На чтение: ≈ 32 мин.Поездка в Латвию сегодня – это долгое стояние в очереди перед посольскими дверями, не очень приветливый взгляд девушки, рассматривающей твою выездную анкету. Я еду в Ригу… О Латвии пишут сегодня в российской прессе больше, чем о других бывших республиках Прибалтики. Наверное, есть тому причины.
Вот хотя бы та, о которой рассказало недавно наше телевидение.
Президент Латвии госпожа Вайре Вике-Фрейберга, латышка, в недавнем прошлом гражданка Канады, срочно полетела в Вашингтон, жаловаться президенту США на Россию: отказала, мол, Москва в перекачке российской нефти до латвийского порта Вентспилс. Надавите, мол, на Москву, ведь отсутствие денег за перекачку нефти задушит бюджет независимой Латвии: это почти треть бюджета страны!
Странная ситуация. Я бы сказал, абсурдная: нефть наша, и нефтепровод не Бушу принадлежит. Не проще ли приехать в Москву и здесь договариваться. Случись такое, и госпожа президент узнала бы, что России больше невыгодно такое соглашение с Латвией: мы строим новые нефтеналивные порты на своей земле, на Балтийском море. Извините, раз рынок, так и отношения рыночные…
В общем, есть о чем писать. И поводы самые разные. Иногда и теребящие душу: ведь в Латвии больше, чем в других бывших республиках Прибалтики, проживает сегодня наших соотечественников. Как живется тем русским, кто избрал Латвию своей родиной?..
Поезд в Ригу прибыл утром. Моросил зябкий дождь. Золотой петушок на крыше Домского собора, вот уже много веков работающий флюгером, повернул свой гребешок к заливу: ветер западный.
Неграждане Европы?
Помните, как еще лет пятнадцать назад ездили в Латвию? Как за границу. Она действительно в сознании советских людей была «настоящей Европой»: за кордоном-то мало кому в те годы удавалось побывать. Мечта позагорать на Рижском взморье и окунуться в прохладные воды залива была у каждого нормального советского трудяги. А на взморье, как и положено на Балтике, часто шли дожди, в заливе штормило. И тогда толпы отдыхающих и «дикарей» штурмовали Ригу. С прилавков сметалось все! Вожделенные «кофточки» становились предметом баталий в магазинах. Скупались модные в те годы проигрыватели «Ригонда», транзисторы «Океан» и «Селга», дамы расхватывали рижский трикотаж, а мужчины обязательно везли в подарок своим начальникам бутылочки «Рижского бальзама». В общем, увозилось все, что было дефицитом за границами этой небольшой республики…
В сентябре Рига и взморье вздыхали: набег заканчивался. Теперь уже до мая. Только продавцы еще долго вспоминали, как они обращались к разгоряченным покупателям: «Миериги, кунги!». «Говорите по-русски!» – отвечала многоголосьем толпа. «Спокойно, господа!» – переводили продавцы. Такое обращение вызывало еще больший социальный гнев…
Я не хочу никого обижать: такова была наша жизнь. Интернационализм, возведенный властью в национальную идею огромной империи, часто деформировался в обыденной жизни в уродливое чванство, независимо от того, к какой национальности ты принадлежал. Замешанное на «бытовых мелочах» чванство оказалось хорошей опорой для национализма. И это была только видимая пена.
Когда Латвия получила независимость, вновь испеченные политики быстренько замесили на этой перебродившей пене «новый взгляд» на историю. Эйфория свободы превратилась в эйфорию национализма. Принимались новые законы, один нелепее другого, но выдавались они народу как лучшие образцы международного права. Один из них – закон о гражданстве. По нему все, кто приехал жить и работать в Латвию после победы над фашизмом, даже их дети и внуки, родившиеся на этой земле, по закону не являются гражданами «свободной Латвии». Закон их начисто лишил избирательных прав. Даже паспорта у них другого цвета, а в графе «гражданство» так и записано – «негражданин». Неграждане были объявлены национальными меньшинствами, что само по себе абсурдно: они составляли почти одну треть населения Латвии. Неграждан не принимают на государственную службу.
