Жизнь

Жизнь

Василий Осипович Ключевский писал: “Как в бурю, листья на деревьях повертываются изнанкой, так смутные времена в народной жизни, ломая фасады, обнаруживают задворки, и при виде их люди, привыкшие замечать лицевую сторону жизни, невольно задумываются и начинают думать, что они доселе видели далеко не все. Это и есть начало политического размышления”.

Такое ощущение, как будто сказано о нас с вами. Ошибусь ли я, если скажу, что мы уже переступили черту этого самого начала, “начала политического размышления”. Сегодня употребим новенькое выраженьице: “только ленивый” не размышляет и не говорит на каждом шагу о политике. Но толку-то что в том? В том, что весь народ российский сейчас до предела политизирован? Кто из нас не видит разрушенных фасадов, кто еще не побывал на задворках, упомянутых историком? Неприглядное это зрелище, не правда ли? Тяжело, но и небезынтересно жить в смутные времена.

Почему интересно? Наверное, потому что, живя во мгле и смуте, непременно хочется вырваться на свет Божий, очиститься, хочется рассеять “эту волглую полутьму” и… И начать, наконец, жить по-человечески. Для этого необходимо восстанавливать старые фасады и строить новые. К сожалению, в наши дни такое желание рождается далеко не у всех россиян, умно и изящно размышляющих о политике. Ажиотаж вокруг выборов президента смешон и опасен. Многие ведь надеются, что именно глава государства все восстановит и построит. Нет, господа, сделать это в одиночку даже сказочному богатырю не под силу. Надо вывернуть наизнанку свое собственное политическое мышление, обремененное вековыми надеждами на правителя-чудотворца, и самих себя обратить в добрых строителей. Созидателей. А пока – “Звезды меркнут и гаснут, в огне облака…”

Валерий ЕРМОЛОВ

Аппалический синдром

Так медики называют длительное и глубокое нарушение сознания, когда трудно предположить, каким будет исход. Не такое ли состояние переживает и все наше общество, стараясь не думать о жертвах чеченской войны “с той стороны”? Но по крайней мере о детях не думать – невозможно

Мужчины-хирурги слишком хорошо знают, что может наделать слепой снаряд вкупе со слепой политикой.

Девочка в огне

Мама Айна встала в день рождения младшей дочери Эльзы совсем рано, четверть шестого. Хотели отметить праздник, как полагается, подарки подарить. Было 8 мая, и якобы не стреляли в честь Дня Победы. “Я поставила чайник, вышла во двор. Мы живем в своем доме на окраине Грозного. Когда возвращалась – открыла уже дверь, – какая-то страшная железяка прошила крышу. Это был снаряд. Тут же пламя. А напор газа в плите большой, так что сразу начался ужасный пожар. Я схватила младшего сына Юсупа, муж – 11-летнего Адама, а девочка оказалась за стеной огня. 13-летняя Асет потеряла голос – так кричала “Спасите!”, а потом как-то с той стороны вылезла. А Эльза прорвалась сквозь пламя к нам. Вся в огне. Потом как бы извинялась: “Я ведь жить хотела, поэтому выбежала”. Врагу не пожелаю того, что мы пережили, это правда”.

Маленькая мусульманка Эльза лежала на специальной кровати, распятая на кресте двух лубков – по одному на каждую обожженную руку. Иначе нельзя: в локтевом сгибе может произойти срастание кожи. Под ней колыхалась специальная кровать для обожженных – как будто отдельно от тела билось еще одно большое сердце. Эльзу лучше было не спрашивать, что с нею произошло, – она мгновенно теряла свойственную чеченцам сдержанность и начинала горько плакать.

Силен Заур – потому и выжил

Их красивое предгорное село, где в “райские времена” сплошняком стояли пионерлагеря, российские войска бомбили, не переставая, несколько дней. Когда полностью погибла одна семья, охранявшая зимой базу отдыха ТЭЦ-2, Хожахмед не выдержал и отправил пятерых своих детей в невоенный Толстой-Юрт.

Заур, очень крепкий для своих 14 лет мальчик, гнал коров, поравнялся с костром, возле которого сидели местные мальчишки, те бросили что-то в огонь, и это “что-то” взорвалось с такой силой, что одного мальчика убило наповал, второй скончался позднее, еще одному ногу оторвало, а вот Зауру изуродовало ноги. Он принял в себя столько осколков, что врачи удаляли-удаляли их в Грозном, а потом в Москве – и еще двенадцать осталось в теле. Хорошо еще, что Заур в мирное время занимался штангой и футболом – это и помогло выжить при тяжелейших ранениях.

