Задача для учителя – воспитание

В марте состоится заседание коллегии Департамента образования, на котором обсудят проект концепции воспитания подрастающего поколения в современной школе. Вопрос о том, как и кто должен воспитывать, обсуждается в педагогическом сообществе чрезвычайно активно. Эта тема стала темой обсуждения и на одном из выпусков «Родительского собрания» на волнах «Эха Москвы».

Сергей ВОЛКОВ, учитель русского языка и литературы школы №57:

сть стереотип, что воспитание происходит на специально выделенных уроках, классных часах, на каких-то мероприятиях, и если нет этих мероприятий, то нет и воспитания. Кстати, государство от нас и требует, чтобы мы сдавали какие-то планы воспитательных мероприятий, но это все не имеет никакого отношения к делу.

У меня такое чувство, что школа просто по факту не может не воспитывать. Одна моя ученица сказала так: «Школа не может не воспитывать, как компас не может не показывать какого-нибудь направления». В самом деле, воспитание – ее природная функция, которая неотменима, ведь человек приходит в сложившуюся систему, где есть люди со своими взглядами, где есть какие-то правила, и школа начинает его воспитывать с первого шага. Должна ли она воспитывать открыто и декларативно, должна ли она навязывать какую-то систему ценностей, ломая систему ценностей человека, или она должна быть так устроена, чтобы дать ему возможность мягко вписаться или увидеть другие системы ценностей, немножко повыбирать, но при этом остаться собой? Школа дает человеку возможность выбрать среди разных моделей поведения и среди разных людей, которые туда приходят, того, с кем он вступит в какой-то резонанс. Среди тех, кого я учу, есть дети, которые мне близки, а есть дети, которые на периферии моего интереса – так сложилось, что они меня не очень воспринимают и я как-то к ним меньше расположен. Но я твердо знаю, что у каждого из этих детей есть другой учитель, который ему ближе. Вот если ребенок найдет в школе хотя бы одного взрослого, с кем он может как-то контактировать, соотноситься, думать над тем, что происходит, и в этом контакте развиваться, воспитание станет развитием. Это очень хорошо, школа должна быть разной, там должны быть разные люди.

Учитель воспитывает собой, тем, как он входит в класс, как он говорит, как он держится, как он реагирует, как он умеет пошутить, как он умеет поставить на место зарвавшегося ученика, как он комментирует события, которые в школу просачиваются извне, и для этого не надо никаких специальных часов. Это происходит во время урока, воспитание – такая совместная жизнь, которая происходит на уроках, происходит на переменах, в послеурочное время, которое не надо специально размечать какими-то мероприятиями и событиями. Мне кажется, что главная задача учителя (не знаю, что написано в этих профессиональных кодексах) – стараться максимально быть собой. Время школьной работы для него время нормальной жизни. Ему не надо себя сочинять для школы таким, а после школы быть другим. Ему надо быть органичным, ему нужно, как камертону, издавать вот тот звук, на который он настроен природой, воспитанием. Мне надо заботиться о том, чтобы звук был как можно чище, ждать, когда мне в ответ срезонируют в пространстве какие-то другие камертоны. По законам всяких наук ответный резонанс усилит мой, и мы друг друга будем этим звучанием усиливать. Я вижу этот процесс воспитания так: будь собой, и каждую секунду твоей жизни в классе ты себя же излучаешь. Дети больше воспринимают даже не материал урока, они воспринимают тебя: как ты улыбнулся, как ты пошутил, в какой момент съязвил.

Ребенок, попадая в школу, попадает в очень сложную систему. С одной стороны, есть класс, сообщество подростков, с которыми он взаимодействует, часто это взаимодействие идет так, что взрослые в школе видят только верхушку этого подросткового взаимодействия. Очень много происходит среди них и на уроках, и на переменах, и во внеурочной жизни того, чего мы не видим. Подросток попадает в коллектив, подобный себе. Это для него колоссальная сложность, потому что ему нужно выбирать друзей, отстаивать свою точку зрения, подчас нужно оказываться в одиночестве.

Ни один педагогический школьный коллектив тоже не может работать единым фронтом, там тоже есть разные подгруппы, есть разные сообщества, у них часто бывают разные ценности. Взаимодействие взрослого коллектива с коллективом подростковым и с отдельным ребенком – драма очень серьезная. Поэтому, если этому школьному взрослому коллективу вдруг будет предписано совершать какие-то единообразные действия, выполнять какую-то единую программу воспитания, это все будет враньем. Потому что нельзя воспитывать то, чего ты сам не разделяешь, все равно ты воспитываешь собой, какими-то своими установками. Если коллектив понимать как сплоченное единой идеей какое-то сообщество, то, во-первых, я не представляю, что такое может быть в реальности органично. Во-вторых, это может быть страшной силой, если так.

