Записки земского учителя

Продолжение. Начало в №42‑47

Когда я приехала работать в село, мне пришлось сменить три дома. Два из них были с хозяевами (то есть мне пришлось жить вместе с ними). Второй был настолько холодным, что оставленные на полу в пакете апельсины покрывались за ночь прозрачной ледяной коркой. Хотя я до двух часов ночи без перерыва топила печку.

Последний дом мне запомнился особенно. Запал в душу, вырезав, как в граните, на сердце неизгладимый след. Хозяйка встретила меня приветливо, сказав, что у нее большой дом, у меня будет своя отдельная комната, беспокоиться мне не о чем. Правда, дома было очень холодно, потому что закончились дрова. Я заказала и оплатила сразу большую машину дров, их привезли в этот дом.

Я надеялась жить на новом месте долго и счастливо хотя бы лет пять. Тем более что хозяйка демонстрировала тепло и радушие. И даже за машину дров подарила мне пару вязаных носков.

Но странности начались с первого дня. Во-первых, я заметила, что хозяйка нарезает газету полосками, насыпает в полоски махорку и скручивает козьи ножки, самокрутки.

– Я сама выращиваю табак. Ну или покупаю у тех, кто сажает в огороде. Не люблю покупной, – доверительно пояснила она, перехватив мой удивленный взгляд.

Недоумение вызвал и сам дом. Он был очень красив снаружи: белые наличники, большие окна, ярко-малиновая окраска бревен и крыши делали его похожим на терем. Но внутри…

Внутри он был черен. Черные потолки, черные ковровые дорожки на полу, черные постели, закопченные окна. Ремонта в доме не было как минимум лет сорок. На черных стенах кое-где угадывался золотой завиток – след роскошных обоев.

– Этот дом когда-то принадлежал состоятельным колхозникам, – поведали мне сельчане. – Хозяин был плотником и столяром. Он своими руками построил и дом, и теплицу, и крытую стеклянную галерею, которая соединяла дом и баню. Даже гладильную доску сделал сам! Потом старые хозяева умерли, а их дети дом продали и переехали жить в город. А вот новые хозяева довели дом до ручки. Стекла в теплице и в галерее, резвясь, выбил внук новой хозяйки. А про ремонт она отродясь не слыхивала.

Я подумала: «Да и ладно! В своей комнате я смогу сама побелить, наклеить обои, хотя бы самые дешевые». Первым делом я попросила у хозяйки таз с горячей водой, чтобы вымыть единственное окно в своей спаленке.

– А что, разве окна зимой моют? – удивленно вскинув брови, спросила шестидесятилетняя женщина.

– Моют, конечно. Рамы-то двойные. И можно помыть их даже изнутри, – сказала я.

Вода в тазу сразу стала черной, как настоящие чернила. А я ведь только начала мыть стекла. Когда все было закончено, хозяйка удивленно покачала головой. Пришло время ложиться спать.

– А постельное белье у вас есть? Наволочка, простыня? – спросила я.

– Нет, ничего такого у меня нет, – искренне ответила хозяйка.

У меня были с собой две простыни и две наволочки. Вместо одеяла я укрылась своей шубой. А хозяйка в чем ходила, то есть в цветастом халате, в шерстяных чулках и носках, в том и легла в черную постель, на которой, судя по всему, никогда и не бывало никакого постельного белья. Межкомнатных дверей тоже не существовало, их, видимо, давно сняли. И мне был хорошо виден и слышен телевизор, который был настолько стар, что в нем осталась только одна краска – зеленая. Зеленые человечки бегали по зеленому полю под зеленым небом. И при этом что-то громко кричали.

– А можно телевизор сделать чуть потише? А лучше совсем его выключить. А то мне завтра в семь утра вставать на работу, – попросила я.

– Потише я сделаю, а выключить не могу, я без него не смогу уснуть, – сказала хозяйка.

Пришлось спать при зеленом свете инопланетного телевизора. Но в три часа ночи меня ждал «сюрприз», от которого я резко подскочила и села на своей постели. Дело в том, что из кухни в мою спальню было пробито большое окно без стекла. Для тепла, как мне объяснили. Чтобы жар от печки распространялся и на мою комнату, где не было батарей. И вот в это окно медленно плыли ко мне клубы сизого махорочного дыма. У меня сразу перехватило дыхание, и я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Надо было одеваться и идти в кухню. Там на стуле сидела моя хозяйка, положив ноги на табуретку, и курила в потолок.

– Я, вишь, просыпаюсь в два, а то и в три ночи, кашляю. И мне сразу надо покурить. Выкурю двадцать самокруток, и тогда отпускает. Ложусь и сплю тогда уже до утра, – охотно пояснила она.

– А у меня аллергия на табачный дым, нос заложило, и я не могу дышать. Вы не могли бы курить в сенях? – попросила я.

– У меня самой мама астмой болела, от которой и умерла. И то я курила в доме. А ради тебя я, что, теперь в сени пойду? Никуда я не пойду! Мой дом, где хочу, там курю, – сказала как отрезала хозяйка.

