Заниженные цифры детства

У четырех нянек дитя без присмотра

Нельзя принимать гостей, даже если это твои друзья или одноклассники. Нельзя читать после 9 часов вечера. Нельзя заниматься в театральной студии, кружках Дома культуры и спортивной школе. Нельзя слушать магнитофон. В столовую нужно ходить строем, а мыться в бане – только в присутствии воспитателя.

Это не свод законов концлагеря военной поры. Это далеко не полный перечень правил, по которому сегодня живут ребята в Новопетровском детском доме под Москвой.

Первыми не выдержали педагоги детдома и направили жалобу в Российский исследовательский центр по правам человека. Ибо слух о том, что Любовь Петровна Кушнир и ее помощники, работающие над программой “Право ребенка”, способны творить чудеса, дошел и досюда. Все выложили новопетровцы в своем письме, как на духу: и то, как дети подобрали и вылечили больную дворняжку, а директор, узнав об этом, велела усыпить пса, и то, что за малейшую провинность ребятам запрещают ездить домой, смотреть телевизор и ходить в театр, и то, как отбирают у воспитанников карманные деньги “на нужды детдома”. От самого беглого знакомства с этим “мини-гестапо” волосы на голове начинают тихо шевелиться, но Любовь Петровна, получающая ежегодно сотни подобных жалоб, старается не давать воли эмоциям. Ей куда важнее решить, как выиграть “войну” с директором, которая, несмотря на все свои “эсэсовские” замашки, беспрестанно печется о том, чтобы ее подопечные были сыты и одеты, которая, сделав в детдоме ремонт, превратила полуразвалившееся здание в настоящий дворец. Сейчас у Любови Петровны одна задача – убедить чиновников, непосредственное начальство новопетровского директора, что беспрестанные унижения детей подчас страшнее воровства и казнокрадства, а изуродованного в этом “отремонтированном раю” ребенка не спасет уже ни один психоаналитик.

Программе “Право ребенка” Российского исследовательского центра по правам человека уже четыре года. С самого начала ее “родители” поставили перед собой две вполне определенные цели: оказывать юридическую, материальную и психологическую помощь детям, чьи права ущемляются либо взрослыми, либо самим государством, и в то же время разрабатывать законопроекты и выступать с инициативами, способными в корне изменить всю систему детского призрения в России. Ведь вот какой казус получается: с одной стороны, государство монополизировало управление сиротскими учреждениями, не подпуская к нему даже близко общественные организации, с другой – на это свое с боем выбитое и строго охраняемое “сокровище” махнуло рукой. А со временем стало считать эдаким аппендиксом, придатком, который и финансировать можно по остаточному принципу, а то и вовсе на строжайшую “денежную” диету посадить. Общественные же организации, и “Право ребенка” в том числе, твердо убеждены, что этот “цирк” надо прекращать, ибо кому, как не обществу, решать, как воспитывать тех, кто завтра в него вольется.

– У наших детей нет хозяина, – говорит Любовь Петровна, – дома ребенка – под Министерством здравоохранения, детские дома для умственно отсталых детей – под Министерством образования, школы-интернаты для детей с ограниченными возможностями – под Министерством труда и социального развития, колонии для несовершеннолетних правонарушителей – под МВД. А это значит, что бюджет разный, планирование разное, министерства и ведомства не могут между собой договориться, каждый тянет одеяло на себя. Вот мы и решили “соорудить” ребятам единого хозяина-комиссара или уполномоченного по правам детей. Чтобы отныне все “детско-сиротские” вопросы решались только через него, чтобы его единственным начальником был местный губернатор, а главным правом – в любое время дня и ночи войти в любое детское учреждение без предупреждения, потребовать любые бумаги и документы и тем самым заставить чиновников выполнять закон. Вторгающаяся инспекция – это, пожалуй, единственная сила, способная разрубить железобетонную круговую поруку “чиновник-директор”, сложившуюся в результате ведомственного контроля. Каждый раз, сталкиваясь с вопиющими злоупотреблениями в детских сиротских учреждениях, мы видим, что это следствие традиционных “вертикальных” проверок, которые низводят на нет сам контроль.

