Заглянуть в незнаемое

Этические парадоксы Людмилы Улицкой

Новая книга прозы Людмилы Улицкой «О теле души» побуждает задуматься о природе художественного иносказания. Намеренно избегая школьного пересказа, литературовед едва ли может обойтись без измов (этих удобных инструментов обобщения). Однако художественная реальность способна от них ускользать, как все живое ускользает от схемы. Так, в рассказах Улицкой угадывается струя натурализма, восходящая к прозе Чехова и, если двигаться далее в XIX век, к физиологическому очерку, жанровому порождению натуральной школы, к которой был причастен и Гоголь при всей своей тяге к фантастическому (или благодаря ей).

Ретроспективно следуя Чехову, Улицкая проявляет интерес к частному человеку, будь то интеллигентный врач или библиотекарша. Именно в них, в обыкновенных людях, а не в сильных мира, писательница улавливает тайну души человеческой. Притом автор знает цену предметным деталям, физиологическим подробностям жизни персонажей. Но ярлык натурализма к ее прозе не приклеивается, поскольку для Людмилы Улицкой физиология – лишь хрупкий мостик к познанию души, лишь ниша, из которой можно с осторожностью заглянуть в незнаемое. Показательно само название сборника рассказов «О теле души»: сквозь зримую оболочку, осязаемую пленку посюстороннего бытия, автор осторожно вглядывается в иное.

Случайно ли и то, что первая часть книги называется «Подружки»? С одной стороны, женщина – существо телесное, а с другой – она причастна к стихии прекрасного в его иррациональной природе, родственной поэзии. Вот почему автор порой проходит такой неожиданный и в то же время такой естественный путь от натуралистической прозы к ритмизованной прозе, к прозопоэзии. Книга начинается своего рода гимном женской стихии, к которой по понятным причинам относит себя и Людмила Улицкая («Мне не надо других…»). И все же в зачине книги (с подзаголовком «Вместо предисловия») видится не просто литературный автопортрет писательницы, наделенный признаками нарциссизма, а сладостный миф… В параметрах женского мифа Улицкой женское существо наделено той неутомимо творческой и порождающей жизнь силой, без которой не держится древо человечества. И коль скоро речь идет все же не о самодовлеющем круге подружек, а ни много ни мало о ходе истории, для полноты картины бытия в книге является и сильная половина человечества (от которой многое зависит). Чередуя поэзию и прозу, Людмила Улицкая в первой части книги излагает личные истории персонажей, которые как бы иллюстрируют и дополняют рубрику книги «Мне не нужно других…».

Так, Лиля, героиня рассказа «Иностранка», ожидает ребенка, и врачи говорят, что необходимо кесарево сечение, другого пути нет. Однако события разворачиваются несколько парадоксально. Муж Лили совершает вероломный и едва ли не донжуанский поступок, он попросту уезжает немыслимо далеко как раз в те дни, когда жене рожать. И от крайней неожиданности Лиля рождает дитя естественным путем, без всякого кесарева сечения (вопреки трезвым прогнозам врачей). Так в женскую физиологию (которую Улицкая художественно смакует вплоть до указания на размеры бедер Лили) вмешиваются иррациональные факторы…

Из художественного целого выясняется, что поступок Салиха, мужа Лили, внешне безумен, даже чудовищен, но внутренне чист. И он во вполне буквальном смысле приносит добрый плод. Почему Салих вопреки ожиданиям оказывается хорошим мужем, выясняется в конце рассказа, до которого терпеливый и в то же время заинтригованный читатель, несомненно, дочитает.

Как видим, Улицкая тяготеет подчас к этическому парадоксу. Ее персонажи – живые люди, способные ошибаться, вести себя непредсказуемо, а к тому же наделенные своей упрямой волей, которая не всегда понятна и, главное, не всегда удобна окружающим. Тем не менее за причудливыми зигзагами сюжета, за головоломными поступками героев (их подчас толком и не разберешь!) таятся извечные добро и зло, первичные этические сущности в их бескомпромиссном максимализме. Однако он является у Людмилы Улицкой с художественной опосредованностью и иносказательным изяществом.

Так, в рассказе «Человек в горном пейзаже» явлена своего рода квинтэссенция натурализма, свободного от всякого морализирования. Главный герой рассказа – выдающийся фотограф, и, воссоздавая его жизненный путь, Улицкая художественно смакует предметные детали, предметную среду фотодела. Однако же любые технические подробности фотодела, нацеленного на то, чтобы уловить в меткий кадр ускользающую натуру, по смыслу подчинены загадке бытия или бытию как чуду. Вечная погоня за чудом есть то, чему фотоаппарат в рассказе служит лишь подручным техническим средством. Вот почему главный герой рассказа, Толик, устремлен ввысь, к Абсолюту (хотя занимается, казалось бы, вполне прозаическим делом). Подобно фотографу Толику в вечность уходят и флейтист Воля в рассказе «Аутопсия», и Надежда Георгиевна, пожизненно преданная своему делу дама-библиофил в рассказе «Серпантин». (Перечисленные рассказы объединены не только типологическим сходством, но и принадлежностью ко второй части книги – «О теле души».)

Вторая часть книги содержит и почти мистический рассказ о редком явлении гетеро­хромии (когда у одного лица разный цвет глаз). Описывая гетерохромию во вполне натуралистических (и чуть ни медицинских) деталях, Улицкая (пусть не без мудрой иронии) ищет ее космические истоки…

У Людмилы Улицкой есть несомненный дар обрисовывать трогательные частности бытия (будь то деталь фотоаппарата или физиономическая особенность того или иного персонажа). Проза Улицкой обретает свою истинную масштабность там, где причудливые детали повествования носят не самодовлеющий характер, а как бы иллюстрируют тот или иной этический парадокс, вообще согласуются с мировым целым.

Людмила Улицкая. О теле души. Новые рассказы. – М. : АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2020.

Василий ГЕРОНИМУС