Мы, взрослые люди, которые жили в советское время, во время перестройки, в разные этапы советского времени, мы иногда устаем от пафосных слов. Подростки, которые пришли в эту жизнь впервые, такой усталостью не заражены. Им хочется ощущать себя в своей стране, им хочется ощущать себя внутри какой-то своей традиции, внутри какой-то культуры. Про это надо с ними говорить, но я очень боюсь, что про это будут говорить лозунгами и штампами. Но я боюсь также и обратного: что из боязни говорить лозунгами и штампами мы вообще перестанем про это говорить, что такая демократическая и современная школа иронически отстранится от этих вещей, и дети останутся с невысказанными проблемами один на один, а школа потеряет огромное воспитательное поле. Надо научиться по-другому и серьезно говорить с ними об этом, потому что воспитание, в школе в том числе, должно привести человека к некой ориентировке, пониманию своей связи и со своим народом, и со своей страной, со своей историей, со своей культурой. Когда мы, например, читаем Некрасова, когда мы читаем Блока в школе, это может стать жгуче интересным. Дети в своем возрасте видят нашу страну совместную, видят ее боль; если им стыдно за свою страну, это тоже патриотизм, если они гордятся чем-то, это тоже патриотизм. Это просто комплекс вопросов, который, по моим наблюдениям, их волнует, и отказаться от разговоров о нем невозможно.

Евгений ЯМБУРГ, директор центра образования №109:

себя не считаю эталоном и идеалом, учителей своих очень люблю, но мне трудно представить такой манекен – идеал педагога, который соответствует всему (чтобы не пил, не курил, тещу мамой называл, как в одном шлягере). Я вспоминаю, что еще в самые такие застойные 70-е годы, мы посещали лекции совершенно изумительного человека культуры – Якобсона. Этот известный человек, член панк-клуба, диссидент, читал лекции «Блок революции», – кстати, его книга так и назвалась. Вообще сегодня бы его, наверное, из школы выкинули. В актовом зале на столе стояла глубокая тарелка, он курил одну папиросу за другой, тарелка наполнялась. Зал был в восторге не от того, что он курил, а от того, что он говорил, это было феноменально. Он не идеал с точки зрения нормативного поведения. Но мы, учителя, живые люди, поэтому должны быть такими, как писал Пастернак: «Живым, живым и только живым, и только до конца».

Примером учитель, наверное, должен быть, но во всем быть примером невозможно, потому что учителя – это просто живые люди, которые имеют свои слабости и недостатки.

Что касается воспитания, это всегда волшебная встреча с человеком, с книгой, с Богом, то есть нельзя кого-то насильно воспитать. Широкое поле, которое дает школа, где собрались разные люди, совершенно замечательно, я это все здесь поддерживаю, потому что ничего другого быть не может. Но сейчас система образования затачивается как комбинат по передаче ценной информации и возможности сделать карьеру. Это тоже нельзя отрицать, потому что ребят нельзя подставлять – им нужно и поступать в институты. Поэтому, конечно, можно сделать школу-клуб, где все будут просто великолепно общаться, потом дети никуда не поступят, и нам за это спасибо не скажут. С другой стороны, когда школа – это просто комбинат по перекачиванию знаний в головы, я не очень верю, что такой комбинат будет работать, потому что по гуманитарным предметам знания всегда эмоционально окрашены. Когда учитель – человек, который формально передает знания, может быть, даже очень точно и честно передает, никакого резонанса не будет. Такая проблема действительно существует. В той школе, где я уже 33 года работаю, есть и шлюпки, и пароходы, и экспедиции. Кстати говоря, после окончания этой школы спустя год вспоминаются не уроки, а походы, капустники, спектакли. Вот все то, что составляло содержание этой жизни, то есть вся эта романтика, которая не ушла.

Но должен вам сказать, что при замечательных условиях с каждым годом все труднее нам набирать детей 5-х, 6-х, 7-х классов на эти шлюпки, пароходы, яхты, потому что родители прагматичны и считают все это баловством.

