Жизнь

Выхожу из школы, по высокому крылечку спускаюсь. На последней ступеньке, слабо цепляясь за перила, клонится к земле кто-то неясный в длинной каракулевой шубе. Зову людей, бросаюсь подхватить:

– Вам плохо? Сердце? Ногу сломала? – не могу решить, то ли «скорую» вызывать, то ли в школу несчастную вести.

– Ничего. Пройдет. – Женщина переводит дыхание, повиснув на моем плече. – Постою под деревом. Мне далеко ехать, транспорт ужасный, так дует от окна…

Она что-то говорит, остановившись у березы, тоненько постанывает, как плачет по ночам заблудившийся в квартире кутенок, но машет мне рукой: «Идите, идите своей дорогой».

Слабая, клонящаяся к дереву фигура пожилой женщины заставляет меня вспомнить «Скучную историю» Чехова: там плачет по ночам от бессилия и бессонницы знаменитый шестидесятилетний профессор. Моей же спутнице далеко за 70. Какие бессердечные люди или трагические обстоятельства заставляют ее работать в школе?

Невидимые миру слезы? Хуже – не понятые правительством слезы. У Чехова речь идет о человеке известном, состоятельном, по нашим меркам. Но нет сегодня Антона Павловича, чтоб рассказать, что испытывает заслуженный учитель России, проработав подвижнически – до самосожжения – полсотни лет в школе и «выработав» пенсию в 2000 с небольшим рублей. Нет ходатая, который бы разъяснил законодателю, что не все пенсионеры могут рассчитывать на помощь детей – иногда приходится еще и им помогать и совсем уж престарелых родителей содержать.

Из 2000 пенсии надо за телефон, жилье, электроэнергию почти половину отдать. Статистика этого стыдливо не замечает. Рассчитан даже прожиточный минимум пенсионера – это полторы картофелины в день, одно яблоко и два яйца в неделю, а чулки и носки – две пары на год. Даже если с мая по октябрь ходить босиком, все равно «норма» не выдержит. Ни газеты, ни книга, ни бумага минимумом не предусмотрены. Правда, ручки – 3 штуки в год: наверное, писать благодарность сенатору за то, что у него зарплата 45 тысяч в месяц, а не миллион. Попробовали бы сенаторы и депутаты Думы пожить хотя бы месяц на 50 рублей в день, может, признак стыда – бледность – и появился бы на их румяных лицах?

– Гимназии и лицеи стараются пенсионеров «выдавливать» – родители требуют нового уровня образования. А в окраинных школах пенсионеры составляют более половины коллектива. И многие из них прекрасно работают, хотя стыдно взваливать на них такую непосильную ношу, – сказала мне молодая директриса школы, в которой всякий раз «придумывают» какую-нибудь работу для своих двух 75-летних педагогов, прославивших когда-то эту школу своим талантом. – Мы стараемся им индивидуальщиков передать, домашнее обучение, продленную группу. Не можем же мы их бросить. Они выучили меня, да и весь район, и теперь обрекать их на нищенское убогое существование?! Стыдно смириться с этим.

– Мне надо содержать престарелую маму и свекровь. Я не могу их бросить, поэтому иду в класс, – сказала другая 70-летняя учительница. – Буду работать, пока меня не вынесут из класса ногами вперед.

Сколько таких «скучных историй»? При этом со всех трибун продолжает звучать гимн самому лучшему в мире российскому образованию.