Жил-был художник. В уединении среди облаков, скал, деревьев, ветров, водных потоков..

– Ты видишь реку, облака, скалы, деревья?- Ну вижу.- И какими они тебе кажутся?- Не знаю. Такими, какие они есть, наверное.- А теперь представь, что есть еще один твой взгляд. Настоящий. Независимый. Только он как бы вне тебя, под другим углом зрения. И что самое удивительное: в его поле и ты сам находишься…- Трудно представить.- А ты попробуй. Это же ведь так просто…

Вот такие диалоги часто возникают между нами. То, что для моего собеседника просто, для меня не то что сложно, труднопостижимо, а как бы находится вне моего представления о предмете, как бы из другого мира. Дело в том, что мы живем на разных берегах: я – в большом городе, Володя Фурманюк – на пустынном островном берегу. Еще одна причина: Володя видит (и соответственно оценивает!) окружающий мир не только глазами философа, но и художника…Хатка стоит на терраске, подрубившей восточный склон острова, сразу за балкой Муравьиной. От калитки тропинка спадает к скале, нависшей над Днепром. С каменистой площадки распахивается простор – видна набережная, по которой, словно жучки, снуют машины, видны дома, просматривается в обе стороны река. С весны зелень старых фруктовых деревьев накрывает лачужку плотным шатром, осенью осыпавшаяся листва вновь являет миру одинокое жилище. Живет тут запорожский художник Володя Фурманюк. Почти как в песне: «Жил-был художник один…»В мире много людей, которые с помощью кисти, карандаша, фломастера стремятся преобразить мир. Их называют художниками. Однако мне больше нравится слово «живописец». Среди тех, кто «живо пишет» – изображает действительность, вкладывая в процесс «живописания» мысль и душу (то есть жизнь), – Владимир Фурманюк. Николай Рерих жил в Гималаях и живописал горы, Максимилиан Волошин, осев в Крыму, передал красоту Киммерии в акварелях. Владимир Фурманюк живет на Хортице и живописует островную природу.Есть на земном шаре места, которые, обладая необычайной притягательной силой, будоражат фантазию, одухотворяют, дарят мечту и зовут в дорогу. Такова Хортица. В русле Днепра нет острова, равного Хортице ни по величине, ни по красоте, ни по ценности природных и исторических памятников. Каждый, кто хоть однажды ступил на эту обетованную землю, бережно хранит в памяти природное диво чудо-острова, все время заново открывая его для себя. Пейзажи Хортицы – это романтика и культура нашего бытия, извечная система ценностей планеты, тот природный фон, на котором развивались события всех времен и народов. В любое время года прекрасен остров, осенью и зимой, весной и летом природа одаривает здесь дивными букетами красок, форм и узоров, сюжетами и образами, которые оставляют глубокий след не только в поэтических душах.Поражает ландшафтная разноликость острова. На планете немного мест с таким разнообразием природных зон на столь малом пятачке суши. Скалы, балки, пляжи, степи, рощи, сосновые боры, плавни, озера – все эти уголки в разные времена года и в разном «эмоциональном» состоянии отражены на полотнах Владимира. В его картинах есть цвет, есть краски, есть реальность. Может быть, чуть образно оформленная и романтически приподнесенная, но все-таки угадываемая в деталях, притягивающая мысль, создающая настроение. Главное же для нас, его земляков: в картинах есть место действия – Хортица. Так она выглядит сегодня. Очень надеюсь, что и во веки веков.Остров находится чуть ниже плотины Днепрогэса, почти в центре города Запорожья. Но в то же время на нем благодаря статусу заповедника еще много диких, не обихоженных человеком уголков. Как бы рядом, в двух шагах от городской цивилизации, но в то же время вне ее, в естественной природной среде. «В суету городов и в потоки машин возвращаемся мы, просто некуда деться». А кому-то все-таки есть куда деться. Кто-то, побывав на вершине, не торопится спуститься вниз, кто-то, увидев и познав другой мир, понял, что ему нечего делать ни в суете городов, ни в потоках машин. Вообще в потоках и суете. В этом, наверное, главное. Что нам дано (или не дано?) в городской суете, в квартирных мирках, в толпах, очередях? Дана, безусловно, жизнь. Однако не дано понимание ее сути. Ее основ и тайн. Постигнуть их можно только в уединении. Причем в уединении среди облаков, скал, деревьев, ветров, водных потоков – всего того, что является колыбелью жизни. «Среди монотонности обыденности лишь немногие ощущают реальность Космоса. Только в величии Природы, вдали от шума житейского, можно услышать Голос Безмолвия. Только в Природе можно осознать величие Космоса. Только в Природе можно созерцать Беспредельность, где все возможно. Вот почему на протяжении всей истории человечества отшельники, подвижники, святые уходили в горы, пустыни, леса…» – писал Николай Рерих. Причем просто уединиться, совершив некое бегство от житейских невзгод, мало. Нужно захотеть Постижение сделать смыслом жизни. Очень захотеть. И выбрать место для этого подвижнического отшельничества.