Чеченскую войну можно условно разделить по характеру травм на три периода. Первый – это преимущественно пулевые ранения. Второй – в основном осколочные в результате артналетов и ракетно-бомбовых ударов авиации. И третий – когда убежавшее от войны население начинает возвращаться по домам и встречаться тут как с оставленными минами-ловушками, так и с неразорвавшимися снарядами и т.д. Мы ходульно называем этот третий этап “эхо войны” – оно будет долгим. И, конечно, возможны варианты… Особенно уязвимы и в этом, и во всех других периодах дети, которые не имеют навыков само- и взаимопомощи и вообще не могут оценивать степень опасности.

Между небом и землей

Иса Тунтаев – тоже жертва того этапа, который прозывают “эхо войны”. Сестричка принесла домой маленькую мину; 13-летний Иса решил ее просто посмотреть. Мина разорвалась у него в руках. Отрыв кисти левой руки, разрыв желудка, мочевого пузыря, печени… Операции прошли успешно. Но потом, во время перевязки, у Исы остановилось сердце. Этого никто из медиков не ожидал (возможно, был ушиб сердца в момент взрыва), тем не менее были приняты экстренные меры, и сердце “завели”, вот только мозг пока включить не могли. Аппалический синдром. Между небом и землей. Длительное и глубокое нарушение сознания, когда трудно предположить последующую интеграцию больного в общество.

Что этот приговор вынесен Исе рановато, говорили мне врачи. Сохранялась, впрочем, надежда. На один-два месяца надо было запастись терпением.

Терпения маме Исы было не занимать, хотя дома остались еще дети, много. Она даже иногда улыбается. В менталитете чеченцев понятие сдержанности оценивается очень высоко. Господи, не дай прорваться великой плотине их сдержанности.

Плотина

“С 91-го года, с сентября, мы зарплаты не получали. План сдавали, а денег не было. Жили накопленным в прежние годы и “левыми” заработками”.

“Страшны не российские войска – дудаевщина страшнее всего”.

“В конце марта мы вернулись с гор в Грозный и увидели, что мародеры унесли все мало-мальски стоящее, даже консервы. Правда, не у всех. Там, где успевала проследить наша соседка – тетя Зоя, русская, – там более или менее добро оставалось. Солдаты жаловались: “Эта старая б… не дает ничего взять”. Они с…ли в домах и подтирались чистыми простынями, взятыми из шифоньеров. Противно было войти в дом. Неудивительно, что росло число чеченских мужчин, взявших в руки оружие… Зачем началось то, что нас разделило!!! Мы раньше знать этого не знали и не разделяли: русские ли, чеченцы – очень дружно жили”.

“После одной бомбежки в селе бабку с дедом так разорвало, что кусков найти не могли. Беременную женщину с золовкой похоронили в одной могиле. От пулемета у меня погибли тетя, дядя, племянница, а племянник без глаз остался”.

“В подвале на Первомайской улице в Грозном негде было ступить – одни трупы”.

“Три года Дудаев не давал пенсии…”

“Тетю Таню убили, бабу Шуру…”

“Боевиков столько не погибло, сколько мирных жителей”.

Наше общество, откровенно растравляя рану наших безвозвратных страшных потерь в Афганистане, не любит говорить об афганцах, погибших на своей родной земле от оружия “шурави” (советских), – те цифры еще ужаснее. И стыднее для нас. Не то же ли самое произойдет и с маленькой Чечней – пусть с коварной, отчаянной, злой, но такой же родной для кого-то и “не вовсе чужой” для нас?

Не будем пока о взрослых – покаяться бы над прахом каждого погибшего в Чечне ребенка. Сколько их?

Ушиб сердца с последующим воскрешением

“Я ждала наши войска, никак не ожидая, что по мне, по моему дому, огороду любимому, по моей работе будут стрелять, – говорит Крыжановская. – Меня убивали, как крысу. Я поняла, что крыша моего погреба не выдержит попадания снаряда, и погреб станет для меня могилой. И я уехала, оставив полуразрушенный дом, и уже в Москве продолжила свое дело”.

Ее дело – дети. Крыжановская опекает их здесь в больницах, летает в Чечню, чтобы забрать в Москву новых, добывает для них деньги и фрукты. Ей помогает Российский детский фонд, московский муфтий и русский священник, не делящие детей по вероисповеданиям.

В Чечне ранены сотни девочек и мальчиков. Я уверена: Крыжановской, Минздраву, Детскому фонду, священнослужителям, их добровольным помощницам – Людмиле Лисиной и московской мусульманке Ясире под силу узнать точную цифру. А уж потом можно будет хотя бы вычислить число погибших. Соотношение безвозвратных и санитарных потерь, по законам военной статистики, – 1:3. Для военнослужащих. Но дети ведь тоже были на войне.

Все описанные выше действующие лица пытаются добиться через Минздрав, Детский фонд и Государственную Думу принятия закона о распространении статуса инвалидов войны на детей, пострадавших в результате военных действий на территории Чечни.

Кто им поможет? Люди? Или только Бог?

Татьяна КОРСАКОВА