Яна Жемойтель: Писательницей я стала за один день

Молодой автор из Петрозаводска Яна Жемойтель, когда говорит о столь стремительном приобщении к писательскому ремеслу, имеет в виду один удивительный период своей жизни. Недавняя выпускница университета, которая много раз безуспешно бралась за перо – “возможно, стилистики своей не могла найти”, – вдруг за одну неделю пишет два рассказа. И их публикуют! Правда, в газете и год спустя, но уже можно было именовать себя, пусть с легкой иронией, писательницей.
– Рассказ “Последний аргумент марксизма” долго не решались публиковать, – вспоминает Яна. – Он очень смешной – о том, как со стены упал портрет Маркса. И тогда я поняла, что нельзя писать слишком актуальные вещи, не случайно сейчас этот рассказ уже больше не живет. А другой – “Мужик” – живет, потому что написан не на злобу дня. Тогда же я “открыла” для себя иронию. Ведь женская проза часто грешит тем, что в ней много чернухи. Но если самую черную чернуху разбавить иронией, проза перестает быть трагичной, появляется просвет.

А мне кажется, что будущее Яны Жемойтель определилось гораздо раньше, еще в школе, как у героини ее повести “Оловянные солдатики”, во многом автобиографической. Как писательница она родилась на ученическом сочинении. Признаюсь: именно с этой вещи я стала следить за публикациями Жемойтель. Открыв свежий номер журнала “Север” с “Оловянными солдатиками”, не могла оторваться, пока не дочитала до последней строчки.
14-летняя Аня впервые решается “писать сочинение без подпорок” – пока она болела, учительница уже дала положенное толкование “Евгения Онегина”. Волнует ее и тема – отношения Татьяны и Онегина, ведь у нее самой тоже есть предмет обожания – Саша Порошин, который учится в старшем классе. “Когда любовь – чувство светлое, когда она возвышает обоих – любящего и любимого, ну так почему же так сложно признаться в ней? Почему еще любовь – стыд, ее нужно стесняться?” – рука Ани еле поспевала за мыслью. Оценка за сочинение – “пять-пять” – заставляет Аню задохнуться от радости. “Значит, главное – не бояться, позволить словам течь, как вода, как они сами хотят лепиться друг к другу”, – делает она для себя открытие.
Сочинение по “Онегину”, стихи Ани, ее дневник взяты из жизни самой Яны Жемойтель. Дневник, когда-то тоже прочитанный чужими глазами, сохранился до сих пор. Реалии повести знакомы многим из нас: парадные капроновые колготки, “нестрогий пост буден ради сытных праздников”, недовольство администрации педагогом за выбор для школьного спектакля аполитичной пьесы (это “Стойкий оловянный солдатик” Андерсена!), трескотня лозунгов, комсомольские собрания. Наконец, далекая от понимания твоих душевных переживаний мама, первый поцелуй, удачливая в любви подружка, предательство предмета обожания…
– Это история крушения субъективного мира на фоне крушения империи, – говорит о замысле повести Яна. – Мы – последнее поколение застоя. У меня нет ностальгического чувства по тому времени, но нет и его сильного неприятия. В студенческие годы я думала, что у нас дефектное образование, все тогда ругали ту школьную систему, которая нас взрастила. На самом же деле при всей ее политизированности мы обретали общечеловеческие ценности. Если сравнивать с западной системой образования, то наша давала и до сих пор дает сто очков вперед.
– Вы имеете в виду финскую школу? – спрашиваю я, зная, что Яна как завлит Национального театра Карелии часто бывает в Финляндии, знает ее язык и традиции.
– Не только. Кстати, в этом году я узнала, что в финской школе не преподается литература, даже собственных авторов не знают! Не понимаю также всеобщего увлечения тестированием – это же настрой на создание стандартной личности, которая знает правильные ответы, – и все. Человек с нестандартным умом тестирование никогда не пройдет хотя бы потому, что он может быть не согласен с постановкой проблемы.
– Но многие тем не менее уезжают жить в другие страны, часто мотивируя это интересами собственных детей.
– По-моему, как раз ради детей уезжать не стоит. Они все равно остаются русскими, даже прожив на новой родине пять-семь лет. Знаю случаи, когда детей увезли в Финляндию в возрасте 11-12 лет. Они выросли, освоили язык, но даже переводчиками работать не могут – русский у них остался на уровне тех же 12 лет…
– Как вы относились к литературе в школе?
– Она была для меня любимым предметом. Хотя, когда я училась в университете, литературоведение как предмет сдавала три раза – мне нужна была пятерка, потому что я шла на стипендию Маяковского. Но до сих пор не знаю, что такое сюжет, фабула, метафора…
– В ваших произведениях почти нет образа отца. Это тоже автобиографический момент?
