Жизнь

Жизнь

Сестры бабушки моего мужа прожили долгую жизнь (почти по сто лет каждая) без детей. Не обзавелись. Не получилось. Такая уж судьба. Но целиком и полностью посвятили себя детям. Учительствовали в Челябинске, были в то время известными педагогами при железнодорожной школе. Сестер Михайловых знали многие. Писали программы по математике и русскому языку, проводили курсы для учителей. Были даже награждены орденами Ленина. С утра до ночи трудились во благо детей. Чужих. И были, как я думаю, счастливы.

Как-то один большой начальник в сфере образования пошутил со мной. Вот, мол, своих детей у вас нет, а других учите, воспитываете. Он имел в виду мое педагогическое образование и работу в “Учительской”. Признаюсь, поначалу растерялась. Неловко стало. Сразу не поняла, за кого больше – за него или за себя, но потом все-таки ответила: “Своих любить – не задача, а вы попробуйте не только ради собственного ребенка жить”. Кажется, он почувствовал бестактность вопроса. И, смущаясь, согласился со мной.

Счастье – понятие относительное или, как иногда говорят, философское. И очень личное. Для кого-то оно в том, чтобы больше брать. Для другого – отдавать. Жить во благо только себя и своих наследников или помогать, заботиться, думать об окружающих. Был ли несчастен А.Чехов оттого, что не имел детей? Или сотни, сотни известных и неизвестных людей, семей, которым Бог не дал ребенка? Не берусь судить. Не советую и другим лезть в душу. Позволю лишь заметить, что я сама хочу решать: счастлива или нет.

Ирина ДИМОВА

Вкратце

Вот так прогулочка…

Как сообщили в Евпаторийском горотделе милиции, с Кирой С., к счастью, никакой трагедии не случилось. Ее удалось разыскать в Джанкое, куда девочка отправилась в гости к своим родственникам из Евпатории пешком, преодолев расстояние между городами в 80 километров. Путешественница в целости и сохранности возвращена обезумевшим родителям.

Школьные завтраки c фабрики-кухни

РИА “Новости”

Что украдешь у педагога?

Во-первых, он был оперативно задержан, чему, естественно, не очень обрадовался. Но еще более воришка огорчился тем, что попал впросак вроде бы ни за что, ни про что. Паспорт, два блокнота и “косметичка” – это все, что находилось в украденной им сумке.

На учительских сумках, карманах и квартирах воры, по свидетельству работников правоохранительных органов, обжигаются довольно часто. И так же часто сокрушаются: кто же знал, что это учитель?

Светлана ГЕРАСИМОВА

Лапшу на уши… Гамлета

Лапшу на уши… Гамлета

– Я не выучил. Я вчера… Зуб болел, ходил пломбировать. Поздно пришел, не успел…

– Врешь. И врешь неинтересно. В прошлый раз у тебя тоже болел зуб. Ни мне, ни Шекспиру ты этим не навредишь. Себе только. Но если человек вредит сам себе…

Антон встал в привычную позу. Ноги слегка расслабил, руки за спину, голову набок в сторону окна. Поймал глазами сьезжающего с ледяной горки мальца. Он знал – это надолго. Если уж Пенелопу понесет, она не скоро остановится. На одной ноте будет зудеть про своего любимого Гамлета, про то, что интеллигентный человек должен знать классику, про то, что литература предмет особый и к ней надо по-особому, опять про его страсть к зубным врачам…

Как же хотелось огрызнуться, даже про зубы заготовил. “Майя Львовна, у вас челюсть вставная, вам стоматологи без надобности”. Смолчал. Вчера вечером клятвенно пообещал маме не связываться. Молчит, а у самого кипит все в душе. Сказать, что ли, про челюсть? Быть или не быть? – неожиданно подумал он и улыбнулся кстати пришедшей на ум гамлетовской фразе.

– Смеешься, смешно тебе? Все дураки, один ты умный? Да вас, дебилов, в армию бы поскорей, там бы вас быстренько обломали. Сапоги бы “дедам” соплями собственными поутирали, разучились бы улыбаться.