Я поплелась в свою спальню. («Это вы еще ее пьяной не видели, – посочувствовал мне утром сосед. – Она пьяная-то буйная! Однажды она напьется самогонки и выкинет вас на снег с вашими тетрадками. Вам тут не место!») Но спать я уже не могла. Сидела и ждала, когда стрелка часов подойдет к шести утра, чтобы собраться и пойти в школу. Одежда, волосы, кожа, даже школьные тетради, которые я проверяла, – все было пропитано едким запахом самосада.

Я пришла в школу, разбудив сторожа, и сразу пошла мыться в комнатку, где школьные уборщицы хранили ведра и тряпки. Там был широкий железный поддон и текла горячая вода. К восьми утра мои волосы успели высохнуть, и я могла приступить к урокам.

Неделя в этом доме показалась мне сущим адом. Я уже не мечтала о побелке и ремонте. Я мечтала о любой квартире, где не было бы никаких хозяев. Мне помогли найти такую. Это оказался двухквартирный дом, где не было хозяев месяцев пять. Двор был засыпан снегом по самые окна. Мне пришлось брать совковую лопату, чтобы прокопать узкую тропинку к крыльцу. К тому же паровое отопление во всем доме было разморожено. Прежние квартиросъемщики не позаботились о батареях, и вода в них замерзла. Пришлось полностью менять отопление.

В доме не было обоев, стоял полумрак, который не могли рассеять две тусклые лампочки Ильича. Печка не была обмазана глиной и даже не побелена. Но зато в моей новой квартире совсем не было хозяев! Они жили в городе. И это меня очень радовало! Ни телевизора с зелеными человечками, ни махорочного дыма по ночам…

Соседкой через стенку оказалась девяностолетняя бабушка Женя. Сначала, увидев, как мы откапываем дорогу к дому, она резко и категорично закричала:

– Мне не надо тут никаких соседей! Я не хочу! Никого не хочу! Покоя никакого нет от квартирантов!

Когда у меня провели отопление, в ее доме тоже стало намного теплее. Она увидела, что рано утром я ухожу на работу, а прихожу часа в три-четыре. Не пью, не курю, не устраиваю дебошей. Я как мирный и спокойный человек устраивала во всем бабушку Женю.

– Ох, Оксаночка! Снег-то когда сойдет, ты увидишь, что же тут творится во дворе, – пожалела она меня.

Из-под снега торчали лопухи, каждый из которых был толщиной с мою руку и высотой с меня. Но что такое лопухи по сравнению с телевизором, который работал и днем, и ночью? Они молчат. Мне они совсем не страшны. Когда стал сходить снег, я потихоньку раскачивала эти лопухи из стороны в сторону, а потом вытаскивала их из земли, как древние баобабы. У них был длинный и сильный корень, похожий на сухую морковку. Я, честно говоря, впервые в жизни увидела, каких размеров может достигать обыкновенный репейник, если ему не мешать расти.

Когда снег сошел полностью, огород оказался покрыт, как ковром, мусором. «Однако я не только учительница. Я еще и королева помойки!» – весело заметила я, ошалев поначалу от такой «красоты».

Что оставалось делать? По моей просьбе привезли из сельской пекарни двадцать огромных пустых мешков из-под муки. И каждый из них я наполнила доверху, под самую завязку, битыми стеклами, пивными и водочными бутылками, старой обувью, пустыми консервными банками, дырявыми тазами и ведрами и прочей дребеденью. После приехала машина от сельсовета и вывезла все это богатство на помойку.

Потом я взяла в руки грабли и стала собирать траву.

– Тут, дева, лет пять, однако, если не боле, никто ничего не сеял и не пахал! – встав на цыпочки и перегнувшись через забор, сообщила мне соседка. – А ты сможешь ли?

– Смогу, баба Женя! Куда же я денусь? – сказала я.

Я наняла людей с мотоблоком, которые за два раза вспахали мне огород. Я разошлась и посадила картошку, редиску, укроп, петрушку, помидоры, огурцы, морковку, свеклу, редьку, горох, лук и чеснок. Купила два тощих кустика черной смородины и два кустика жимолости под названием «Синяя птица» и «Голубое веретено». Они принялись, но ягод пока на них нет. Дети прикатили мне старые колеса, я их раскрасила и высадила в них петунию, ноготки, бархатцы и астры. Посадила даже пять кустиков герани разных цветов!

– Слушай, – сказала мне баба Женя, как обычно, перегнувшись через забор. Она была настолько бестелесной, что я боялась, не сломала бы она себе чего, опираясь на старые доски. – А ты никуда не уедешь? Не уезжай, пожалуйста! Не бросай меня, я еще поживу немного, если ты не уедешь.

– Я не уеду, баба Женя. Обещаю вам. Живите долго! – заверила я свою добрую соседку.

Оксана ГОРДЕЕВА, учитель русского языка и литературы, с. Покосное, Братский район, Иркутская область