В прессе, с трибун официальных собраний русских неграждан стали называть оккупантами. Если ты русский, да еще бывший военный, твоим детям государство не зарегистрирует брак с «настоящим» гражданином Латвии: даже любовь обрядили в политическую фату.
И в то же время бывшие эсэсовцы, ныне уже дряхлые старики, получили от государства возможность маршировать по улицам Риги, отмечая нацистские праздники. Эсэсовцам придумали оправдание: они сражались, мол, с красными за будущую независимость Латвии… Такого не сыщешь сегодня ни в одном государстве Европы.
И как насмешка над историей с трибуны латвийского парламента прозвучал недавно призыв министра иностранных дел Латвии: «Мы выполнили задачу, которую ставили перед собой… Теперь мы должны нести имя Латвии в мир!» Простите, господин министр, под какими знаменами?..
Независимая Латвийская республика вступает в Европейский союз. И совершенно неясно, каков будет статус неграждан в объединенной Европе: неграждане Европы? Или имеющие вид на жительство в Европе? Даже большие чиновники Евросоюза не могут дать ответ на этот вопрос. Как и на другой: как вести дела будущим инвесторам в экономике Латвии, если первое место в бизнесе республики, даже самом крупном, принадлежит негражданам? Ведь исполнительная власть уже не раз покушалась на их бизнес. Правда, пока безрезультатно, но кто может поручиться?
Память вечно спорит с временем
Политики и обычное население живут, как известно, разными жизнями, непересекающимися. Только когда политики открывают кастрюлю со своим варевом, паром обжигает и нас. Но народ живучее политиков. Зализывая раны, нормальные люди продолжают жить своей нормальной, будничной жизнью, заботясь лишь о том, чтобы выжить.
Эйфория от полученной свободы постепенно сходит на нет. Наступили будни новой жизни. Сегодня редко можно в транспорте нарваться на тупую злобу какой-нибудь старушенции, которая на ваш будничный вопрос по-русски «вы выходите?» прошипит «оккупант».
Сегодня, если вы обратитесь к латышу по-русски, вам и ответят по-русски, вежливо и спокойно, а не как при советской власти часто отвечали: «Эс несапроту!», что означало категоричное: «Я не понимаю!», а по сути – понимаю, но не хочу отвечать.
Но что самое интересное, русскоязычное население Латвии заговорило по-латышски, что раньше было редкостью. С одной стороны, это вынужденная необходимость: без справки о том, что ты сдал государственный экзамен по латышскому языку, не примут на работу. Но с другой стороны, и что не менее, а возможно, и более важно, приходит осознание того, что нельзя не знать язык того народа, на земле которого ты живешь, и уж тем более если это твоя родина.
Как мне кажется, это осознание приходит постепенно в жизнь и нашей многонациональной России. Что в принципе и есть одна из самых блестящих граней настоящего, а не показного интернационализма.
Почти четверть века – детство, юность и молодость я прожил в Риге. Для меня Латвия – вторая родина. Мы с мамой приехали в Ригу после ленинградской блокады и эвакуации в Киргизию… Первый послевоенный год. Карточки, голодно. Помню, в первое утро, выглянув в окно, я увидел на другой стороне нашего узкого переулка маленький деревянный домик, низкое открытое окошко, над которым была вывеска, и непонятными мне буквами было написано какое-то слово. А на подоконнике стояли два подноса с булочками – румяными, посыпанными сахарной пудрой. Я никогда раньше не видел такой красоты! Ведь до войны мне было всего-то шесть лет. Женщина в окошке, увидев меня, помахала рукой, словно приглашала в гости. Булочницу-частницу звали Илзе, тетей Илзе. На ней был белый фартук и белые нитяные перчатки. Тетя Илзе положила в бумажный пакет четыре булочки и сказала: «Лудзу, из веселибу!..» И по-русски с большим акцентом добавила: «Знаешь, это по-латышски – пожалуйста и на здоровье. А над моим окошком написано «майзе», по-вашему это «хлеб». Я смутился и протянул ей смятые в ладошке рубли. «Говорят, ты с мамой жил в Ленинграде?». «Да», – ответил я. Она отодвинула мою ладошку с деньгами и сказала: «Не надо. Это мой даванс, подарок, значит. Приходи завтра…». И протянула мне теплый бумажный пакет.