“Уполномоченную” идею “Права ребенка” одобрили российская палата по правам человека, ЮНИСЕФ и Министерство труда и социального развития. Была написана пилотная программа, рассчитанная на пять ближайших лет, и в Новгородской, Калужской и Волгоградской областях, а также в Екатеринбурге и Санкт-Петербурге появились комиссары-экспериментаторы, согласившиеся взять под свой неусыпный контроль всех обездоленных детей в своих областях. В то время как “консервативная” провинция очертя голову кинулась в эксперимент, прогрессивные Москва и Московская область лишь скривились и наотрез отказались пускать в свои “детские заповедники” каких-то непонятных и в высшей степени подозрительных комиссаров.

Не обошлось без “Права ребенка” и при обсуждении Семейного кодекса, законов о приемных семьях и общественно-парламентском контроле. Но их “звездным часом” стал конец 1998 года, когда Россия, подписавшаяся в свое время под Конвенцией ООН о правах ребенка, должна была представить в комиссию ООН по защите прав детей очередной доклад.

– Накануне женевской конференции мы вытребовали себе официальный текст и ужаснулись его неточностям и “сахарной” необъективности, – вспоминает Любовь Петровна. – Оказалось, что Правительство РФ не только представило мировой общественности заниженные цифры, но и полностью проигнорировало все замечания и рекомендации, которые ему были даны Комитетом ООН после первого доклада. И чтобы хоть как-то заставить власть имущих обратить внимание на эти проблемы, подсказать им пути выхода из кризиса, мы решили написать свой, альтернативный доклад, прокомментировав каждую главу официального отчета и приложив свои цифры. Написали и отправили прямо в Женеву. Сказать, что наш документ стал разорвавшейся бомбой – значит ничего не сказать. У Комиссии ООН тут же возникло к нашим властям 35 дополнительных вопросов. Те, конечно, ответили, но как-то вяло, неконкретно и невнятно. А мы не растерялись и тут же прокомментировали и эти ответы. Все кончилось тем, что Галина Карелова, руководитель официальной российской делегации, клятвенно пообещала с высокой трибуны, что в России будет введена служба федерального комиссара-уполномоченного по правам детей, будет принята федеральная программа “Право ребенка на семью” и в самое ближайшее время будет готов пакет предложений о введении ювенальной юстиции.

Пока руководство “Права ребенка” отстаивает права юных россиян на международном уровне, не остаются без дела и сотрудники общественной приемной. Приходят сюда бабушки и дедушки, опекуны, приемные родители и дети-сироты, отчаявшиеся уже обивать пороги самых разных инстанций в поисках правды. Проблемы у всех, как правило, одни и те же: невыплата детских пособий, жестокое обращение и сексуальное насилие над детьми-сиротами, жилищный вопрос, нарушение права ребенка на медицинское обслуживание. Ни единая жалоба тут не остается без внимания: после тщательной самостоятельной проверки сотрудники службы связываются с властями, чиновниками всех рангов и мастей, если надо – обращаются в суд. Иногда, прежде чем отправляться вместе с детьми по инстанциям, сотрудникам “Права ребенка” приходится своих юных клиентов кормить, одевать, а то и лечить. “О какой юридической помощи может идти речь, если в сорокаградусный мороз ребенок стоит перед тобой в летних сандалиях”, – вздыхает Любовь Петровна. Но главное, в людей тут вселяют твердую веру в то, что правое дело всегда победит. Не может не победить. Недаром своим девизом “Право ребенка” выбрало слова Андрея Сахарова: “Будем оптимистами, будем стремиться делать невозможное”.

Анна ХРУСТАЛЕВА