– Мне не было и четырех лет, когда умер отец – преподаватель философии в нашем университете. Может, потому и муж старше меня на 19 лет, что в моем детстве была невосполненность общения с мужчиной. Хотя сейчас я чувствую себя старше по отношению к Виталию: ему довольно сложно вписаться в современную ситуацию. Моя повесть “Крылатый” написана на основе случая из его жизни, когда у мальчика украли голубя. А мальчик – романтик, у него есть в жизни мечта. Это было самое крылатое поколение, потом таким людям обломали крылья…
Скоро должна выйти новая книга Яны Жемойтель “Все, что успели”. Она шутит, что правильнее было бы другое название – “Все, что смогли”, то есть что смогли собрать на издание, тираж которого – 500 экземпляров. В книге – история ушедшего века.
Многое Яна взяла из жизни своих бабушек. Одна, баба Стефа, получила прекрасное образование в царской гимназии, в Кронштадте и Астрахани узнала ужасы гражданской войны, ее муж сгинул в ГУЛАГе. Она прожила до 86 лет. Баба Настя почти всю жизнь провела в деревне Кочкома на Белом море. Один эпизод из ее жизни, когда она вывезла из леса и похоронила убитого интервентами брата Фаддея, лег в основу написанной северорусским диалектом, с цоканьем, повести. Начата она была давно, а дописана после того, как Яна с сыном приняла крещение.
– Язык к вам от бабушки перешел?
– Баба Настя много говорить не любила, и об эпизоде с братом мне рассказала ее старшая дочь. Когда начинаешь вспоминать язык, которым она разговаривала, будто ловишь радиоволну, на которой он существует до сих пор. Где-то на генном уровне остались и истории бабы Стефы, самих рассказов я не помню. Но когда настраиваешься, они будто из воздуха возникают.
– Почему вас так волнует тема войны?
– Мы дети детей войны. В 14-15 лет мне казалось, что неполадки в нашей жизни идут еще от войны. Рассказы бабушек, переживших не одну войну… Есть ведь война на сермяжном, бытовом уровне, потому что для женщин война – те же будни. Они стирали точно так же белье, варили кашу. Мы к домашнему труду относимся с презрением, хотя человек только тогда человек, когда может сам себя обслужить. А если он не в силах жить без механизмов, бытовой техники, не способен пришить пуговицу, все делает из полуфабрикатов, тогда это уже что-то постчеловеческое. До тех пор, пока люди будут совершать обыкновенные человеческие действия, мир будет стоять. Но если они от этого откажутся, тогда точно рухнет мир, а вовсе не по каким-то там политическим интригам, заговорам.
– Вечный вопрос – почему же мы так трудно живем в отличие от соседних стран, если у нас и литература замечательная, и школа хорошая, и люди стойкие?
– Уровень жизни и культура вообще никак не связаны друг с другом. Может быть, это различие между православием и протестантизмом. В Европе самые богатые страны – протестантские, потом идут католические, а самые бедные – православные. Дело в том, что в протестантизме совершенно выхолощена философская основа религии, там все подчинено утилитарной стороне. Американские миссионеры почему так популярны? Они учат людей, как жить в условиях, когда не дают зарплаты. Православие этому не учит, оно поднимает совершенно иные вопросы. Наш человек способен отказать себе во многом ради абстрактных гуманистических идей.
То, что у нас сейчас делается, еще аукнется в самое ближайшее время.
– Что вы имеете в виду?
– Мизерную зарплату учителей, работу на голом энтузиазме. То, что обучение, учебники становятся платными. Уничтожается на корню то, на чем всегда Россия стояла. У меня хранится письмо, которое мой дед передал из лагеря в 38-м году, его последнее письмо. Он пишет моему отцу: “Ты, главное, учись, потому что знания – это единственное, чего у тебя никто не отнимет”. Когда уже в зрелом возрасте я прочитала в Экклезиасте о том, что все суета сует, мне ничего больше не захотелось делать – ведь все пройдет. Потом я поняла, что остался Экклезиаст, слово осталось. Это единственное, что после нас останется.
…Уже расставшись с Яной – она собиралась с театром на гастроли, я вдруг поняла свою оплошность: как же это у писательницы, сердцеведки по определению, я не спросила, как это водится, о любви, мужчинах. Перечитав же ее книги, поняла, что в расспросах не было необходимости. Все, что нам нужно знать, можно прочитать в строках – и между строк – ее рассказов и повестей. Вот хотя бы один отрывок, из рассказа “Со-бытие” – о ночи, соединившей двоих:
“У В. есть булавка. А я бабочка: руки-ноги – четыре крыла. В. ловит за крылья бабочку и гвоздит к простыне булавкой. Я бабочка на булавке. А мне нравится: и не больно, но только внутри булавка до самого сердца, не вздохнуть глубоко. Крылышками по сторонам пырх-пырх. Сейчас взлечу. Не пускает – булавка. Вверх, вверх, взлететь! – “Никуда я тебя не пущу”. Но я же взлететь… Я сейчас взлечу. Я же сейчас… – “Ну, лети”. Отпустил. Нет булавки. А я лежу. А лететь не хочется”.
Теперь все. Ах да, фотография. Ее принес муж Яны – художник Виталий Наконечный. Фотографировать жену он не доверяет никому.

Наталья МЕШКОВА
Петрозаводск