Класс привычно молчал. Про сапоги и сопли это все цветочки. Эти стены не то слышали. Класс привычно ждал конца урока. Не они прозвали ее Пенелопой. До них еще, уже сейчас не вспомнить кто. Но прозвище прилепилось намертво. Пенелопа она и есть Пенелопа, все ждет прекрасного будущего, когда ее дрессированные ученики станут без запинки выкрикивать монологи Гамлета. Антон Капустин не любил Пенелопу. Пенелопа не любила Антона Капустина. И дело было не только в разном отношении к классикам. “Все не так просто”, – любит повторять дедушка Антона, когда Антон спрашивает его о том, о сем. Дедушка знает много и умеет многое обьяснить. И – обьясняет. Но вначале – очки на нос, указательный палец к небу: “Все не так просто, Антон, все не так просто”. Так вот – все не так просто. Пенелопа обожает гороскопы, сама она Стрелец и всегда высчитывает, кто из девятого “В” совместим с ней, а кто – нет. На полном серьезе она может прийти в класс и торжественно обьявить: “Сегодня у меня день эмоциональной нестабильности. Прошу вас учесть это, особенно Козерогов, с которыми у меня на этой неделе могут быть серьезные неприятности”.

И она вызывала к доске одних Козерогов. Водолеи и Скорпионы торжествовали, но вот заканчивался праздник на их улице: звезды поворачивались к ним задом, и в беспросветных потемках, натыкаясь друг на друга, они понуро несли свои дневники к учительскому столу.

Один раз Антон не выдержал.

– Ты кто по гороскопу? – наскочила на него Пенелопа.

– Не знаю…

Потом он стоял, нахохлившись, в кабинете директора и твердил “не буду” на настоятельные просьбы попросить прощения у Майи Львовны. Потом с ним долго говорила классная руководительница Зоя Семеновна, географичка, которую он очень жалел за слабое здоровье и тихий голос. Потом он отказался дома от обеда. Потом долго плакал, уткнувшись в диванную подушку, а дедушка сидел рядом и ни о чем не спрашивал. Потом пришла мама, дедушка что-то шепнул ей в прихожей, и она изо всех сил старалась делать вид, что не замечает его зареванного лица.

Пенелопа затаилась. Она не видела Антона Капустина в упор. С научного диспута о пользе и вреде небесных светил прошел месяц. И вот впервые Майя Львовна вспомнила про Антона. Монолог Гамлета… А он ей про больной зуб. И – все сначала.

Только вчера они долго разговаривали с мамой. И она просила его, Антона, молчать на все оскорбления учительницы. Представь, что это не тебе говорят, ну что ты кино смотришь, где ругаются. Молчи, как в рот воды набрал. Пообещай мне, что будешь молчать, обещаешь? А дедушка, надев на нос очки, указуя пальцем, сказал тихо: “Все не так просто, Лида, все не так просто”. И вздохнул. Антон пообещал. Вчера вечером ему казалось, промолчать пара пустяков, да пусть она хоть лопнет от злости, а я глухонемой. Молчу и молчу. А сейчас так и готова сорваться с языка фраза насчет вставной челюсти. Наверное, все засмеются… Молчать, молчать, приказал он себе. И – промолчал. И Майя Львовна, откричав про недалекое страшное будущее дебилов, ушла в учительскую.

Удивительное дело: Антону вдруг захотелось выучить монолог Гамлета. Она меня спросит, а я ей как орешки отщелкаю. Удивится Пенелопа, удивится, это уж точно…

Он открыл Шекспира на заданной странице. “Что благородней духом – покоряться пращам и стрелам яростной судьбы иль, ополчась на море смут, сразить их противоборством?” Вот тебе раз! Ведь тут как раз про Пенелопу? И про меня. Покоряться или ополчаться, что благородней? И опять вразумляет его мама:

– Понимаешь, сынок, это ведь так давно было. Тогда отношения между людьми были определенными, враг-враг, друг-друг.

И опять мамины слова успокоили. И опять он раскрыл Шекспира и выучил весь монолог Гамлета. Только бы его Пенелопа вызвала. Он спокойно заснул в ту ночь, Антон Капустин, ученик девятого класса одной из самых обычных подмосковных школ.

На Майе Львовне был строгий серый костюм с малиновым завязанным бантом шарфиком. Она вошла в класс как-то скорбно-торжественно, с высоко поднятой головой:

– Вчера, вернувшись домой после школы, я обнаружила, что у меня из кошелька пропали двести тысяч, моя месячная зарплата. В вашем классе у меня был последний урок. Имейте мужество сказать, кто украл у меня деньги?