Во время путешествий по славянским просторам мне встречались (нечасто, но почти везде!) люди, которые свой творческий потенциал реализовали, ведя отшельнический образ жизни, находясь в стороне от городских толп и потоков. Таков писатель москвич (бывший!) Михаил Тарковский (между прочим, племянник режиссера Андрея Тарковского), поселившийся в Красноярском крае в глухом таежном поселке Бахта, в котором я побывал во время сплава по Енисею. Таков мой давний друг московский художник Велимир Исаев (к сожалению, недавно ушедший из жизни), который вместе с женой Эльвирой (судьба как будто специально соединила их романтические имена) обосновался в Шатурском районе неподалеку от поселка Туголесский Бор, где создал домашний музей «Уходящая Мещера». Чего только не найдешь в этой уникальной экспозиции Исаевых! Резные наличники, прялки, тяжелые колеса, корыта, туеса, корзины, горшки, сундуки, чугунные утюги, самовары, серпы, косы, топоры, всевозможные мелкие предметы старинного быта. Все это расставлено, разложено, развешано в своеобразном музейном зале, который художник построил сам. В экспозиции музея много картин, на которых запечатлены неброские, однако чрезвычайно уютные, «удобные» для спокойного, умиротворенного созерцания уголки Шатурской Мещеры. А еще художник вытесывал из бревен и деревянных плашек божков и идолов – покровителей древних рыболовов и охотников, собирал в лесу и на заброшенных торфяных полях коряги, из которых в часы досуга «монтировал» различные загадочные существа. Кстати, среди посетителей домашнего музея Исаевых много школьников. Приезжали сюда со всей округи. Учителя вместе с художником прямо здесь, в усадьбе, проводили своеобразные уроки краеведения.Таков и Володя Фурманюк. В его островном отшельничестве, стремлении к самости много всего от запорожских казаков-«пустельников», казацких характерников, которые обитали в том числе и на Хортице. В народе бытовало множество чудесных историй о запорожских отшельниках. В днепровских селах, например, рассказывали, что в плавневых дебрях обитал бывший сечевик – «высокий-превысокий дидорака, с длинною-предлинною, до самых колен, бородой и со страшными-престрашными, точно у зверя, когтями». Этот отшельник якобы ходил совершенно нагой и говорил только односложными звуками. На острове Хортица есть Совутина скала. Место примечательное во всех отношениях. Во многих легендах речь идет о запорожце Совуте, который жил там в пещере: «Страшный, говорят, был Совута тот: глаза такие, как у совы, которая ночью лучше видит, чем днем; днем, говорят, он и не выходил из своих пещер, – ночью обделывал всякие дела; так выскочит, схватит, что ему надо, та опять в свою нору и ныряет, будто тот зверь».Интуиция, инстинкт, вдохновение, наитие были у запорожских отшельников особо обострены и составляли некое магическое целое, что делало их людьми во всех отношениях особенными, способными творить чудеса. И внешний вид казака-отшельника, и его жилище (оно нередко обставлялось камнями, взятыми из разных святых мест), и утварь в нем – все играло на магический авторитет чародея-«пустельника». Хотя старых характерников и побаивались, однако часто именно к ним атаманы приходили за советом перед походами. Отшельники сообщали им о продвижении врага, его намерениях, делились мыслями о том, как в той или иной местности лучше всего организовать нападение.В одиночестве, вне толпы тоньше чувствуешь собственную душу, удивительно, но при этом, находясь в удалении от людского потока, быстрее и легче можешь понять тех, кто по разным причинам не может вырваться из водоворотов этой житейской стремнины. У Володи много друзей, единомышленников, единоверцев, почитателей. Примечательно, что у хатки нет замка. Если хозяина нет дома, гости смело дергают за малозаметную веревочку, с помощью которой открывается внутренний засов. Как в индийском ашраме, приют (крыша в непогоду, кружка чая, задушевная беседа – этого часто достаточно) в доме всем обеспечен. Хортицкая обитель Володи Фурманюка открыта днепровским ветрам и всем, кому тесно и неуютно в непростом и ненадежном мире суперскоростей и супермаркетов, фейков и лайков, трендов и брендов, троллинга и шопинга. Обитель для поэтов, художников, романтиков, авантюристов, бродяг….Культурное бытие человека – это театры, музеи, библиотеки, галереи, это все то, что мы называем очагами культуры. Способны ли они согреть всех и вся, стать маяками, освещающими дорогу к храму? Для одиноких путников, что бредут в ночи по этой дороге, очень важны маленькие очажки, что встречаются на обочинах. Часто в ночи, во время бури именно их тепло и свет оказываются спасительными для дорожного люда.