За шпаргалки будут судить. ​Письмо номера

Верховный суд Российской Федерации дал добро судам на рассмотрение дел выпускников школы, которые пользовались на ГИА и ЕГЭ шпаргалками. Им (им или их родителям?) грозит штраф в пять тысяч рублей. Но тут вот какая нестыковка. В правилах проведения экзамена уже предусмотрена кара за нарушение порядка на нем. У выпускника отбирают работу, и он сможет ее пересдать только через год. Это суровое наказание. Насколько я знаю, более слабое наказание всегда поглощается более суровым. Пять тысяч рублей после этого все-таки ерунда. Если, конечно, в анкете не придется писать о наличии судимости. С другой стороны, если суд рассматривает такое дело, выносит приговор, то тем самым он признает недействительной экзаменационную работу выпускника.

Однако дело не только и даже не столько в этих юридических хитросплетениях. Для меня главное в этом решении Верховного суда – аспект нравственный. Я абсолютно убежден, что школа и учитель не имеют юридического права судиться со своим учеником (если это не касается, допустим, серьезной порчи оборудования, здания). Учитель, апеллирующий в решении конфликта с учеником к суду, для меня не учитель. Я за строгий порядок проведения экзаменов. Я не принадлежу к тем, кто действия Рособрнадзора в этом направлении осуждает. Но только до тех пор, пока все это не приводит к унижению учителя и ученика. Когда учеников, особенно девочек, при входе проверяют грубо и бестактно. Когда ретивые директора школ накануне экзамена снимают в своих школах двери с кабинок в туалетах. Когда в этом году (и так было во многих школах) на экзамене по английскому языку был дефектный диск с текстом и трудно было разобрать слова, а некоторые услышать и понять, на ропот учеников им объявили: «Хорошо, мы закончим сейчас экзамен, придете сдавать его в другой раз». Я  болезненно отношусь к любым проявлениям оскорбления личности учителя и ученика. И об одном из них не могу не сказать еще раз, хотя уже однажды писал об этом на страницах «Учительской газеты». Прокурор обвиняет. Защитник защищает. А вот процедура апелляции работ по ЕГЭ делает выпускника абсолютно беззащитным. Он может прийти с одним из родителей. Но они не профессионалы. И вот, как рассказывает знакомый учитель истории, сидят два кандидата наук, и перед ними выпускник как кролик перед удавами. И что он может им возразить? А учитель не имеет юридического права прийти вместе со своим учеником. Когда я однажды (больше туда ни ногой) по просьбе родителей и школы пошел на апелляцию вместе с тяжело больной девочкой, то вначале на входе мне сказала дежурная учительница: «Здравствуйте, Лев Соломонович, предъявите ваш паспорт». А потом меня не пустили в зал, где проходила процедура апелляции, потребовав заверенную в нотариальной конторе доверенность, хотя у меня были паспорт и справка из школы, что я работаю именно в этой школе. Меня, точнее мою ученицу (у нее не приняли документы в вуз, потому что ей не хватало трех баллов; я по дороге туда дал себе слово, что если работа плохая, то я ее защищать не буду; но работа была хорошая, придирались глупо: почему не хватает одной красной строки; почему один пример вместо двух, – я показал им, что примеров два), спасло то, что меня увидели работавшие в комиссии учителя, которые знали меня по институту усовершенствования и много лет слушали мои лекции. («Мы ваши ученики».) P.S. Хотелось бы знать, как Министерство образования и науки РФ, Рособрнадзор, Российская академия образования, уполномоченные по делам ребенка, профсоюзы, Общественный совет при министерстве, наши партии относятся к этой горькой проблеме. Лев Айзерман, заслуженный учитель России