Зачем мы сегодня идем в школу. Другая страна – другие дети

Все это очень серьезно. И если бы меня спросили, какая самая главная задача школы, то я бы ответил: самая главная задача школы – сделать так, чтобы ученики хотели ходить в нее. Но подчеркну при этом одно важное обстоятельство. Дважды мне пришлось слышать, а потом и прочитать в напечатанном виде эту точку зрения, что после окончания школы ее бывшие ученики не вспоминают уроки, а вспоминают походы, капустники, вечера.

Увы, когда через тридцать четыре года, после того как я уже учителем вошел в свой первый класс, все вспоминали походы, вечера – и никто уроки. Правда, благодарили за то, что я хорошо подготовил их к экзаменационному сочинению в вузе. Да и мне самому вспоминать свои уроки литературы было горько. Ведь я тогда был убежден, что главная моя задача – дать своим ученикам, как тогда говорили, глубокие и прочные знания. И именно знания были для меня главным.У меня сохранились планы уроков того года. Вот многоэтапный план по теме «Мастерство Л.Н.Толстого в романе «Война и мир»: римские пункты – I, II, III, IV, V. Арабские подпункты – 1, 2, 3, 4, 5, 6. Как сказала пушкинская Татьяна, «страшно перечесть». Но так это было.Но постепенно переосмысление собственной работы привело меня к принципиально иному взгляду на смысл и назначение уроков литературы и методику ее преподавания. Впервые я определил для себя эти новые подходы в 1959 году в напечатанных почти одновременно статьях в журналах «Новый мир» и «Литература в школе».Позволю себе процитировать ту статью в «Новом мире»: «Самый страшный враг уроков литературы – холодное равнодушие.Когда судьба Татьяны Лариной волнует учеников куда меньше, чем подбор цитат к ее характеристике, когда об Андрее Болконском девятиклассники рассказывают с тем же спокойствием, как о сумме или разности квадратов, тогда работа учителя обессмысливается: омертвленные образы не учат и не воспитывают.Мы вывешиваем на стенах школьных библиотек и кабинетов литературы высказывания писателей о силе книг, об испепеляющем жжении поэтического слова, но как часть  наших уроков серая безучастность приглушает биение горячего человеческого сердца.Когда жизнь, борьба, мучительные искания, душевные трагедии героев книг, о которых мы говорим на уроках, не волнуют класс, оставляют его спокойным, тогда уроки литературы становятся не дорогой в большой мир искусства, а препятствием на пути к нему».Не со всем, что я тогда писал, могу согласиться сегодня. Но так определился мой путь как учителя и методиста на всю оставшуюся жизнь. Когда-то одна моя ученица написала в своем сочинении на литературную тему: «Я вам пишу не как ученица, а как человек». Весь мой путь и был путем от ученика к человеку.На другой год после публикации этой статьи в «Новом мире» главный редактор журнала Александр Твардовский выступил на Всероссийском съезде учителей с речью о преподавании литературы, уроки которой он назвал уроками нравственного прозрения. Может быть, и моя статья в номере, который он подписывал к печати, стала одним из материалов, которые дали поэту пищу для размышления о преподавании литературы в школе.И когда в 1963 году меня пригласили в Московский городской институт усовершенствования учителей, я пошел туда с амбициозными планами: перевернуть все преподавание литературы в московских школах. Естественно, задача эта была нереалистичная. Но мы сделали другое. В Москве были сотни учителей, которые тоже понимали ущербность существующего положения  с преподаванием литературы в школе и которые также хотели работать по-иному, а часто уже и работали иначе. Мы собрали их вокруг себя, оградили от административных наскоков ретивых начальников от просвещения. (А начальникам этим и в голову не могло прийти, что если мы что-то необычное рекомендовали, то это мы решали сами. Все были уверены, что раз мы, к примеру, рекомендуем провести уроки по повести Чингиза Айтматова «Белый пароход», которую терзали критики как «не нашу», то, значит, у нас есть санкция с самых больших верхов. Когда однажды я спросил в то время известного критика, как же он смог так беспощадно разгромить такую хорошую книгу, он мне ответил: «Ну не мог же я знать, что потом будет положительная рецензия в газете «Правда».) Организовали лекции для ищущих учителей, на которые ходили сотни словесников, так что пришлось даже к большому залу присоединять по радио еще одну аудиторию.