Это был для меня первый и самый замечательный урок латышского языка…
Позже я узнал, что единственного сына тети Илзе фашисты, захватившие Латвию, в сорок третьем мобилизовали в армию и что в первом же бою он погиб. А через несколько месяцев, как мы познакомились с тетей Илзе, в ее дом снова пришла беда: ее мужа, простого булочника, как и десятки тысяч латышей, в одну ночь погрузили в товарные вагоны и отправили на север, в Заполярье. Как врага, а может, как неблагонадежного. Ему об этом не сказали. Булочник умер еще по дороге на север… А тетя Илзе по-прежнему каждое утро приглашала меня к своему окошку с булочками: «Лабриен, мазайс!». Доброе утро, малыш… Она понимала, что не мы с мамой были виноваты в случившемся…
Проклятое слово – депортация. Оно не просто записано в историю: живы еще те люди, которые на себе испытали этот ужас.
Но латышские националисты сегодня очень любят поманипулировать этой памятью, доходя в своем жонглировании историей до полной глупости, до абсурда.
Еще одна победа Барклая-де-Толли
Будучи в Риге, я каждый день проходил через старинный парк Эсплонада, что в самом центре города. Помню, когда я был старшеклассником, мы ходили на субботники в этот парк: там благоустраивалась большая площадка для будущего памятника великому латышскому поэту Янису Райнису. Вот уже более полувека стоит этот памятник, рядом вырос за эти годы ветвистый дуб. Дуб у латышей – символ свободы, вечности и любви. Из веток дуба на день Ивана Купалы, который в Латвии самый большой национальный праздник Лиго, на всех Янов надевают венки из веток дуба… На Лиго все уезжают за город, на берега рек и озер, на взморье. На хуторах варят брагу, танцуют, поют и пьют брагу из огромных деревянных кружек, пущенных по кругу. А Яны прыгают через костры… Мы, русские мальчишки, тоже радовались этому веселому, красивому и доброму празднику. А кораблики со свечками, пущенные по воде, объединяли всех: в армаде светящихся корабликов, пущенных на счастье, уже нельзя было различить, где мой, а где не мой…
Но это так, маленькое отступление от той истории, свидетелем конца которой я был в этот приезд. Утром я шел через парк. У пьедестала, на котором никогда не стояло никакого памятника, толпились люди. Настроение у толпы было радостное, что бы это значило? На пьедестале возвышался памятник, которого раньше здесь не было. Кому памятник? Не догадаетесь.
Вот что говорили о нем депутаты в Рижской думе: некоторые требовали депортации в Россию этого безмолвного человека в бронзовой шапке с кивером и бронзовом плаще: он, мол (памятник!), противоречит идее латвийской демократии, независимости и сеет национальную рознь. Другие: он (памятник!) напоминает о зле и темных временах. Третьи, что (памятник!) – создатель российской контрразведки, «легальный русский шпион на нашей земле».
Что же это за душегуб такой на постаменте? Даже возмущаться не хочется такой глупости! Оказывается, это герой войны 1812 года, выдающийся фельдмаршал царской армии, шотландец по происхождению Барклай-де-Толли.
