Жизнь по вертикали, или Загадка Антона Чехова

Иосиф Райхельгауз, художественный руководитель театра “Школа современной пьесы”, поставил у себя “Чайку”, самую горькую и пронзительную пьесу, построенную на острейшей конфликтности, непримиримости желаний разных людей. Театр Райхельгауза ломает привычные каноны, и, странное дело, от этого еще яснее, прозрачнее становится основная идея пьесы, и чеховский мир, оставаясь по-прежнему чеховским миром, открывается нам с неожиданной стороны.

В зале не одна сцена, а две, между ними что-то вроде помоста, воображаемая тропинка, только не заросшая травой. По ней проходят актеры с одной сцены на другую (представление идет на обеих сценах одновременно). Кресла зрителей находятся в странной близости от помоста, актеров и декораций. Таким образом возникает иллюзия, что зрители почти наравне с актерами участвуют в спектакле, пусть они всего лишь безмолвные соглядатаи.
Пьесы Чехова тем и интересны, что в них за внешним спокойствием скрывается ощущение будущей катастрофы. В спектакле Райхельгауза все прямо-таки пронизано этим ощущением, во всем чувствуется болезненный надрыв, какая-то излишняя подозрительная нервозность. Она и в музыке (это всего лишь две скрипки), и в разговорах героев, даже в самых невинных их репликах. Чеховский мир полон скрытых, а подчас и нескрытых страстей, правда, на наш взгляд, актеры иногда переигрывают, чрезмерно утрируя эти страсти. То же относится и к чеховскому юмору.
Владимир Набоков заметил в одном своем эссе, говоря, правда, не о чеховском юморе, что “…разница между комической стороной вещей и их космической стороной зависит от одной свистящей согласной”. То же можно сказать и о юморе Чехова – он одновременно смешон и страшен, от него как будто веет каким-то холодком, он недвусмысленно намекает на все тот же абсурд, на кажущуюся (а может быть, не только кажущуюся) бессмысленность человеческого существования. В спектакле Райхельгауза какая-нибудь невинная фраза, сама по себе мало что значащая, может прозвучать с неожиданной интонацией и от этого стать неузнаваемой. В итоге мы видим, что и самая простая, довольно безобидная реплика таит в себе бездну эмоций, а фразой, лишенной какого бы то ни было юмора, можно вызвать хохот в зале. Все эти метаморфозы были бы, конечно, невозможны без хорошей актерской игры.
Что же в итоге? Существует гипотеза (она предложена не автором статьи) о жизни человека по горизонтали и вертикали. Чеховские герои живут “горизонтальной” жизнью с ее неурядицами, неприятностями, личными неудачами, а жизнь “по вертикали”, то есть истинное человеческое предназначение, некую загадку, которая бы разом объяснила все человеческие страдания, – эту жизнь они лишь смутно предчувствуют. Жизнь на земле развивается по неким высшим законам, нам неведомым, и эти законы, к сожалению, не совпадают с нашими представлениями о добре и зле. Почти все чеховские герои носят маски. И вот он проходит перед нами, этот круговорот масок: Аркадина носит маску талантливой актрисы, Тригорин – большого писателя, Маша – счастливой жены и матери. Тем более страшно выглядит финал, немая сцена, когда все маски наконец сорваны и герои оказываются лицом к лицу с бессмысленностью существования. Но у Чехова не бывает отчаяния без веры, они всегда идут у него рука об руку. Вот только если с отчаянием все понятно, то что касается веры, тут Чехов как будто что-то недоговаривает, ставит многоточие. Финальная сцена в спектакле Райхельгауза сводится к этому многоточию, к пресловутому вопросу без ответа, несмотря на весь свой трагизм, она ничего не поясняет. Но это не должно смущать зрителя, ведь уже давно доказано, что вопрос иногда бывает куда важнее самого ответа. Фразой, оборванной на полуслове, можно сказать гораздо больше, чем романом, написанным до конца.
Алиса МИЗРАХИ