Желаю вам любви к слову. Михаил КАБАНОВ

У актера Михаила КАБАНОВА интересная судьба. Родом он из Стародубского района Брянской области, его родная деревня располагается на границе Украины, России и Белоруссии. Актер МХАТа имени Горького, он досконально знает, что такое деревенская жизнь, крестьянская работа до седьмого пота. «Народ мигрирует, – рассказывает Михаил Кабанов, – речь своеобразная: слова, взятые из трех языков. Но это, как говорила мать, «наши нации». У нее было несколько заповедей: ни под каким предлогом не пить таблеток, не брать ни у кого в долг и третья заповедь – жена должна быть «нашей нации». А «наша нация» – это украинцы, белорусы и русские. Все для нее сливалось воедино, и при этом никакой националисткой она не была».

– Михаил Владимирович, говорят, все мы родом из детства. Что вам вспоминается?

– Я пас коров и читал Чехова… Но в детстве меня потряс Гоголь. Лучше, чем у него, о России, о родине, о Малороссии, трудно найти. С каким необыкновенным, проникновенным чувством говорит он о мазанках, об избе, о том быте. А в детстве подкупает эта сказочность, таинственность, загадочность. Я во всех бабках видел ведьм, которых он описал, а тот своеобразный уклад жизни почему-то очень сильно привлекал. Потом в школе мы учили: «Редкая птица долетит до середины Днепра…», отрывки из «Тараса Бульбы». Великое произведение, один из лучших национальных шедевров. Вторым по значимости, хотя уже более сложным писателем, был Достоевский. Как ни странно, но в детстве он мне нравился. А знакомство мое с ним началось со «Сна чужого человека». Гоголь казался широким, колоритным, но Достоевский не брал этого колорита, а в какой-то маленькой детали умел передать все.

Когда я повзрослел, столкнулся с реальным бытом, когда из деревни уехать было трудно. Кем работать? Единственное – трактористом. Это самая почетная и уважаемая профессия. Ну не интересовал меня никогда трактор – при том, что с детства я много трудился! Косил сено на корову (а его довольно много надо), резал торф, все чинил в доме. Я был маленький, и мать говорила: «Давай, учись, испортишь – так испортишь». Родители работали круглосуточно. В четыре утра мать вставала, в пять шла на молочно-товарную ферму… Мать и крестная ее сестра говорили: «Сынок, оставайся, куда ты поедешь? Ты тут оженишься, будет семья, будешь работать…»

– Но вы не остались…

– У меня с детства была мечта: стать киномехаником. Самое великое, что было в деревне – кино. Его привозили два раза в неделю. Тогда, в начале 1970-х, детские сеансы стоили пять копеек, взрослые – двадцать. Попасть было очень трудно. Двадцать копеек – огромные деньги, мать зарабатывала в день восемьдесят копеек или рубль. В месяц – около тридцати рублей за адскую работу…

Трудиться надо было с утра до вечера. Тяжело, но сколько песен пели! Когда вспоминаю, закрываю глаза и начинаю плакать. Русские народные песни. Их же сейчас по телевизору не поют. То, что есть, никакого отношения к русской песне не имеет – шоу-бизнес… Эх, бывало, лежишь на печке, а в доме бабки соберутся и поют (мужчины почему-то мало пели). В песнях – воспоминания детства, мать живая, все накатывает такой волной…

– Вы, конечно, и сами пели.

– Любил… Ходили с приятелем по десять километров к знакомым (машины не было, на велосипеде зимой не поедешь), и я ему пою песни. Он сейчас стал военным, полковник, живет в Киеве. Он был такой… очень умный, учился на одни пятерки, а я – эмоциональный. И он любил меня слушать. Мне достаточно было один раз услышать песню, чтобы потом ее спеть. Когда я приехал в город, когда нужно было петь под музыку, под фортепиано, мне всегда это мешало. Хотелось петь нараспашку, делать паузы там, где хочется, как на душу ложится. Петь, как лететь.

-Спойте любимую песню.

– У меня их много. Например, вот эта, казачья:

Не для меня придет весна,

Не для меня Дон разольется.

Там сердце девичье забьется

С восторгом чувств – не для меня.

И сердце девичье забьется

Не для меня цветут сады,

В долине роща расцветает,

Там соловей весну встречает,

Он будет петь не для меня.