Класс молчал. Майя Львовна выдержала паузу, а потом, покрывшись румянцем, выкрикнула в лицо подросткам:

– Да знаете, кто вы? Вы, вы… ничтожества, и родители ваши такие же. Может, они и подучили вас залезть в кошелек к учительнице? Знаете, что я вам сделаю за это? Да я на вас порчу наведу, да я вас всех… прокляну!

Слово “прокляну” метнулось в класс черной стрелой, сорвавшейся с натянутой донельзя звенящей тетивы. И даже те, кто не понимал его зловещего смысла, сьежились и опустили глаза. Слово это накрыло собой все сказанное ранее, и те ранние ругательные обидные, грубые измельчали в одночасье и превратились в жалкую кучку мусора. А это распласталось над классом, зависло грозовой тучей, от которой потемнело в глазах и застучало в висках ощущение боли и неминуемой беды.

Сам не зная, зачем он делает это, Антон Капустин метнулся к учительскому столу:

– Майя Львовна, успокойтесь. Мы вам эти деньги соберем. Мы попросим родителей, они не откажут. Успокойтесь.

– Значит, мне успокоиться, – учительница иронично оглядела Антона. – Значит, ты все берешь на себя. Раз так, то… ты украл эти деньги. Я это знала с самого начала, но я хотела, хотела, чтобы ты сам сознался. А ты весь класс впутываешь. Трус.

Антон на секунду задержался у стола. Потом беспомощно и виновато оглянулся на затаившихся ребят. Потом двумя прыжками подскочил к учительнице:

– Да вы гадина, – сказал он тихо.

Две недели не ходил Антон в школу. Осунувшаяся мама принесла Майе Львовне конверт, в котором лежало двести тысяч. Майя Львовна отдернула от него руку:

– Не надо мне ваших денег. А мальчик ваш будет отвечать по закону, не выгораживайте.

Действительно, принесли повестку в суд. В тоненькой папочке “дело #” белел единственный пока документ – “заявление потерпевшей”. “Я обратила внимание, что ученик девятого класса “В” Антон Капустин сидел на перемене на подоконнике рядом с моим столом. Рядом были еще ученики, но мое подозрение падает именно на Капустина как дерзкого, невоспитанного, способного на любой неблаговидный поступок”. Мальчик, выучивший назубок монолог Гамлета, не знающий гороскопы, любящий маму и очень уважающий дедушку-физика, в один миг превратился в подозреваемого в совершении преступления. Кровь холодеет от этих слов. Но все-таки больше холодеет она от слова “прокляну”. Смертельный яд слова проклятия. Не зря испокон веков слова этого боялись, потому что несло оно в себе страшный разрушительный заряд не одному поколению. И если рождался в семье инвалид или бесноватый или по-черному ломала человека жизнь, говорили на Руси шепотом и со страхом: “Никак, проклятие было на их род, никак, проклятие…”

Поганый Пенелопин язык знали многие родители. Но собака лает, а караван идет… Караван идет к выпускному вечеру, после которого “свобода нас примет радостно у входа…”, и пропади они тогда, эти Пенелопы, вместе взятые. Но ведь сказаны страшные, самые страшные слова.

– А что мы сделаем? – горячится мама одноклассницы Антона. – Она же все может. Она может до экзамена не допустить, вопрос задать на засыпку…

Да, она проклясть может, она может обвинить ребенка в преступлении! И если она может это, разве не семечки допуск к экзаменам и хитроумный вопрос? И если она уже сделала самое страшное, чего теперь-то бояться?

Смирением называем обыкновенную боязнь дискомфорта и леность души. В другом, думается мне, смирение. Именно ему учила Антона его мама, не обозлись, учила Антона, прости, потерпи. И он понял. И пусть на короткое время, но коснулось его мятежной души сострадание.

Вглядимся в своих детей и разделим с ними их тяжелый крест существования в нынешнем мире, в котором все с времен Гамлета так перепутано. И все размыто. Но как во времена Гамлета, так и в наши, остаются вечными две великие силы. Одна созидающая – любовь. Другая разрушающая – ненависть. И как одну надо беречь и холить, чтобы она созидала, так и против другой надо восставать всем миром, чтобы не смела разрушать. “Что благородней – духом покоряться… иль сразить противоборством?” Не перепутаем это – значит воспитаем достойных людей. А перепутаем – значит попросту навешаем на уши Гамлета лапши, как любят выражаться мальчики и девочки девятого класса “В” одной из самых обыкновенных подмосковных школ.

Наталья СУХИНИНА

Московская область