Здравствуй, чужая милая. Далекое – близкое

Есть в нашей жизни мгновения, которые глубоко оседают в памяти, через десятилетия их значимость только возрастает.

Было это в далекие студенческие годы. Тогда мы самозабвенно занимались в студенческом хоре. Когда в городе появились афиши, что в тамбовском театре будет выступать мэтр эстрады, советский певец Николай Щукин, наш руководитель хора Нина Александровна Кучмеева посоветовала обязательно побывать на его концерте. Естественно, мы Щукина не знали, но что он воевал – это у нас, детей войны, вызывало уважение. Нина Александровна рассказала, что исполнитель песен и романсов – сын полка, трубач кавалерийского полка, во время войны потерял ногу, награжден двумя орденами Славы, в свое время был популярен, работал в Москонцерте. Правда, кто-то из студентов съехидничал: «Чего смотреть на лысого, далеко не молодого певца, который давно уже вышел в тираж…» Но наша группа, кто из праздного любопытства, а кто по совету уважаемого руководителя, пошла на этот концерт. …Когда мы, молодые, шумные, вошли в зал, то изумились несказанно. Было такое впечатление, что мы попали на собрание ветеранов (прошло-то всего 20 лет с начала войны). Рядом с нами сидели далеко не молодые почитатели творчества народного артиста. Это были благообразные бабульки, кто с палочкой, а кто и с костылем… Со мной на концерт пошли папина сестра – тетя Шура и младший брат папы – дядя Петя, бравый, подтянутый участник войны с двумя орденами Славы и медалью «За взятие Берлина». Мне бросилось в глаза, как трогательно, бережно поддерживая друг друга, шла по залу  пожилая  пара с тоненьким недорогим букетиком цветов. Как тщательно бабульки поправляли свои давным-давно уже немодные, безнадежно устаревшие кофточки и пиджаки, беленькие, безукоризненно накрахмаленные и наутюженные воротнички! Как забыть их парусиновые босоножки, напомаженные зубным порошком?! А туфли-лодочки из давних, довоенных  сундуков?! Когда на сцену вышел немолодой, сильно прихрамывающий на одну ногу артист, зал взорвался аплодисментами. Артисту несли  цветы, альбомы, открытки, дневники с признанием в любви. Он принимал подарки, размашисто ставил автографы на билетиках, фотографиях, своих портретах. Внимательно слушая проникновенные слова, целовал старые, почти восковые руки… Так длилось долго, казалось, бесконечно. Когда наконец иссяк поток почитательниц, а сцена была завалена цветами, певец выпрямился, кивнул головой, аккомпаниатор коснулся своими гибкими пальцами клавиш рояля. Щукин запел: «Здравствуй, чужая милая, та, что была моей…». Зал внезапно, как по команде, затих. Мне показалось, что все ожидали именно этой песни, этих слов… Никогда ни до, ни после того концерта в далекие студенческие годы я не видела, чтобы практически все слушательницы плакали навзрыд, не стесняясь и не пряча слез. Они плакали о своей неудавшейся молодости, несчастной, искалеченной голодом, бесконечной работой без отпуска и выходных. Они плакали о неудавшейся любви, о своей судьбе вдов… Прошло много лет.  И вот месяц назад, отдыхая в Крыму, в Судаке, в клубе после лекции об эстрадных артистах старшего поколения мы услышали давно забытую песню. Раздались звуки пианино, заголосила скрипка, и надтреснутый голос пронзил наши души словами грустной мелодии: Здравствуй, чужая милая,  Та, что была моей. Как бы тебя любил я До самых последних дней! Прошлое не воротится, Не побежит слеза. Как целовать мне хочется Дочки моей глаза… Москва