Год назад появился на пьедестале этот памятник, сооруженный на деньги одного русского предпринимателя из Риги. Целый год власти проводили различные опросы общественного мнения: оставить Барклая на его законном месте или нет. Оказывается, памятник стоял здесь, но буржуазное правительство Латвии в тридцатые годы его сняло, без объяснений, и вот Барклая снова водрузили, дав временную прописку – на год. Так оставить или депортировать в Россию? Рижская дума решила: оставить. А мэр Риги заметил, что, следуя логике противников памятника, надо было бы снести собор Святого Петра в Риге, который построил русский царь, а потом тушил его во время пожара. Тогда надо вырубить и один из стариннейших парков, Исторический, на берегу Даугавы, посаженный в честь Петра Великого. Надо бы тогда и памятник первому буржуазному президенту Латвии Ульманису не сооружать: ведь это он привез назад в Ригу конную статую Петра Первого, поднятую с морского дна эстонскими водолазами…
Короче говоря, депутаты Рижской думы проголосовали за Барклая. Теперь он постоянно прописан на своей исторической жилплощади.
Вот и стоят в одном парке латыш поэт Янис Райнис и русский полководец Барклай-де-Толли.
Я подумал тогда, проходя мимо памятников: а может быть, все-таки что-то меняется в сознании латвийских чиновников и политиков?.. По солнечным улицам утреннего города, мимо окон маленьких кафе, где допивали свой утренний кофе первые посетители, мимо еще закрытых магазинов я дошел до остановки и сел в трамвай, чтобы ехать по делам.
Трамвай неспешно покачивало, солнце через стекло припекало – чувствовалось приближение весны. На каждой остановке кондуктор дергала за шнурок, и трамвай каждый раз одинаково блямкал. Через множество остановок кондуктор безразличным голосом объявила: «Следующая остановка – улица Джохара Дудаева».
Живая музыка
В Риге живут мои друзья молодости, бывшие коллеги-журналисты. Многие из них стали бизнесменами, и не потому, что нет работы: раньше в Риге были три республиканские газеты на русском языке, теперь – пять. Просто бизнес дает больше возможностей заработать. На газетные гонорары в Латвии не разгуляешься. На телевидении и радио русских передач практически нет. Москву можно посмотреть только по кабельному частному телевидению. А это деньги, и не такие уж маленькие.
Последние три года я не был в Риге. Приехал – и не узнал. Город похорошел, вычистился, покрылся огромным количеством неоновой рекламы, выросли дорогие отели, целые улицы современнейших супермаркетов, еще больше стало цветочных магазинов, где можно купить от изысканных букетов и корзин до крохотных, но таких же изысканных букетиков для любимой девушки. В общем, город еще больше приспособился к нуждам и запросам горожан. Только вот с машинами беда: ими забиты улицы города, в часы пик – огромные пробки. Наших, российских машин почти не встретишь, сплошь импортные, подержанные. Попав в пробку, никто не суетится, не гудит и не пытается втиснуться. Все спокойно – ну хотя бы внешне – ждут. Что осталось, так это невозмутимость прибалтов… Все, даже школьники, – с мобильными телефонами. Обычный телефон слишком дорог, оплата разговоров поминутная. Поэтому и на улице, и в кафе поют и трещат мобильники.
Если к дорогим домашним телефонам добавить непомерно высокую плату за жилплощадь, за электричество и горячую воду, за отопление, за лифт и вывоз мусора, то жизнь не покажется такой красивой, как я вам нарисовал. За однокомнатную квартиру на наши российские рубли надо в месяц отдать около двух тысяч. Это приблизительно восемьдесят процентов пенсии. Плюс расходы на транспорт: на трамвае проехать туда и обратно – это еще на наши деньги восемнадцать рублей. На еду остается ровно столько, чтобы не умереть с голоду: на хлеб, сахар и молоко и сто граммов сыра на неделю.
Те же, кто работает, могут себе позволить повстречаться с друзьями в кафе или заглянуть в ресторан.
В старом средневековом городе, или, как принято его называть, в старой Риге, десятки небольших уютных кафе: в одних в полумраке потрескивают камины, в других – свечи на каждом столике и мерцают витражи в окнах.
Встреча в кафе с друзьями, деловое свидание или просто пауза в бегах по городу – дело для рижанина обычное. Кофе, рюмка бальзама, булочка или горшочек с распаренными бобами вместе со шкварками – работающему люду по карману.