У меня есть друг, на Дону живет. Станица Елизаветинская, между Азовом и Ростовом. Приезжаю, вечером бабушки собираются и поют. Сейчас вспомню…

Я акация, я пахучая…

Расцвела на краю села.

Ты не тронь меня, я колючая,

Хоть пахуча я и бела.

Запомнил я эту песню почти сразу. Правда, сейчас фальшивлю и путаю текст. Притягивает открытость души, искренность, эмоция. Трудно это объяснить. Чистота, свет, трогательность, наивность, боль. И тепло, и добро, и любовь. Все возвышенное. Поешь, как я говорю, «верхней» частью своей души, прекрасной. (Ссоришься – «нижней»). Наверное, верхняя часть души всегда рвется наружу. Это и есть творчество. Даже когда тяжело, устал. В деревне ведь как? С утра встали, никто не поет. Все идут работать. В деревне ведь как проверяют людей? Как они работают. Ничего другого нет. Можешь хорошо болтать, философствовать, разговаривать, обещать, фантазировать, но все определяется тем, как ты работаешь. Вышли в поле косить, рубить дрова, строить дом, сделать забор, свинарник починить, работы – непочатый край. И как бы ты ни рассказывал про свою Москву – ну так послушают чуть-чуть, а потом уйдут. Работать же надо. А вот поработал – и к тебе начинают соответственно относиться… Но человек не может (не знаю, почему) костенеть только на работе. Ему хочется еще и душу куда-то… Поют, бывает, и на работе, но редко. Труд – тяжелый. Разве что такие, как я, поют… И песни порой – о страдании, о том, как тяжело…

– А чем вас привлекал Чехов?

– Вообще, я был увлечен то Шукшиным, то Достоевским, то Гоголем. Необыкновенно был увлечен Платоновым. Перечитал его всего. Чеховым был особенно увлечен в начале творческой деятельности. Повзрослев, перешел на его повести… У нас в деревне его люди казались сверхнеобыкновенными, не такими, как герои Шукшина, Платонова, не говорю про Гоголя… В армии (я служил в ракетных войсках на Дальнем Востоке) у меня было желание: попасть на железнодорожный вокзал и просто там посидеть. Скучал по людям. В армии тоже люди, но с ними мы загнаны в одни условия, дышим одним воздухом, все, что можно узнать о человеке, все узнано. Мне хотелось посмотреть на людей, насколько они разнообразны, У Чехова столько разных людей и они так подробно, по каждому нюансику описаны, что его можно читать, не переставая. Он описывает человека очень подробно, каждую мысль. Как она рождается, как она проносится. Философия каждого поступка у него обоснована. Удивительна его обстоятельность в постижении внутреннего мира человека, каким бы он ни был. Почему он ворует гайки или болты с железной дороги? Какая у него логика! Она же железная! Судьба смешного человека в «Скучной истории»: как я жил, как боялся – этот психологический мир подробно проработан внутренне… Мне интересно чувственное восприятие. У Платонова же оно плюс ко всему еще детское, наивное. Для меня это предел наивности и непосредственности. Тут, как мне кажется, и про мою малую родину: листок, лепесток, лебеда, бурьян, пырей. Он, как ребенок, который идет куда-то и все это видит… У Чехова привлекательна необыкновенная психологическая разработка внутреннего мира. «Палата №6» – трагедия людей и трагедия ума, который рождается на земле, и непонимание его, его оторванность, возвышенность, которая не цепляется за нечто земное.

– Михаил Владимирович, а как быть школьным театрам в наше время, можете дать совет?

– Могу посоветовать человеку, который руководит театром или кружком. Можно заразить тех, с кем ты работаешь, только своей любовью. Если есть любовь, то и душа подключится, хотя бы только эмоционально, потом – сознательно. Но вначале -любовь. На созидании может родиться образ, стихотворение («давайте прочитаем Тютчева о природе, об осени, о паутинке»). Интерес, юмор – уже потом. Вначале – увлеченность организатора, его умение поделиться ею с детьми. Чем великий артист отличается? Он может свое чувство облечь в образ, найти его, он не просто чувствует, но видит и представляет. Ночь, улица, фонарь, аптека… Еще можно пожелать любви к слову. Самое большое в искусстве – слово, даже в актерском, а за ним идет чувство.