеллигентные мамы-перфекционистки отдают мальчиков в спортивные секции. Но Боря для спорта был слишком слаб, и она отдала его в танцевальный кружок, чтобы он хоть как-то укрепил здоровье. Там он и понял, что танцы – его призвание.

Окончив 8 классов, 14‑летний Борис уезжает в Минск и поступает в хореографическое училище. Он осваивал там классический танец под руководством Нины Младзинской, танцевавшей в свое время в одной труппе аж с самой Анной Павловой. Но душа лежала все больше к эстрадным танцам. Его свободолюбивый характер и по-еврейски острый язык не позволяли ему жить однообразно и на одном месте. По окончании училища он отправился в Харьков, где поступил в местный Театр оперы и балета. Начав простым танцовщиком, он дорос до хореографа-постановщика. Дальше все завертелось очень быстро, как в стремительном танце. Казалось бы, карьера шла в гору, но и Харьков не принял его нестандартности, захлопывая перед ним одну дверь за другой. А мир тем временем большой, и Борис отправился в советскую Прибалтику, в город Каунас. Тогда все три прибалтийские республики для советских людей, по большей части не видевших ни Европ, ни Америк, были почти заграницей, своеобразным островом свободы. В Каунасе Моисеев сначала служил в Музыкальном театре, а потом стал главным балетмейстером оркестра «Тримитас». Там же, в Каунасе, спустя три года и было создано танцевальное трио «Экспрессия», куда вошли сам Борис и две девушки. Они выступали в Юрмале, в варьете «Юрас перле», и их шоу оказалось настолько ярким, что им заинтересовалась сама Алла Пугачева, пригласив «Экспрессию» в свой Театр песни. Сотрудничество продлилось вплоть до конца 80‑х, а потом трио стало выступать отдельно. Охота к перемене мест привела Моисеева в клубы Западной Европы, а в Италии были даже сотрудничество с одним из телеканалов и участие в телепрограмме певицы Рафаэллы Кары, которая так и называлась – «Рафаэлла Кара представляет». Поработать пришлось и на другом полушарии Земли, в Новом Орлеане Борис Моисеев стал режиссером-постановщиком в муниципальном музыкальном театре. В Россию трио вернулось лишь после распада СССР.

В то время, когда одна страна плавно превращалась в другую, в шоу-бизнесе творился некий безумный и безудержный карнавал. Новых исполнителей становилось все больше и больше, и каждый пытался чем-то удивить, не песнями, так танцами, костюмом или каким-нибудь настоящим или вымышленным фактом своей закадрово-закулисной жизни. Борис Моисеев сделал тогда ставку на образ человека с нетрадиционной ориентацией (позднее, уже в 2009 году, артист признался, что это был всего лишь образ). Тогда запреты исчезали один за другим, и это было как будто бы модно. Гораздо позже в своих интервью Борис Михайлович даже немного раскаивался, что выбрал такой имидж. Признавался, что играл в гей-культуру и считал, что все эти стразы, крашеные губы и волосы хороши для сцены, но зачем же так по улице ходить, выпячивая свои предпочтения? Однако тогда, в начале девяностых, он уже успел «выстрелить», чем навлек на себя нелюбовь и почти воинственные настроения православных активистов по всей стране. Его концерты в разных городах пытались запретить с помощью одиночных пикетов и массовых манифестаций, к удивлению организаторов и самого артиста. В его шоу не обнаруживалось ничего непристойного, а типичная аудитория состояла из женщин постбальзаковского возраста и вполне себе традиционных семейных пар. Те же, чьего нашествия так боялись местечковые блюстители нравственности, наоборот, его своим не числили, считая его образ карикатурой, от чего он сам никогда не открещивался. Но все это гораздо позже.

А сначала он просто запел. Девушки из «Экспрессии» по-прежнему сопровождали его, только теперь коллектив назывался «Борис Моисеев и его леди». Самый первый музыкальный альбом «Дитя порока» призван был эпатировать публику. В конце лихого десятилетия вышли другие альбомы певца, в один из них вошла в том числе и песня «Глухонемая любовь». Он посвятил ее своей маме, которая погибла в 1989 году от руки пьяного глухонемого, ошибшегося дверью. Примерно тогда же зазвучали «Голубая луна» и «Просто щелкунчик» (дуэты с Николаем Трубачом). А потом были успешные дуэты с Людмилой Марковной Гурченко «Петербург-Ленинград» и «Ненавижу». Борис Моисеев становился лауреатом премий «Овация» и «Золотой граммофон». Народ пританцовывал под «Звездочку алую» и другие песни, с удивлением обнаруживал Моисеева в числе участников очередного новогоднего мюзикла, спектакля или телефильма, самые известные из которых – «Пришла и говорю» в середине 80‑х, «Али-Баба и 40 разбойников» (версия 2004 года) и даже «Дневной дозор», где Борис сыграл эпизодическую роль (надо сказать, что с кинематографом изнутри он ознакомился еще в 1974 году, когда снялся в музыкальном фильме «Янина и Ясь»). Словом, он был практически нарасхват.

В тусовке к нему относились по-разному. Тем не менее все отмечали его щедрость, доброту и чувство юмора. Певица Жасмин рассказывает, что в 2008 году на съемках телепроекта «Две звезды», где Борис Моисеев выступал в паре с Еленой Воробей, они сдружились и, когда был перерыв в съемочном процессе, постоянно громко хохотали, поскольку Борис рассказывал смешные истории и анекдоты. За это, по словам Жасмин, им делали замечания и грозились выгнать из проекта. Он не уставал радовать людей, даря им ни на что не похожий праздник. Он отдавал себя без остатка во всех жанрах, будь то танец, песня или актерская игра. Но организм не мог выдержать таких нагрузок.

Первый инсульт с артистом случился в 2010 году, он надолго попал в больницу, но сценическая жизнь его не отпускала. Несмотря на то что левая часть тела была парализована, он уже с 2011 года старался хотя бы эпизодически являть себя публике, в частности он выступил на фестивале «Новая волна». Новый удар произошел в 2015 году, несмотря на то что он соблюдал все врачебные рекомендации, занимался на специальных тренажерах и вел здоровый образ жизни. Концертную деятельность он прекратил, продолжая, однако, заниматься благотворительностью, которую никогда не афишировал, стал глубоко верующим человеком. Но это, к сожалению, не гарантия долгой жизни на Земле. 27 сентября 2022 года Бориса Моисеева настиг третий, роковой инсульт. Он ушел тихо, ушел, оставшись на 69‑м году жизни немножко ребенком, тем самым, который шел к своей мечте о празднике, чтобы подарить его другим.