Я тоже назначил встречу с приятелем в кафе, маленьком, на десять столиков, с живой музыкой: в углу на расстроенном пианино пожилой мужчина-тапер тихо наигрывал мелодии латышских народных песен. Он заиграл «Пут, веини» – «Вей, ветерок», и мне сразу вспомнились школа в Задвинье и наш учитель латышского языка Иосиф Александрович, потерявший руку на войне, но виртуозно писавший левой на доске сложные правила латышской грамматики. И как заставлял нас разбирать эти правила на словах песни. Вей, ветерок, гони лодочку… Это было так давно, но правила эти и учителя, научившего нас полюбить этот неродной и очень трудный язык, я помню всю жизнь.
Кто такие хуни?
Мои приятели – оба филологи. У них есть внук, вихрастый белобрысый Женька. Пришел я к ним в гости, сидим, беседуем, вдруг вбегает Женька из соседней комнаты (он там уроки делал) и спрашивает: «Дедуля, а кто такие «хуни»?» Дед слегка смутился, а бабушка покраснела и сказала: «Иди к себе в комнату, потом объясню…». Женька обиженный ушел.
– Вот видишь, это все проблемы билингвального образования, которое наскоком вводится в русских школах Латвии, – сказал мой приятель.
Бабушка принесла учебник истории на латышском языке, по которому в русской школе обучается ее внук. Нашли главу про этих «хуней». Дед прочел и победоносно заявил: «Хуни – это же гунны! По-латышски».
Поскольку преподаватель истории в билингвальной школе не занимается переводом предметов, изучаемых на латышском, то вполне понятно, что ученик твердо знает, что Наполеонс бежал из Маскавы в Паризе. У него это ничуть не ассоциируется с Москвой и Парижем, как называют эти столицы его дед и бабушка, его родители.
– Я не против углубленного изучения языка, истории, культуры Латвии моим внуком. Ведь и Женька, и его родители родились здесь, это их родина. Конечно, Женька должен твердо знать, что российская столица по-русски именуется Москвой, и, конечно, он должен без ошибок написать «Маскава», как это требуют правила латышского. Кому за этим следить? Родителям, бабушкам и дедушкам? Надо бы учителям. Учителя же русских школ, где введено билингвальное обучение, где примерно 60 процентов предметов преподается на государственном языке, а сорок – на языке национального меньшинства, находятся в состоянии постоянной тревоги перед наскоком очередной языковой «зондеркоманды», которая запрещает общение учителя на русском языке, если предметы проходят по-латышски. Нарушение правил грозит учителю потерей места, безработицей.
Рассказали мне в тот вечер друзья и о соседке, которая недавно перевела своего сына-третьеклассника из одной русской школы в другую. Прежняя устраивала всем, кроме одного – математику преподавали на латышском языке, по латышскому учебнику. Учительница сначала пол-урока писала на доске математические термины и их перевод, а потом учила с их помощью решать примеры.
Трудно даже представить, что значат для восьмилетнего малыша все эти «плюсы», «минусы» и «равно» на неродном языке. Ученический мозг накаляется – то ли задачку решать, то ли все это перевести на латышский и по-латышски же учителю ответить, если попросит. Просто переводческое бюро какое-то… Авторы экспериментов по двуязычному обучению утверждают, что такое погружение в неродной язык очень эффективно. Сомневаюсь, ведь на таких уроках вокруг сидят русскоязычные одноклассники, да и русская учительница не может «погрузить», потому что чаще всего ее «груз» слишком мал: в запасе триста слов для бытового общения, хотя учителя в массе своей и сдали экзамен по латышскому языку… У министерства образования Латвии амбиций по поводу введения билингвального образования много. Но разрозненные эксперименты никак не складываются в единую картину.
Балтийский институт социальных проблем провел исследование и выяснил: билингвальное образование в тех параметрах, в которых оно предлагается правительством Латвии, отрицательно скажется на усвоении родного языка, на знании учебных предметов, на психологическом самочувствии школьников. И все же билингвальное образование поддерживают половина родителей русскоязычных школ, почти столько же русских учителей и директоров этих школ. И в то же время только сорок процентов русских школ заявили, что средне подготовлены, а сорок четыре – недостаточно готовы, чтобы перейти к обучению со следующего учебного года в старших классах полностью на латышском языке.
