Юрий МАМЛЕЕВ: В людях есть тоска по любви друг к другу

Признаюсь, о том, что Юрий Мамлеев – очень интересный писатель, я слышал еще в самом начале 70-х годов. Но книг его на прилавках не видел, слухи и о нем, и о его творчестве были самыми невнятными. Оказалось, что с 1975-го по 1983 год он жил в Америке, читал лекции в университете, писал и издавал прозу, а жена работала в библиотеке. Потом они переехали в Париж, который им был ближе своим европейским духом. И, наконец, в 1991 году им было возвращено российское гражданство, и одна за другой стали выходить его книги – и новые, и те, которые сделали ему имя на Западе: “Небо над адом”, “Шатуны”, “Убийца из Ничто”, “Московский гамбит”, “Последняя комедия”.
При этом надо добавить, что Юрий Мамлеев не только прозаик, но и философ, литературовед. Недавно вышла его философская книга “Россия вечная”. О ней и пойдет наш разговор.

– Юрий Витальевич, ваша книга разбита на главы, и каждая затрагивает ту или иную сторону нашей русской души, ментальности, которые вы считаете основополагающими. В одной из первых глав вы по-своему рассматриваете вполне распространенный тезис о некой загадочности, таинственности. При этом опираетесь в рассуждениях на классическую литературу. Признаюсь, мне порой кажется, что эту загадочность мы придумали, чтобы нести ее, как щит, прикрывая свои недостатки. И наша литература хорошо потрудилась, создавая эту “загадочность”.
– Я убежден, что этого нет. По той простой причине, что литература настолько глубоко проникает в характер, в человеческий архетип той или иной страны, что не по учебникам истории, допустим, а именно по литературе той же Франции, где я жил, мы знаем о французском характере, о французском уме, ментальности, так же, как по англосаксонской литературе составляем свое мнение об англичанах. Литература – наиболее тонкий прибор, указывающий на национальный характер. С другой стороны, эта книга – только начало, где я попробовал свои мысли сконцентрировать, закрепить примерами из литературы. Что касается жизни, то могу привести множество примеров этой “загадочности” . Я не знаю имени этого человека, он кое-что ремонтировал у меня на даче. Этот молодой мужчина участвовал в чеченской войне. И, конечно, для него это глубокая душевная травма. Он, как и другие, еще не обстрелянные ребята, был брошен против настоящих “волков” войны. И он говорил, что совершенно спонтанно взял с собой на эту войну книгу Платона. И вот, между всякими обстрелами и военными действиями, этот молодой тогда паренек читал. Он говорил мне: “Я не все понимал, но это меня успокаивало”. Платон, античный философ, которого сейчас никто не читает. Для современного человека очень трудное чтиво, это не детективы.
Таких примеров масса. Когда Достоевский писал об этом загадочном, он не возвеличивал свой народ. Он говорил об этом не в контексте восхищения. И Горький тоже. Правда, Горький в отличие от Достоевского был не философ, а наблюдатель. Если мы прочтем “По Руси” – его наблюдения русской жизни, то его люди поражают своими неожиданными характерами до сих пор.
Тот же Достоевский говорил, что реальность гораздо фантастичнее любой выдумки. Не одни мы загадочные. Возьмем, например, Латинскую Америку. По тому же Маркесу вы знаете, что у западного человека складывается ощущение, что вы попадаете в другой мир – в мир фантастический. Потому что в этих людях есть соединение католицизма с язычеством, индейской культурой, отголосками и черной Африки, и даже Японии.
– Вы утверждаете, что православие – избранная религия. Но мы часто придаем большее значение ритуалу, чем самой религии.
– Любая религия – избранная. Будь то буддизм, будь то индуизм, будь то христианство. Потому что все религии обращены к каким-то высшим аспектам человеческой души. И собственно говоря, задача верующего человека – не кичиться какой-то своей избранностью, а просто найти себя в этой религии и найти тот путь спасения, который предлагает та или иная религия. Но… Почему православие можно называть избранной ветвью христианства? Ведь недаром на Западе нашу веру называют ортодоксальной, то есть той, которая призвана стоять около источника христианства и не допускает каких-то отклонений. Мы сейчас наблюдаем очень сильный упадок христианства на Западе. Это не скрывается западными исследователями. Надо сказать, что мы обладаем сокровищем. Но реализуем ли мы его, как и насколько мы в него погружены? Религия состоит не только из ритуалов. Ее цель – преображение души. Преображение, которое приближает человеческую душу к тому, чем она и является, а именно – образом и подобием Божьим. Даже если мы, каждый из нас и не успеваем реализовать сокровище, которое дает православие. Все же часть нашей души оно преобразует, какой-то свет на нее прольется. Люди идут в православие не только из-за ритуала, а потому, что основная заповедь, о которой вам скажет любой священник, – любовь к Богу и любовь друг к другу.
– В вашей книге есть вполне определенный круг русских писателей и поэтов, на которых вы опираетесь в размышлениях. Блок, Есенин, Достоевский, Платонов, Гоголь… Чем обусловлен этот круг? Почему присутствуют одни и отсутствуют другие классики?
– Мой принцип здесь не был литературоведческим. Я объединял их на основе “русскоискательства”. Я основывался на том, насколько каждый писатель отражает какие-то глубинные стороны русской души. И писатели, и поэты, на которых я опирался, к проблеме русской души подходили с разных сторон. Достоевский – так, Есенин – по-другому. Есенин – это прощание с русской деревней, а Достоевский – урбанист. Эта книга – только начало. Например, мне ставили в упрек, что я пропустил Льва Николаевича Толстого. Но он отобразил несколько другие стороны русской души, чем те, которые интересовали меня. Книга еще нуждается в дополнении, я еще работаю над ней. Например, не коснулся такой важной темы, как православие и ислам. У нас очень значительный процент мусульман, который еще будет возрастать. Надо проанализировать, как это совмещается.
– Не наивно ли думать, что литература и философия способны повлиять на жизнь, изменить ее?
– И способны, и влияют. Я не говорю о религиозных книгах, таких, как Библия и Коран. Их влияние понятно само собой. Но труды Аристотеля, Платона сыграли на тысячелетие вперед. Если мы возьмем Китай, то Конфуций определил его стабильность на тысячелетие. Просто сделал, организовал страну на тысячелетие. А как повлияли книги французских философов на Французскую революцию, нам всем известно. Возьмите большевиков – роман Чернышевского “Что делать?” был их второй Библией.
– Что вас волнует больше всего в сегодняшнем дне России?
– Отсутствие любви друг к другу. Дикое торжество стяжательства и эгоизма, которому нет конца.
– Но усилием воли это не остановишь.
– Конечно. В то же время, как я замечаю, в людях есть тоска по нормальным человеческим отношениям, по любви друг к другу, по чувству локтя, по общности, которая всегда выручала Россию. Одна из первых задач – это восстановление чувства единства и взаимоподдержки друг друга. Россия сейчас не едина, она состоит из многих слоев. Вырастает такой слой, который сохраняет и деловые качества, потому что сейчас нужна огромная энергия выживания, но одновременно я чувствую, что это другие люди, живущие не по принципам звериных отношений. Мне кажется, что произойдет какой-то поворот и эта тоска по общности, чувству локтя, единства в людях проснется.

Петр КУЗЬМЕНКО