Но замечательными дипломатами, хирургами становятся люди, которые умеют общаться, которые веселы, которые прошли школу спектаклей, капустников, экспедиций, это не прикладная вещь, она иногда даже более важна, чем какие-то другие.

Я полностью согласен, что прежде всего воспитывает масштаб личности педагога вне зависимости от того, какой предмет он преподает.

Какой-то ребенок может оценить масштаб личности педагога, какой-то не может, потому что для того, чтобы оценить масштаб, надо самому иметь хотя бы небольшой масштаб. Не все должны любить всех, так не бывает в жизни, но все равно всегда видно, что перед тобой красивый человек, интеллигентный, глубокий, этого не скроешь. Даже самый не увлеченный предметом человек видит, кто перед ним. Но ведь существуют такие вещи, как уклад школы, традиции, атмосфера, школьная мифология, и это может вырабатываться сознательно многие годы. Это вопрос, конечно, непростой, потому что никто не говорит о том, что все должны иметь единый флаг в руках, единое мировоззрение. Только не надо мировоззрение путать с идеологией, идеология – окаменевшее мировоззрение, а мировоззрение человек вырабатывает сам и всю жизнь (и учитель, и ребенок, и родители). Поэтому речь не идет о единственном требовании, речь идет о безусловных вечных ценностях, которые должны разделяться всеми без исключения. Я однажды прочитал письмо Чернышевского к своей будущей жене, он в это время преподает в Саратовской гимназии. Он говорит: «Дорогая, я на тебе жениться, наверное, не смогу, – хотя потом женился, – потому что я тут такие вещи говорю в гимназии, которые пахнут каторгой». Я вздрогнул, думаю: интересное дело – значит связывать свою судьбу с судьбой женщины ты считаешь неблагородным, а детей подставлять, что будет с ними, когда они твое мировоззрение воспримут. Я потом поинтересовался, у них у всех были неприятности с полицией, он чего хотел, того и добился. Но понимаете, это ложная дилемма, потому что речь не идет о том, чтобы воспитывать в них диссидентов, революционеров, ни в коем случае.

Я против того, чтобы навязывать детям любую – официальную или неофициальную – позицию. Им жить, поэтому надо дать поле для выбора, дать возможность говорить, потому что ничего ценнее свободы не существует. Чтобы ответить на сложные вызовы и угрозы XXI века, потребуется свободный человек. Вот расширение пространства внутренней свободы ребенка – задача №1, раб не справится с этой задачей никогда.

Учитель тоже живой человек, он видит перед собой иногда леденящие душу экземпляры подростков. Умение выйти из конфликта очень важно, кто арбитром выступает, тоже очень важно. Я в своей жизни за 33 года работы только дважды прибегал к исключениям, причем дважды это было под давлением ребят. Я говорю, что в любой самой лучшей школе всякое может быть, это и жизнь, и слезы, и любовь. Я помню, как две девушки издевались над другой, она им что-то не вернула, духи или кофточку, и некрасиво снимали все это на «цифру», принесли в школу, думая, что они такие крутые. Это вызвало возмущение класса, и ребята мне сказали: «Евгений Александрович, мы не хотим входить с ними в один класс!» Я говорю: «Я вас понял, они здесь учиться не будут». Другое дело, что, конечно, на улицу я девушек не выкинул, устроил в соседнюю школу, а таких же «пациентов» из соседней школы мы берем себе, то есть обмениваемся этими экземплярами. Это дети, они не преступники, но они на всю жизнь должны знать, что есть черта, которую переходить нельзя никогда ни при каких обстоятельствах и учителю, и ребенку.

Взаимодействие с учениками возможно, и возможно не через какие-то формальные мероприятия. Например, есть модная программа «Зритель» – принято детей сгонять на какие-то спортивные соревнования, чтобы не были пустыми трибуны. Что это воспитывает, мало кому понятно.

Но ведь мероприятия могут быть и мудрыми. Например, празднование 9 мая – это одна история, а когда у меня ребята, те, кто умеет это делать, стригут в парикмахерской ветеранов – это другая история. Понимаете, в России, к сожалению, потеряно доверие к словам, поэтому есть такой замечательный в педагогике и в психологии деятельностный подход, то есть когда что-то происходит – когда что-то совместно делают люди (совместный спектакль, совместная выставка). Это лучше, чем любая болтовня, разговор-то происходит, но происходит не на заданную тему, темы возникают сами в том же походе. И тогда люди на самом деле мягчают.