Международные эксперты, в том числе и российские, признали, что представленные программы рассчитаны только на школы нацменьшинств, а их хорошо бы применять и в школах титульной нации, то есть в латышских. Интересная мысль. Как бы, скажем, преподавали физику на русском языке? Хотя бы в виде эксперимента. И вот что еще очень интересно: идеальной моделью билингвального образования международные эксперты из США, Дании, Нидерландов, России, Белоруссии и других стран назвали ту форму обучения, которая существовала в Советском Союзе, – двупоточные школы. Интеграция русских школьников в латышскую среду и наоборот возможна только в среде совместного обучения.
А может, и вправду: зачем изобретать велосипед? Может быть, и нам, россиянам, вспомнить об этом опыте? В нынешние времена, когда растет национальное самосознание народов, населяющих Россию, это было бы весьма полезно… За 12 лет в независимой Латвии сменилось 10 министров образования. С каждым очередным министром происходили и реорганизации в самом министерстве. Привносились новые идеи, новые эксперименты. Но идея билингвального образования в русских школах оказалось самой живучей. И министры, и чиновники министерства – каждый вносил свою «лепту», боясь того, что можно и кресла лишиться, если не поиграть на чувствительных струнах национализма. Хотя внешне все выглядело пристойно: не волнуйтесь, русские папы и мамы, все это делается ради вашего же блага.
И вот это «благо» наступит 1 сентября будущего года…
Долго я беседовал в тот вечер с моими приятелями-филологами. Когда настало время прощаться, дедушка позвал в прихожую и Женьку. Я пожал ему руку. Он приветливо ответил: «Ата!» Дед улыбнулся: «По-русски, если ты не забыл, «пока». А Женька у бабушки спросил: «Бабуля, а ты не видела, где мой белый кудикис, тот, что мне мама на зиемас святки подарила?» Бабушка перевела с укором: «Нет, я не видела твой белый пароходик, тот, что тебе мама подарила на Рождество». Дед подвел итог нашей беседы: «При подобном билингвизме – только иллюзии, что дети овладевают двумя языками. Женька и его одноклассники говорят на том, что раньше называлось «воляпюк» – смесь нижегородского с французским». А бабушка добавила: «Это не менее тревожно, чем приход «хунов». На этой грустной шутке и распрощались.
Грустные мысли на прощание
На другой день я уезжал в Москву. Как и в былые приезды, купил в подарок моим близким Рижский бальзам, длинненькие коробочки шоколадных конфет-бутылочек «Прозит»: пусть полакомятся. Это до сих пор брэнд Латвии.
У вокзала увидел толпу зевак, наблюдавших, как полицейские яростно запихивали цыган в крытую машину. Цыгане шумели, отбивались. Какая-то бабуля-латышка спросила полицейского: «За что их так?» Полицейский, дюжий парень двухметрового роста, ответил: «Из Литвы приехали, мы их туда и отправляем. Нам проблем со своими негражданами достаточно, а тут еще эти…»
Я бы спросил полицейского, чем же ему досаждают неграждане, но не спросил: я иностранец, мне не положено. Ну и Бог с ним. Но осадок в душе остался… Теперь, я уверен, в Латвию поеду не скоро: она станет границей Евросоюза. Как написала одна рижская газетенка: «Латвию закроем от русских на прочный европейский замок». Ну и ладно, хотя и жаль. Очень обидно, если ограничат право неграждан свободно ездить в Россию.
Борис ЗАДВИЛЬ (фото)
Рига – Москва
Это мои одноклассники. Прошло более пятидесяти лет. Жизнь раскидала по всему свету
Есть о чем задуматься нынешнему пенсионеру
Последние трубочисты: в домах горит российский газ
Выбор читателей
Комментарии