Выпустили несколько добротных книг о преподавании литературы десятитысячным тиражом, так чтобы они дошли до каждого учителя. Постоянно проводили встречи с писателями, критиками, лучшими литературоведами. Ну а когда через десять лет я ушел, то меня на многие десятилетия до самого сегодняшнего дня отлучили от чтения лекций в институте московским учителям. Правда, с одним небольшим перерывом.К чему я все это говорю? Постоянно работая в школе, посетив за десять лет около тысячи уроков, я стал по-другому понимать цель и назначение школы. Да, я прекрасно понимаю все огромное значение внеклассной и внешкольной работы. Но я все-таки убежден, что школа – это прежде всего учебное заведение. И если через многие годы ученики вспоминают только походы да капустники, это плохо. Мы же, оставшиеся в живых одноклассники выпуска 1948 года, когда несколько лет назад собрались, вспоминали своих учителей и их уроки прежде всего.И когда я сказал, что хочу, чтобы ученику школы хотелось  ходить в свою школу, то прежде всего имел в виду и это: ходить на уроки, учиться, потому что это интересно.Два года назад ко мне в школу пришли ученики другой школы, которые окончили ее за 42 года до того. Они издали иллюстрированную книгу «Сочинения на свободную тему сорок лет спустя», 30 экземпляров в небольшом формате, а один экземпляр – большая книга в хорошем переплете и на роскошной бумаге – для меня. После каждого из этих сочинений рассказ о том, как сложилась дальнейшая жизнь после школы, и фотография сегодняшних дней. Упоминались в этих сочинениях и наш поход в Ясную Поляну, и встреча с Борисом Балтером. Но прежде всего и больше всего – уроки.Я показал эту книгу учителям школы и своим ученикам. Две фотографии мне пришлось объяснять. Но и после объяснения на них смотрели как на нечто диковинное, невозможное, невероятное. В 10-м классе, тогда, 43 года назад, я обратил внимание на то, что по классу путешествует какой-то пакет. Поинтересовался, и мне не очень охотно сказали, что в нем. Тогда я попросил, и мне подарили полный комплект находящихся там фотографий. Так и лежат они у меня в письменном столе до сих пор.Оказалось, что мои ученики собирались на квартире у одного из своих одноклассников, приносили из дома что-то похожее на  костюмы и разыгрывали сцены из романа Льва Толстого «Война и мир». Слово «разыгрывали», пожалуй, здесь неточно. Они изображали живые сцены из романа, а их товарищ, мечтавший тогда об операторском факультете ВГИКа, все фотографировал. Короче, они играли в роман «Война и мир».Я помню не всех учеников того класса. Но сейчас, глядя на эти фотографии, могу сказать точно: «Вот это Элен Безухова. А на этой Андрей Болконский и княгиня Лиза. Тут вот Соня и Николай Ростов, а это Наташа и Борис Друбецкой». «Война и мир» стали для них не только отметками в журнале, не знанием по предмету, о котором придется отчитываться на экзамене, а и частичкой собственной жизни. Это и есть то, ради чего и должна преподаваться литература в школе. И скорее всего, не только литература. Во всяком случае, такой стала для меня и для всех моих одноклассников химия в исполнении Николая Георгиевича Соловьева в те незабываемые школьные годы. Хотя тот же Николай Георгиевич делал совершенно уникальные вещи: раза два в год приводил в школу на вечера лучших артистов Художественного театра, организовал выпуск трех юмористических газет. И то, что сегодня учитель все больше становится для учеников прежде всего репетитором по подготовке к ЕГЭ, для меня лично большая драма школьной жизни.