Задержка в шлюзе. «Все вокруг колхозное, все вокруг мое»

Диспетчер шлюза – плоская дама с властно изогнутыми к переносице бровями – стояла передо мной, сдавливая кулаками талию. Час назад дурбелец (так местные называли плохой северный ветер) пригнал наш парусник к шлюзу, разделявшему водохранилище и реку. Мы приткнули лодку под вербами, что росли на каменистой насыпи, и я поднялся в башенку, откуда диспетчер наблюдал за шлюзовкой судов. Я не успел раскрыть рта, как диспетчер накинулась на меня.

– Как вы здесь оказались? Кто вам позволил?Она схватила телефонную трубку и щелкнула черненьким рычажком:- Палыч, немедленно наверх!Через минуту в диспетчерской появился охранник – помятый дедок в фуражке с «крабом».- Почему посторонние, Палыч? Вы что там, спите?Охранник подтянул брюки, демонстративно сбивая на бок кобуру (брюки тут же опали – правую штанину у щиколотки стягивала бельевая прищепка).- А ну давай отсюда!- Так мне ж…- Шо за дела, двигай, двигай без разговоров, – дедок тянул меня за рукав, одновременно придерживая болтающуюся кобуру.Мы спустились вниз. Охранник огляделся. У стены стоял его велосипед, к багажнику которого был привязан большой мешок.- Так как быть с лодкой? – спросил я.- Как хочешь, так и будь – это уже не моя забота. Сказано – нельзя, значит, нельзя.- А если мы ее пока переведем вон к тем мосткам?- Нельзя.- А туда?- И туда нельзя.- Может быть, туда?- Туда тем более нельзя.Дедок с кобурой на боку был непреклонен – отвечал отрывисто и жестко. Я топтался вокруг него – некуда было деваться ни мне, ни моему суденышку. В то же время не знал, что дальше предпринять – то ли продолжать канючить, то ли бежать к начальству. И вдруг поймал в серых глазах: можно! Везде можно, все можно. Охранник ткнул пальцем в козырек фуражки.- Ты того… Помоги мне с лантухом управиться…Мы стащили мешок с багажника и поволокли к помидорной грядке. К нам подошел другой дедок точно в таком же форменном картузе и с кобурой на боку.- Шо будем, Петро, с огурцами делать? Уже желтяки пошли.- Ты себе набрал?- Та набрал.- Значит, будем на базар скидывать…Мой дедок сидел на корточках и любовно разгребал пальцами землю. Так пестовала огород и моя бабушка. Согнувшись над высокими, похожими на гробики, грядками, она выдергивала сорняки, подвязывала кустики с крупными плодами. Так же вели себя на своих овощниках и ее соседки.Я сидел на бордюре рядом с охранником, который ковырялся на грядке, курил, стряхивал пепел в асфальтовую трещину и размышлял.Дедок чувствовал себя хозяином на этом клочке земли. Он и лелеял ее, как настоящий «справный» хозяин. На территории шлюза было много цветов, особенно роз – у них были здесь свои хозяева (вполне возможно, что розарием заправляла строгая диспетчерша). На красивых газонах росли ухоженные и аккуратно подрезанные плодовые деревья – было кому позаботиться тут и о них. Ну а огород, конечно, в ведении деда­-охранника и его напарников.Охранителем чего был тот шлюзовой страж? Что охраняли за оградами и заборами по берегам большой реки тысячи других служивых людей? Для кого только не распахивались просторы здешней степи, чьи только возы, кибитки, арбы не скрипели по ее пыльным дорогам! От тех далеких времен остались в степи курганы и каменные истуканы. И вот пришли к степнякам суровые люди в пыльных шлемах и сказали: «Что было, то было, а больше того не будет. Мы не рабы, и вы теперь не рабы. Отныне вы и только вы хозяева этой земли». Почесали затылки хуторяне-­«сидюки» и принялись делить землю. «Вы не так нас поняли, – стали понастойчивее объяснять комиссары (так называли себя пришельцы), – не каждый из вас в отдельности, а вы все вместе хозяева». «Это что ж получается: была у меня половица, та не в моей хате – он ее убирает, он же по ней ходит, а как надо поладить, тогда меня зовет», – пытались спорить наиболее смелые. «Не твоя это земля и не моя. Все это наше, общее», – стояли на своем комиссары. Крепко стояли. А когда поняли, что оказались незваными гостями, отряхнули пыль со шлемов и расстегнули кобуры.Смирились степняки и приняли новую жизнь, как принимали характер ветра­ дурбельца. Освоившись же и убедившись, что наганы комиссаров все чаще стали давать осечку, начали потихоньку обгрызать со всех сторон это безликое «наше». Со временем вошли даже во вкус. Быстро прикинули и выгоду нового порядка: раз мы все хозяева, значит, и спрос общий, и головная боль за все это нашенское общая, а с конкретного поселянина ни спроса, ни ответа, зато есть возможность пользоваться этим общим, как своим. «Все вокруг колхозное, все вокруг мое» – это правило, прочно утвердившееся в новой жизни, все вернуло на круги своя.Вот он и ответ: дедок охранял здесь, в шлюзе, свой огород – лакомый кусок, который он в свое время ловко отхватил от общего. Как бы вернул свое, кровное. Чужого ему не надо – со всем остальным общим, скажем, шлюзовыми воротами, бетонными причалами, пароходами, пусть разбираются… общие хозяева. «Мир – народам!», «Слава труду!» – эти и другие надписи на щитах издалека были видны капитанам судов. Чтоб лозунги выглядели броскими и яркими, дедок каждый год подновлял буквы. Однако для него они не складывались в слова, смысл которых был бы смыслом его жизни. Может, народам и нужен мир, а ему достаточно его огородного мирка. И тогда… тогда, конечно, слава его труду в этом обжитом теплом мирке…